Как разграбили СССР. Пир мародеров - Лев Сирин

Я, однако, далек от столь упрощенной трактовки успеха ЛДПР. Жириновский впоследствии неоднократно доказывал свою политическую и электоральную состоятельность в условиях жесточайшей конкуренции и цензуры на его партию. Так что осенью 1993 года он лишь на сто процентов воспользовался шансом, который ему выкинула политическая судьба, и заявил о себе максимально громко. Кроме того, после 1993 года значительная часть коммунистического электората разочаровалась в Зюганове как лидере. Коммунисты стали ассоциироваться с бесконечными неудачами на политическом фронте, а сам Геннадий Андреевич своей партийной харизмой скорее распугивал сторонников, чем притягивал. Речь, конечно, не идет о пенсионерах и ветеранах, которые в лидерах привыкли иметь того, кто формально руководит партией. Поэтому и Геннадия Андреевича они по инерции держали в наследниках Сталина, хотя, уверен, Иосиф Виссарионович от таких аналогий раз сто уже перевернулся в своем оцинкованном гробу рядом с Кремлевской стеной. Короче говоря, образная, насыщенная метафорами, цитатами, резкими выпадами в адрес властей, почти что бранчливая речь Владимира Вольфовича выгодно отличалась от монотонных, а-ля заседание парткома, выступлений Зюганова[23].

Вообще, Владимир Вольфович фигура куда более сложная, нежели многие думают или хотят его представить. В конце концов, в Советском Союзе за просто так два высших образования получали единицы. И то, если только были семи пядей во лбу. А в ситуации с Жириновским — это МГУ, то есть лучший вуз страны. Так что тем, кто воспринимает нарочито простоватые посылы лидера ЛДПР буквально, стоит задуматься: а так ли все просто, как кажется. Я лично убежден, что далеко не просто. Прежде всего потому, что якобы экспромты Владимира Вольфовича в большинстве случаев несут крупицы драгоценной информации. Сотни раз заинтересованные слушатели убеждались, что «только что пришедшие» на ум Жириновскому вещи через некоторое время реально происходят в большой политике. Жириновский, например, первый предсказал уход Лужкова. Жириновский предвосхитил политическое фиаско Сергея Миронова. Да, порой его политические эскапады так и остаются блефом, но в политике ведь важен и пробный шар. Убежден, нередко на Жириновском проверяют реакцию общества. Кто проверяет? Как? Догадываюсь. Но ведь эта книга не о Владимире Вольфовиче. В ней интересен его феномен как первого серьезного политического клоуна, которые испокон веков присутствовали в политике большинства стран и даже добивались успеха. И с этой ролью Жириновский справляется блестяще.

В заголовке главы, кроме фамилии Жириновского, вынесена фамилия Ельцина. Как ни крути, но именно Борис Николаевич все 1990-е годы оставался формальным и неформальным лидером государства. Нравится кому-то или нет, но от этого исторического факта нам никуда не деться и придется его разобрать подробнее.

На мой взгляд — хоть в моей предыдущей книге Сергей Кара-Мурза и утверждает обратное, — Ельцин, приди он к власти вместо Горбачева, СССР не разрушил бы. Был бы по-деревенски жестким генсеком. Строил бы вверенный ему СССР привычными методами партийного самодура, вырвавшегося из прорабов-строителей. К сожалению, в эту книгу не успевает войти моя беседа со свердловским партийным «крестным отцом» Бориса Николаевича — Яковым Рябовым. Но поверьте на слово, Яков Петрович в деталях живописал деспотичный характер раннего Ельцина: хамство, жестокость, мстительность, угодничество перед начальством и нахрапистость-нахрапистость-нахрапистость. Вот именно партийно-строительным нахрапом, как мне кажется, Ельцин и вылез в президенты великой страны.

Кто-то увидит в моих словах противоречие: ну как же «партийно-строительным», коли Борис Николаевич с конца 1980-х, был плоть от плоти демократ, хотя и не белый и пушистый, как, например, Сахаров? Правильно. Был демократ. Вернее, член Межрегиональной депутатской группы съезда народных депутатов СССР вместе с Поповым, Афанасьевым, Собчаком. Там и ухватил сметливым крестьянским умом, что говорят депутаты-профессора умные, а главное, современные и актуальные вещи. И, что еще главнее, говорят умнее и актуальнее Горбачева — главного политического конкурента Ельцина в тот момент. И он им это, как ни странно, говорить позволяет.

И еще задумался Борис Николаевич: а вот если профессорские слова соединить с моей партийно-производственной закалкой? Это ж какая силища будет! Профессора — что? У них кость тонкая, а поджилки, чуть что, затрясутся. Да и народ их не шибко любит.

