Мастер и Афродита - Андрей Анисимов

– Вы можете спать, а мы, пожалуй, начнем. Выспитесь – присоединитесь, – сказал Деткин, и художники, простившись с Темлюковым и Шурой, отправились к Цыпловскому, у которого всегда имелась закаченная бутылка водки, а на закуску битая птица, отработавшая свое в его натюрмортах.

– Как я надергалась, – вздохнула Шура, укладываясь в постель. – Меня там держали вместе с цыганами. Хорошо, что была в халате, а то все бы уперли, если бы чего было…

– Проснемся – и сразу в загс, – пообещал Темлюков, закрывая глаза.

«Давно бы так…» – подумала Шура и улыбнулась, вспоминая, как дежурный офицер принес ей бутерброды и шоколадку. Офицера звали Сергеем, и его телефон на бланке для допросов лежал у нее в кармане.

10

Станислав Андреевич Прыгалин ночь, когда ему звонил Темлюков, провел без сна. Он работал над докладом. Шеф ехал в Варшаву на идеологическую конференцию. С польскими братьями ухо приходилось держать востро. Каждый пан, партийный или нет, в душе считал Советы завоевателями, и любой промах нашего руководства давал ему повод для злорадства.

Подставить шефа Прыгалин права не имел и потому выверял каждое слово. Проблема Темлюкова, сколь пустячной она ни была для референта ЦК, двадцать минут от доклада оторвала. Станислав Андреевич все делал обстоятельно, поэтому, связавшись с помощником министра внутренних дел, попросил не только освободить девушку художника, но и выяснить, по чьей милости инцидент произошел. Большого труда это не представляло, поскольку Семин сразу назвал фамилию Терентьевой. Прыгалин фамилию записал и решил, что при случае с дамочкой разберется. И вот сегодня как раз этот случай подвернулся.

Станислав Андреевич, сидя за огромным столом своего рабочего кабинета на Старой площади, листал папку с надписью «Темлюков». Папку ему доставили из КГБ, и референт с интересом изучал ее содержимое.

Часы показывали без пятнадцати два. Прыгалин вызвал Терентьеву к себе на час. Секретарь доложил, что министерская дама явилась. Но принимать Терентьеву референт не спешил. «Пусть помается, начнем воспитательный процесс с приемной», – решил он. Закрытое заседание Политбюро раньше четырех часов не кончится. Шеф там и, пока длится заседание, его не вызовет. Зловещая таинственность, предшествующая сегодняшнему заседанию, Прыгалину не нравилась.

Слухи о возможной повестке дня до Станислава Андреевича дошли. Если слухи подтвердятся, последуют события, которые могут в корне изменить и его, Прыгалина, жизнь. Станислав Андреевич об этом старался сейчас не думать. Он проглядывал отчеты о наблюдении гэбистов за художником Темлюковым и брезгливо кривил губы. Только одна информация его всерьез; заинтересовала. Темлюков водил дружбу с великим немецким писателем Генрихом Дорном. Дорн на следующей неделе появится в Москве. К Советам писатель относится настороженно, но не враждебно. В задачу отдела Прыгалина входила опека деятелей культуры такого масштаба. Каждый из них, ставший другом Кремля, – очко Прыгалину.

– Темлюков и Дорн. Очень любопытно… – сам себе сказал Станислав Андреевич и задумался…

Отстояв в Воскресенском фреску Темлюкова и вернувшись в Москву, Прыгалин записал в своем рабочем календаре: «С художником познакомиться лично».

Но встретиться пока не успел из-за нехватки времени, смог позвонить и оставить свой прямой телефон. Теперь, когда Константин Иванович обратился к нему с просьбой, встречу пришлось опять отложить. Станислав Андреевич не хотел, чтобы Темлюков чувствовал себя обязанным. «Подождем», – решил Прыгалин.

Фреска Темлюкова не просто произвела на Станислава Андреевича огромное впечатление, она его потрясла. Составляя доклады об интернациональной политике государства, референт в душе оставался непоколебимым русофобом. Древние славянские корни, так мощно проступавшие в сюжете фрески, и потрясли Прыгалина.

Листая отчет о демарше Темлюкова на его персональной выставке, референт покачал головой – ребячество. Теперь, чтобы востребовать живописца на государственном уровне, необходимо его официальное покаяние. Об этом и хотел говорить Прыгалин во время личной встречи.

Секретарь Володя тихо подал чай и напомнил:

– Дама из Министерства культуры нервничает.

– Ничего, ей это на пользу. Пусть еще посидит, – проговорил Станислав Андреевич и прихлебнул из стакана.

Чай он любил очень крепкий. Ему привозили специально собранный чайный лист из Аджарии. Индийских, цейлонских и китайских сортов Станислав Андреевич не употреблял. Вкус у референта ЦК был своеобразен и по-своему изыскан. В Париже, когда он, сидя за столом с шефом, подавил на устриц лимона и запустил студенистого моллюска в рот, того чуть не стошнило. Члены Политбюро предпочитали еду без выкрутасов. Исключением стал копченый угорь, которого привозили с Селигера. Омары в буфете Политбюро не прижились, зато раки огромных размеров имелись постоянно.

Захлопнув папку с информацией о Темлюкове, Прыгалин взглянул на часы. Стрелка тянулась к трем. Прыгалин нажал кнопку и сказал вошедшему секретарю:

– Володя, пригласи эту мымру.

Зинаида Сергеевна вошла как-то боком. Ее глаза, увеличенные линзами очков, выражали сильное волнение.

– Прошу прощения, Зинаида Сергеевна. Неотложные дела. Садитесь, пожалуйста, поближе. – Прыгалин указал на кресло.

– Здравствуйте, товарищ Прыгалин. Мое время по сравнению с вашим – ничто, – изрекла Терентьева и уселась на краешек кресла.

– Знаете, почему я вас пригласил? – тихим голосом поинтересовался Станислав Андреевич.

– Нет. Но думаю, что это касается фрески Темлюкова.

– Отчасти, – согласился референт. Сделал паузу и повторил еще раз:

– Отчасти… У меня, Зинаида Сергеевна, сложилось странное впечатление, если я не прав, вы меня поправите… Так вот, впечатление такое, что вы заранее настроили выездной воронежский совет на негативную оценку работы Темлюкова.

Возможно, я не прав.

Зинаида Сергеевна заерзала в кресле. К разговору в этом кабинете она готовилась.. Но мягкий, дочти нежный тон референта ЦК сбил ее. Идя на встречу, Зинаида Сергеевна припасла аргументы против Темлюкова. Эти аргументы ей самой казались безупречными. Но теперь, глядя на внимательное лицо Прыгалина, слушая его вкрадчивый голос, она растерялась.

– Все-таки, возможно, я не прав? – еще раз повторил Станислав Андреевич, весьма удовлетворенный растерянностью посетительницы.

– Если честно, да, – наконец решилась Зинаида Сергеевна.

– Позвольте, почему? – искренне удивился Прыгалин.

– Я считала, что в данном случае поступаю верно, – продолжала Терентьева.