Гладиатрикс - Рассел Уитфилд

— Почти, — согласилась она. — Я спросила Нестасена, можно ли мне надеть красную тунику, и совсем не предполагала, что из этого выйдет. Просто красный — это цвет Спарты.

Бальб откинулся к спинке кресла и уставился в потолок. Мелочь, конечно, но Тит уже рассказывал ему о неприязни, которую Нестасен возымел к Лисандре. И вот вам пожалуйста. Ничтожная просьба, из-за которой, по идее, ничего такого не должно было произойти, вылилась в открытую драку между наставником и гладиатрикс. Гордая Лисандра и недоумок Нестасен. Если следовать правилам, то Бальбу теперь надо бы у всех на глазах распять Лисандру за ее непокорство, назидания ради.

Но «следовало бы» не всегда означает «возможно». Не так давно он из-за нее потратил двадцать тысяч динариев. Такое вложение денег нельзя было этак вот взять и прибить к деревяшке, чтобы оно там завяло и умерло!.. Кроме того, усилиями молодого Фалько Лисандру уже внесли в списки участников игр как Ахиллию из Спарты. Наконец, строптивая девчонка была совершенно права. Спартанские воины действительно одевались в красное, и это всем было известно. Удивительно ли, что у Бальба даже голова разболелась? Он ее не то что распять, даже наказать толком не мог. Завтра поутру ей предстояло сражаться. Спрашивается, много ли она навоюет со свежими ранами от кнута?! Да ее просто сразу убьют.

Бальб еще поиграл с мыслью насчет того, а не исключить ли ему Лисандру из состязаний да не заменить ли ее кем-то другим, но скоро оставил эту идею. Должен же он был наконец посмотреть, как спартанка отработает то снисхождение, которое он без конца ей оказывал!

Ланиста оторвал взгляд от потолка и снова уставился на Лисандру.

— Завтра тебе драться, — сказал он. — Когда вернемся в школу, ты за неповиновение получишь двадцать плетей. Стража!

На этот призыв рысью вбежали двое его людей, и он приказал им:

— Увести! Да красную тунику ей раздобудьте!

Палка сел напротив хозяина школы.

— Прямо не знаю, что с ней делать, — пожаловался он, когда Лисандру увели прочь. — Хотя думаю, что Нестасен сам напросился. Он ее по любому поводу готов с грязью смешать.

— А ты сам не занимаешься точно тем же? — спросил Бальб. — У тебя, по-моему, тоже с посохом не задерживается, когда дело касается спартанки! И щупать лезешь вовсю, когда хочешь научить их покорности.

— Я с грязью смешиваю всех без разбора, и ты хорошо это знаешь, — ответил парфянин. — А руки распускаю только поначалу, чтобы сразу объяснить им, что они — собственность, не имеющая права на возмущение.

Бальб согласно наклонил голову, потом спросил:

— Ну а Нестасен?..

Палка пожал плечами.

— Я велел засадить его под замок, чтобы остыл немного. Пришлось чуток поколотить нашего нубийца, но пострадала в основном гордость. Меня, собственно, Катувольк больше волнует.

— А с этим-то что?..

— Он неровно дышит к Лисандре. Она ему явно небезразлична.

Последнюю фразу Палка произнес весьма презрительным тоном.

Бальб испустил тяжелый вздох. Да, Лисандра, похоже, грозила оказаться не таким уж выгодным приобретением. Головной боли от нее была уйма, а вот окупятся ли затраты?..

Ланиста только спросил:

— Он был с нею?..

Палка непристойно хихикнул.

— Сомневаюсь. У нее, по-моему, в надлежащем месте и дырки-то нет. С таким же успехом можно статую обнимать! Просто Катувольк так ведет себя с ней… его точно пламя охватывает. Не нужно нам этого, ланиста. А то они с Нестасеном снова из-за нее схватятся, а меня в следующий раз может и не оказаться поблизости.

— Палка, ты же понимаешь, что накануне выступления мне все это совсем ни к чему, — тяжело проговорил Бальб.

— Может, нам все же стоило ее продать?.. — вопросом ответил парфянин.

Луций Бальб с раздражением отмахнулся.

— Что сделано, то сделано. Пока что она оставлена здесь, и наказание ей назначено, хотя и отсрочено. Ты только не спускай глаз с Катуволька, хорошо? Он и без того падок на женщин, но если вздумал влюбиться в мою собственность, то как бы я его самого на рынок не выставил!

Это была лишь видимость свободы, но даже и она оказалась ослепительна и великолепна. В самый первый раз со дня своего пленения Лисандра смотрела на мир не через решетку. Да, конечно, они шли в сопровождении стражей, но кругом не было стен. Взгляд ни во что не упирался до самого горизонта.

Македонец предупреждал ее о том, что приезд гладиаторов ставил город на уши, но она и представить себе не могла, до какой степени это соответствовало действительности! Бойцы, приехавшие на игры, шагали по улицам, и горожане форменным образом бились в истерике. Тем более что эдитор, устроивший эти игры, нанял не одного ланисту, а нескольких. Такое дело было не то чтобы вовсе неслыханным, но все-таки достаточно редким. Соответственно, интерес к завтрашним зрелищам превосходил всякое вероятие.

День успел сделаться обжигающе жарким, но даже палящее око Гелиоса не мешало народу выбегать на улицы в надежде посмотреть на своих любимцев поближе. Тысячи горожан выстроились вдоль пути следования гладиаторских отрядов. Толпа ревела, напирала и грозила прорвать цепочку легионеров, выставленных городскими властями для сдерживания публики.

Люди были повсюду, куда ни повернись, и все-таки Лисандре удалось худо-бедно посмотреть на город. Галикарнас показался ей довольно-таки путаным и беспорядочным. Его построили карийцы, впоследствии весьма украсили архитекторы из Эллады, но их достижения испортили позднейшие и вполне бездарные римские нововведения. В центре города красовалась постройка, обязанная своим названием древнему карийскому царю Мавзолу. Увы, величественный мавзолей самым прискорбным образом терялся среди той сумятицы архитектурных стилей, которая его окружала.

«Именно с мавзолея здесь все началось, а потом он оказался совершенно лишним!» — подумала Лисандра.

Ей было известно, что девушки-бойцы не вызывали и половины того интереса, как гладиаторы-мужчины, но она шагала среди воительниц своей школы и этого что-то не замечала. На каждом шагу ее оглушал неистовый рев — то приветственный, то, наоборот, уничижительный. Все зависело от того, за или против кого данная кучка зрителей делала ставки.

Как и все прочие бойцы, Лисандра несла табличку со своим именем и счетом выступлений, в котором значилось: «одна победа». Таким образом болельщики могли сопоставить имя и лицо и приветствовать тех, о ком говорилось в росписи игр.

Помимо приветствий и пожеланий из толпы в сторону гладиатрикс то и дело летели предложения жениться и другие, куда более разнузданные. Они были обращены не только к Лисандре. В головной части их колонны шагала Эйрианвен. Вот кого приветствовали точно богиню, спустившуюся с небес! Впрочем, девушка не видела в этом ничего удивительного. По ее мнению, силурийка могла возбудить зависть у самой Елены Прекрасной, спартанской царицы, чья красота некогда послужила поводом к Троянской войне.