Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл

Об этом втором письме Шарлотта также упомянула в нашем разговоре, сказав, что оно содержало приглашение навестить поэта, если она когда-либо посетит озера. «Однако денег не хватало, – вздохнула она, – и не было никакой надежды, что мне удастся скопить необходимую сумму, чтобы доставить себе такую радость, так что я бросила даже и думать об этом».

Иногда мы вместе мечтали о том, как поедем на озера. Однако Саути к тому времени уже умер.

Его «суровое» письмо заставило Шарлотту на время прекратить занятия литературой. Она обратила всю свою энергию на выполнение повседневных обязанностей. Однако дела, которыми ей приходилось заниматься, не давали достаточной пищи мощным силам ее ума, но требовали расходования сил, в то время как спокойная и несколько косная атмосфера Дьюсбери-Мура все больше и больше воздействовала на ее телесное и душевное здоровье. 27 августа 1837 года она писала:

Я снова в Дьюсбери и снова занимаюсь прежними делами – учу, учу и учу. <…> Когда же ты приедешь? О, поторопись! Ты пробыла в Бате уже довольно, чтобы сделать все задуманное. Я уверена, что к настоящему времени ты уже окончательно завершила свое воспитание, – если лак накладывать более толстым слоем, то под ним не будет видно дерева, а твои йоркширские друзья этого не вынесут. Приезжай, пожалуйста, приезжай! Я совсем извелась в твое отсутствие. Суббота проходит за субботой, и нет никакой надежды услышать стук в дверь и слова: «Мисс Э. приехала». О моя дорогая! В моей однообразной жизни это было самое отрадное событие. Как бы я хотела, чтобы оно повторялось снова и снова. Нам наверняка понадобится некоторое время, два или три разговора, прежде чем напряжение и отчуждение, вызванные долгой разлукой, исчезнут.

Примерно в это время Шарлотта забыла вернуть подруге рабочую сумочку с рукоделием, которую одалживала у нее, и теперь, оправдывая свою ошибку, восклицала: «Такие провалы в памяти ясно говорят о том, что мое лучшее время жизни уже проходит». И это она пишет в двадцать один год! В том же удрученном тоне написано и другое письмо.

Мне ужасно хотелось бы приехать к тебе в канун Рождества, но это невозможно: пройдет еще не меньше трех недель, прежде чем моя утешительница окажется вблизи меня, под крышей моего милого тихого дома. Если бы я могла всегда жить рядом с тобой и целыми днями читать вместе с тобой Библию, если бы твои и мои губы могли в одно и то же время утолять одну и ту же жажду из одного и того же источника благодати, то надеюсь и верю, я смогла бы однажды стать лучше, гораздо лучше, чем позволяют нынче мои дурные блуждающие мысли, мое испорченное сердце, безразличное к духу и тяготеющее к плоти. Я часто думаю о прекрасной жизни, которую мы могли бы вести вместе, укрепляя друг в друге силы к самопожертвованию, этому священному и славному призванию, которому следовали первые святые. Мои глаза наполняются слезами, когда я мысленно сопоставляю их благословенное житие, осененное надеждой на жизнь вечную, с тем грустным существованием, какое веду я, не уверенная в том, что когда-либо чувствовала истинное раскаяние, нестойкая в мыслях и поступках, жаждущая святости, которой никогда, никогда не достигну. Мое сердце начинает биться, когда я подумаю, что верны страшные кальвинистские заповеди107. Коротко говоря, я пребываю во тьме, в самой настоящей духовной смерти. Если совершенство веры нужно для спасения, то я никогда не буду спасена. Мое сердце – прибежище греховных мыслей, и когда я решаюсь на поступок, то редко обращаю свой взор к Искупителю за наставлением. Я не умею молиться. Я не могу посвятить всю свою жизнь великой цели совершения добрых дел. Я все время ищу удовольствий и потакаю своим желаниям. Я забыла Господа, и не забудет ли Господь меня? Но в то же время я чувствую величие Иеговы. Я осознаю совершенство Его слова. Я восхищаюсь чистотой христианской веры. У меня все прекрасно с отвлеченными понятиями, но практические дела мои просто ужасны.

