Ураган «Homo Sapiens» - Николай Балаев

Он положил уцелевшие яйца в полу штормовки и пошел к гнездам. Когда вернулся, Лелька бережно собирала пуховичков и укладывала в корзинку, на грибы. Рядом стоял Генка Нагишев, вечно веселый свободный человек. Но сейчас лицо его не светилось весельем. Печать изумления и растерянности лежала на нем, и смотрел он так, словно не мужчина и женщина стояли рядом, а что-то возникшее в результате кошмарной неземной эволюции: слон с пастью крокодила или кошка с хоботом. В руке его висел цветами вниз букет полярных маков.

Михаил глянул на понурившегося мужчину. Тот стоял недвижно, на лице стыла деревянная улыбка, и лишь большие крепкие руки в мозолях, с синеватыми полосками у коротко стриженых ногтей, на сгибах фаланг и линиях ладоней — руки металлиста — то прятались за спину, то вертелись перед животом. У верстака, конечно, каждую секунду знали, что делать, а тут оказались лишними, даже вредными, руки рабочего человека.

Михаил взял корзину и опять сказал:

— Пойдемте.

— Лодка у нас, — мужчина, очнувшись от оцепенения, кивнул в сторону близкого обрыва. — С прииска мы, с «Вылкынэя».

Прииск стоял тоже на берегу океана, в сорока километрах от районного центра.

Они спустились вниз. Сверкала прибойная полоса. Носом в песок уткнулась новенькая лодка «Прогресс» с новеньким «Вихрем» на корме. Видно, первый выезд. Мальчишка, конечно, был в восторге. Как чудесно мог бы кончиться этот выезд для него. Память на всю жизнь, бесконечные рассказы. Но навсегда останется темный штрих, из тех, о которых люди предпочитают молчать всю жизнь, с таких-то лет… Может, бросить все и уйти? Ну их к черту, и так запомнят. Сын не даст забыть. Позову Генку к себе. Нажарим грибов. Отдохнули…

Тень скользнула по песку у ног. Михаил поднял голову. Отливая в лучах солнца голубым серебром, над ними кружил гусь. Смотрит, что еще натворим… Одна из первых робких попыток канадского гуся вернуться на материк после долгого перерыва… Нет, нельзя бросать. Делай дело, а сердце на замок. Сегодня пожалеешь, завтра они вернутся с компанией. А сына дома запрут. Такие люди разумную жалость принимают за слабость…

Уже у самого поселка Нагишев осторожно положил букет на колени Лельке.

Когда лодка замерла у берега против инспекции, Лелька встала, и лепестки посыпались на дно, а букет упал за борт. Она выпрыгнула на берег и исчезла за крайними домами. А Генка долго смотрел, как колышет прибоем стебли маков, потом побрел за задержанными в инспекцию.

Закончив с актами и отпустив горняцкую семью, они пошли домой. Пустые улицы плавали в голубых сумерках, над головами зеленело небо. Окунувшись краем в красные воды океана, дремало на волнах белое сплющенное солнце. Генка был тих и задумчив.

Агитация

Солнце висело над горами. Небо пылало жаром. Михаил и Генка лежали в розовых зарослях иван-чая. Пахло медом, над головами гудели шмели, какое-то невидимое создание трещало голосом кузнечика, недалеко посвистывал конек, а чуть ниже, под бугром, шептал свои древние фантазии ледяной ручей.

Недельный маршрут в неизвестные еще инспектору горные углы района закончился. Час назад они вышли сюда, к цепи холмов, огораживающих с севера Ичунь, большую речку. Теперь предстояло спуститься по ее долине к океану и навестить рыбалки любителей.

За маршрут дважды встречали оленеводов, и они помогли уточнить карту зимовок рыбы, а бригадир Рультын рассказал о горном озере Тинтинин — Ледяном и о речке с тем же названием, текущей рядом. Потом привел, показал. Михаил был ошеломлен: дно реки казалось черным от огромных косяков. Радужной лавиной бросалась рыба на крючок с комаром.

— Ну и красота! — восхитился Генка.

— Ручьевая форель? — Михаил долго вертел в руках одну из рыб, выловленных на уху. У нее была почти черная спина, золотисто-желтые бока и брюшко. По спине оранжевые пятна, по бокам и брюшку — розовые, крупные.

— Гена, возьми блокнот, помоги описать, — Михаил обмерил и взвесил рыб, продиктовал окраску: — Видишь, какая чехарда — признаки ручьевой форели, но ее на Чукотке нет. По крайней мере, так утверждают справочники.

— А что, авторы лазали по этим речкам? — спросил Генка.