Надуманная картинка? А вот и нет. Гавриил Попов рассказывал мне, как на них с Собчаком и Афанасьевым до конца жизни обиделся академик Сахаров. Не смог простить, что на выборах в столичном избирательном округе выставили они не его, горьковского сидельца и мужа Елены Боннэр, а вчерашнего кандидата в члены Политбюро Ельцина. Партийного простофилю и хама, но за которого в ту пору столичный люд был горой, не то что за субтильного изобретателя водородной бомбы. Дальше события развивались так. Договариваться с Ельциным отправили самого Андрея Дмитриевича. Вернулся он, по словам Попова, ошарашенным: «Гавриил Харитонович, у него же никакой программы нет! — даже использовал при этом философский термин «табула раза» — «чистая доска». — Он примет любую программу, лишь бы получить власть». Так и получилось».

Получиться-то получилось, но быть на побегушках ни у кого, даже у первых российских демократов, Ельцин не собирался. Даром, что ли, от Горбачева ушел? Ставка демократов на свердловского партийного бунтаря оказалась битой даже раньше, чем этого ожидали Попов с Собчаком. Дадим слово самому Гавриилу Харитоновичу: «Ельцин не возражал ни по одному пункту нашей программы, не возражал бы и дальше, если бы возле него не получила такого сильного влияния группировка бывших партноменклатурщиков, прежде всего «Коммунисты за демократию» Руцкого, которые помогли Ельцину стать председателем Верховного Совета РСФСР. Страна ведь к демократии не была готова. Это в 1989 году в Москве нам удалось получить большинство, да и то условное, а уже в российском парламенте демократы не имели большинства. И когда Ельцин при выборах на пост председателя Верховного Совета при поддержке и демократов, и реформаторов-номенклатурщиков победил, он стал от нас избавляться. Партноменклатура говорила ему, что они будут его во всем слушаться и подчиняться, а демократы указывали, что можно, а что нельзя. В принципе, мы еще могли Ельцина сбросить... до тех пор, пока не подошли выборы президента России. Но ситуация в стране обострилась настолько, что надо было срочно избирать президента России, а реальной кандидатуры у нас, кроме Ельцина, не было».

«Никого, кроме Ельцина, не было». Сколько раз потом России придется слышать эту странную фразу. Крылатой она станет в 1996 году, когда смертельно больного Бориса Николаевича потащат на выборы. (Вернее, к нему, в правительственную резиденцию «Барвиха», притащат декорации избирательного участка, где Ельцин, в лучших традициях Черненко, проголосует сам за себя едва ли не в исподнем.) После этого долгих три с половиной года Бориса Николаевича тоже некем будет заменить. Ну, прямо мессия какой-то!

Впрочем, мне в драматической судьбе первого президента интересно не это. А совсем другое. Мимоходом в главе «Сатана» на страже родины» я касался одной, но чрезвычайно важной особенности душевного устройства Ельцина. Он патологически не мог быть не первым. Ради ублажения этой вечно сосущей где-то под ложечкой страсти он поссорился с Горбачевым, а потом и разрушил Советский Союз. Казалось бы, живи теперь и радуйся. Но нет. Россия, которую Борис Николаевич, казалось, получил в единоличное царство, расползалась темпами, которые и не снились СССР. Восстала Чечня, фактически отделились его родной Урал и Дальний Восток, на грани национального самоопределения были Татария и Башкирия, Адыгея, Дагестан, Кабардино-Балкария... Не удивлюсь, если эти республики снились первому президенту в кошмарах. И отмахнуться от этих жутких снов не было никакой возможности. Сам ведь еще в эпоху СССР в пику Горбачеву рубанул с плеча: берите суверенитета сколько влезет. А что с возу упало, как известно, не вырубить топором.

Махнуть рукой на необузданных в своем сепаратизме провинциалов Ельцин не мог. Потому что тогда элементарно терял власть. Вернее, начинал ее с кем-то делить. А это, как мы помним, было для него хуже смерти. И в этом, если кого-то не покоробят мои слова, была трагедия первого президента России. Ведь Ельцин метался. Он, как вы помните, осознав, что проамериканский Чубайс распродает Россию — его, Ельцина, Россию! — попытался заменить его державником Полевановым. И поддерживал Владимира Павловича, пока его самого не сломили американцы. На тот же манер случилась война в Чечне. Мятежный генерал Дудаев возомнил о себе больше, чем надо, — покусился на территориальную власть Ельцина. Ну, что поделаешь, не был обучен Джохар Мусаевич придворным хитростям и тонкостям, а то бы, глядишь, бочком-бочком, как Березовский ОРТ, отхватил себе на вечное пользование родную Чечню. Не свезло. Убили.