Наступили рождественские каникулы, Шарлотта и Энн вернулись в пасторат, в счастливый домашний круг, где их души всегда расцветали, в то время как среди чужих они чувствовали себя неуютно и чахли. На всем свете было лишь несколько человек, не являвшихся членами их семьи, однако не смущавших их. Эмили и Энн были связаны друг с другом, как близнецы. Первая из них отличалась сдержанностью, вторая – робостью, и эти качества заставляли их избегать дружеских связей и какого бы то ни было сближения со всеми, кроме сестер. Эмили была невосприимчива к внешним влияниям: ее никогда не волновало общественное мнение, и только ее собственные решения были законом, которому она подчиняла дела и поступки; в эту область она никому не позволяла вмешиваться. Она изливала свою любовь на Энн точно так же, как Шарлотта изливала свою на саму Эмили. Привязанность всех трех друг к другу была сильнее, чем жизнь или смерть. Когда Э. приезжала к ним в гости, Шарлотта была вне себя от радости, Эмили легко сходилась с подругой сестры, а Энн искренне радовалась ее появлению. В этот раз Э. обещала посетить Хауорт на Рождество, однако ее визит пришлось отложить из-за маленького происшествия в пасторате, которое было подробно описано Шарлоттой в следующем письме.

29 декабря 1837 года

Я уверена, ты обвиняешь меня в недобросовестности за то, что я не прислала тебе давно обещанное письмо. Однако на то существует серьезная и весьма грустная причина: с нашей верной Тэбби произошел несчастный случай за несколько дней до моего возвращения домой. Она отправилась в деревню по какому-то делу и там, спускаясь по круто уходящей вниз улице, поскользнулась на льду и упала. Было темно, и рядом не оказалось никого, кто заметил бы случившееся. Только спустя некоторое время ее стоны привлекли внимание одного прохожего. Тэбби подняли и отнесли в аптеку. Осмотр показал, что у нее перелом ноги. К сожалению, помощи не было до шести часов следующего утра, поскольку до этого времени нельзя было доставить врача. Тэбби лежит сейчас у нас в доме в весьма опасном и неопределенном положении. Разумеется, мы все ужасно расстроены случившимся, поскольку давно считаем ее членом семьи. После этого несчастья мы остались почти без помощи. Одна девушка временами приходит к нам, чтобы выполнить самую тяжелую работу, однако постоянной служанки у нас теперь нет. И следовательно, вся работа по дому, равно как и забота о Тэбби, ложится на нас. В таких условиях я не решаюсь пригласить тебя к нам, по крайней мере до тех пор, пока для Тэбби не минует опасность; иначе это было бы слишком эгоистично с моей стороны. Тетушка хотела, чтобы я сообщила тебе это раньше, но папа и сестры просили подождать, пока все не образуется, и я откладывала письмо к тебе изо дня в день, тем более что мне ужасно не хотелось лишаться радости, о которой я так долго мечтала. Тем не менее, вспоминая твои слова о том, что на все воля Божья и ты всегда готова перед ней склониться, я тоже решила соблюдать свой долг в молчаливой покорности. Возможно, все это и к лучшему. Боюсь, если бы ты оказалась здесь сейчас, когда стоят такие ужасные погоды, тебе совсем не понравилось бы: пустоши занесены снегом, и ты просто не смогла бы выйти из дому. После всех этих разочарований я не смею даже надеяться на возрождение радостных дней. Похоже, некий рок стремится разделить нас с тобой. Я, должно быть, недостаточно хороша для тебя, и тебе не следует вступать со мной в слишком близкое общение. Я бы очень хотела, чтобы ты нас посетила, и я бы умоляла тебя об этом изо всех сил, но меня останавливает мысль: что будет, если Тэбби умрет в то время, когда ты приедешь погостить к нам? Я никогда не простила бы себя за это. О нет! Такого не должно случиться, и я просто не могу думать об этом, подобная мысль подавляет и убивает меня. Не я одна ждала тебя: все в доме так предвкушали твое появление. Папа говорит, что он в высшей степени одобряет нашу дружбу и хотел бы, чтобы она продолжалась всю жизнь.