— Едва ли… — Михаил еще раз повертел рыбку, приоткрыл жабры. — Если это ручьевая форель, то ее прародитель — кумжа, которая нерестится в ручьях и которой на Чукотке… тоже быть не должно. Это европейская рыба, человек ее акклиматизировал недавно в Северной Америке. Может она оттуда за полсотни лет попасть к нам? Вообще, два рода — настоящие лососи и гольцы — пока лес в ихтиологии темноватый. По ним самые сильные споры, самые густые туманы. Научные, я имею в виду. Но для нас с тобой сейчас ясно одно — эта речка должна подлежать особой охране. Рультын, а что с озером?

— Там Лыгиннээн живет, голец, — сказал бригадир. — Весной идет в море, осенью обратно. Еще там живет Кимгин, никуда не ходит, только в северный ветер сильно бегает, рвет сетку, много жрет. Вот такая рыба Кимгин, — Рультын взял плавниковый прутик и нарисовал на песке огромную рыбу, внешним видом похожую на симу, как ее помнил Михаил.

— И размером такая?

— Да, — кивнул Рультын.

Михаил не стал ничего уточнять из деталей рисунка… Он знал, что все чукчи умеют рисовать и очень точно передают именно мельчайшие детали предмета. Он достал рулетку и смерил рыбу целиком, без всяких правил: от кончика рыла до кончика верхнего луча хвоста оказалось сто пятнадцать сантиметров. Значит, по стандартным мерам — около метра.

— А расцветка?

— Там зеленая, — Рультын хлопнул прутиком себя по спине. — Пузо совсем красное, везде такие пятна, — он похлопал по рукаву кухлянки. Оранжевые, значит, пятна.

— Ихтиологов будем на следующее лето вызывать, — сказал Михаил. — Пусть разбираются. А пока главное — охрана.

— Недавно совсем близко трактор с балком ездил, — сказал Рультын.

— На балке над дверью ничего не приметил? — с тайной надеждой спросил Михаил.

— Крыло Вэлвына, ворона, — сказал Рультын. — А рядом другое — Тэкыл, совы. Совсем недавно сову убили, чистое крыло.

Они! Михаил от такой удачи даже дрогнул, но тут же одернул себя. Увидеть в тундре — полдела… четверть дела… даже меньше. Сам в этом балке чай хлебал, сны смотрел, а толку? И уже спокойно спросил:

— Где видели балок?

— Стоял на речке Мэлетвээме, — Рультын махнул рукой на восток. — Отсюда день идти. Нас увидели, сети убрали, уехали.

— Куда, Рультын? Куда уехали?

— Ынкри, — Рультын опять показал на восток. — Туда. Наверное, на прииск. На «Ичуньский».

— Та-ак. Гена, карту. Смотри, Рультын, вот Мэлетвээм. Заячья…

— Тут, — уверенно ткнул пальцем бригадир в крутую петлю среднего течения реки. — Поехали сюда. — Палец его пополз к низовьям, где Мэлетвээм впадал в Ичунь. А в верховьях Ичуня — прииск «Ичуньский». На западе долина выходит к океану. У океана Сучкову и его компании делать вроде нечего: там Пээк рядом, вдоль берега трасса, рыбалки райцентровских организаций. На каждом шагу люди, а для Сучкова с его приметным балком они — свидетели. Нет, он ушел на «Ичуньский», а оттуда дорог много. Или там? Что ж, будем и гадать и искать. И уже вслух Михаил сказал:

— На прииске его надо смотреть. Для начала.

— Слушай, — спохватился Генка. — А легенды, что нам рассказывали внештатники, не об этой ли речке Ледяной? Совпадает.

— Да-а, совпадает.

Сучков искал эту речку, да Рультын помешал? Откуда данные? Да кто-то из пастухов польстился на выпивку — и весь сказ.

Перед маршрутом в горы они были на «Ичуньском» с лекцией и кинофильмом. Там внештатные инспектора и рассказали им о легендарной реке, в которой якобы воды из-за рыбы не видно. А я еще посмеялся, вспомнил Михаил. Так-то, дорогой инспектор: основа легенд факт.

— К-и-и! — выплыл из небес ленивый голос. Над цветами возникла Генкина разомлевшая физиономия:

— Канюк, а? И не лень по такой жаре орать.

Температура в последние дни держалась под тридцать. Долина, посреди которой они устроились на отдых, млела в густых струях испарений.

— Ехать надо, — сказал Михаил, раскидывая руки.

— Ага, — Генка вздохнул. — Знаешь, что я подумал? Поставить на этом бугорке избу из сосновых бревен и пожить годик-два. Просто так пожить, чтоб кирпичная печь, дрова…

— Можно, — согласился Михаил. — За водой с коромыслом, для охоты берданку со стволом, прикрученным проволокой… Как в кино… — Он обвел взглядом бугор. Выше зарослей иван-чая на длинных стеблях качались желтые цветы арники холодной, похожие на солнце, каким его рисуют дети. Почему холодной, кто назвал? Они кажутся лохматыми и очень теплыми.