Французов ручей - Дафна дю Морье

Она вошла в спальню и закрыла дверь. Воздух благоухал свежестью и цветами – окно в сад было распахнуто, а у кровати стоял букет ландышей, недавно сорванных Уильямом. Она раздернула шторы, разделась и легла в кровать, прикрыв глаза руками. Ей представился француз, крепко спящий на берегу ручья. "Через несколько минут он проснется, – думала она, – протянет руку, чтобы обнять меня, и обнаружит, что рядом никого нет. Потом вспомнит о нашем уговоре, зевнет, потянется и с улыбкой посмотрит на солнце, встающее из-за деревьев. Потом поднимется, по привычке взглянет на небо, чтобы определить, какая будет погода, почешет ухо и, насвистывая, двинется к ручью. Добравшись вплавь до корабля, он окликнет матросов, надраивающих палубы. Один из них сбросит за борт веревочную лестницу, а второй сядет в лодку и пригонит от берега шлюпку с посудой и одеялами. А капитан тем временем спустится в каюту и, поглядывая из окна на воду, крепко разотрется полотенцем. Когда он оденется, Пьер Блан принесет ему завтрак. Он походит по каюте, подождет меня, но голод окажется сильней, и в конце концов он сядет за стол один. Позавтракав, он поднимется на палубу и станет смотреть на лес: не идет ли кто по тропинке?" Она ясно представила, как он стоит, облокотившись на перила, и набивает трубку, чувствуя приятную усталость после утреннего купания и думая о солнце, припекающем все сильней, о море, о предстоящей рыбалке. Может быть, в этот момент мимо корабля опять проплывут лебеди, и он, разломив кусок хлеба, примется швырять им крошки. Когда она наконец появится на тропинке, он поднимет голову и улыбнется, но не отойдет от перил, а будет все так же кормить лебедей, делая вид, что не замечает ее.

"Боже мой, – думала Дона, – зачем я себя мучаю? Ведь все это напрасно, мы никогда больше не увидимся. Он уплывет к себе в Бретань, а я останусь здесь, в Нэвроне, и вечно буду терзаться этой болью, этой мучительной тоской, которая неизбежно сопутствует любви, как зло сопутствует добру, а уродство – красоте". Она лежала, закрыв глаза рукой, даже не пытаясь заснуть, а солнце поднималось все выше и выше, и лучи его все смелей врывались в окно.

Вскоре после девяти Уильям принес ей завтрак. Он поставил поднос на столик возле кровати и спросил:

– Хорошо отдохнули, миледи?

– Да, – солгала она, отщипывая виноградину от лежащей на подносе грозди.

– Господа завтракают внизу, – сообщил он. – Сэр Гарри просил узнать, когда ему можно вас навестить.

– Ничего не поделаешь, придется его принять.

– Позвольте мне слегка задернуть шторы, миледи, чтобы свет не падал вам в лицо. Боюсь, что ваш цветущий вид насторожит сэра Гарри.

– Ты находишь, что у меня цветущий вид?

– Да, миледи, на редкость цветущий.

– Представь себе, у меня ужасно болит голова.

– Возможно, миледи, но не от простуды.

– Я чувствую себя совершенно разбитой. У меня синяки под глазами…

– Ничего удивительного, миледи.

– Ах, Уильям, ты просто невыносим. Если ты сейчас же не уйдешь, я запущу в тебя подушкой.

– Ухожу, миледи.

Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, а Дона встала, умылась, пригладила волосы, задернула шторы, как он посоветовал, и снова забралась в кровать. Через несколько минут в дверь заскребли собачьи лапы, затем послышались тяжелые шаги, и в комнату вошел Гарри. Следом с радостным визгом влетели собаки и тут же кинулись к ней на постель.

– А ну-ка угомонитесь, разбойники! – прикрикнул на них Гарри. – Вы что, не видите, что ваша хозяйка больна? Фу, Герцог! Фу, Герцогиня! Кому я сказал! Немедленно на место!

Произведя по своему обыкновению гораздо больше шума, чем обе собаки, вместе взятые, он удовлетворенно плюхнулся на край кровати и, тяжело пыхтя, принялся стирать надушенным платком следы их лап с одеяла.

– Проклятая жара! – проговорил он. – У меня вся рубашка мокрая, а ведь еще и десяти нет… Ну как ты, моя радость? Что тут с тобой стряслось?

Где ты умудрилась подхватить эту дурацкую простуду? Дай я тебя поцелую.

Он неуклюже потрепал ее по щеке и наклонился, обдав густым запахом духов и оцарапав париком подбородок.

– Выглядишь ты совсем неплохо, хотя в этой темноте трудно что-либо разглядеть. Твой слуга так меня напугал, я уж и не чаял застать тебя в живых. Кстати, он что, новенький? Ты им довольна? Если что-нибудь не так, скажи, я его немедленно уволю.

– Нет-нет, Уильям отличный слуга. Я на него не нарадуюсь.

– А, ну ладно… Как же ты все-таки умудрилась простудиться, дорогая?

Говорил же я, что не надо уезжать из Лондона. В Лондоне совсем другая атмосфера. Хотя без тебя там, признаться, довольно скучно. В театре показывают всякую ерунду, а в картах мне, как всегда, не везет: сел недавно играть в пикет и, представь себе, проигрался вчистую. У короля, говорят, завелась новая пассия – какая-то комедиантка, я ее еще не видел. Да, ты знаешь, здесь со мной Рокингем. Это он надоумил меня приехать. "Гарри, – сказал он, – послушай, почему бы нам не прокатиться в Нэврон? Прогуляемся, а заодно и Дону навестим". И вот мы здесь, а ты, как нарочно, прикована к постели.

– Не волнуйся, мне уже лучше. Думаю, что я скоро поправлюсь.

– Да? Ну вот и отлично. Выглядишь ты и в самом деле неплохо. Даже загар откуда-то появился. Ты стала смуглой, как цыганка.

– Это не загар, просто кожа слегка потемнела от лихорадки.

– И глаза, черт побери, сделались как будто больше.

– Должно быть, я похудела во время болезни.

– Странная болезнь. Видимо, что-то связанное с климатом… Ты не возражаешь, если собаки заберутся на кровать?

– Возражаю.

– Эй, Герцог, быстренько поцелуй свою хозяйку и слезай. А теперь ты, Герцогиня. Представь себе, у Герцогини на спине открылась ужасная язва, она чешется не переставая. Ну вот, опять, что ты с ней будешь делать! Я пробовал втирать мазь, но пока что-то не помогает. Да, кстати, я купил новую лошадь, она стоит сейчас на конюшне. Гнедая кобыла, злая как черт, но очень резвая.

Рокингем предлагает мне за нее тысячу, но я сказал, что меньше чем за пять не отдам, а он уперся и не уступает. А у вас, значит, объявились пираты? Я слышал, что местные жители просто в панике, эти негодяи совершенно распоясались: грабят, убивают, насилуют…

– Кто тебе сказал?

– Рокингем встретился в Лондоне с племянником Годолфина… Кстати, как он поживает?

– Кто? Годолфин? Когда я видела его в последний раз, он был вне себя от ярости.

– Еще бы! Он прислал мне на днях письмо, но я как-то все забывал ему ответить. Говорят, у его шурина недавно похитили корабль. Ты ведь знаешь его шурина? Его зовут Филип Рэшли.

– Понаслышке.

– Ну, вы еще успеете познакомиться. Я встретил его вчера в Хелстоне и пригласил к нам. С ним был еще Юстик, оба просто рвали и метали. Вообрази, этот подлый француз сумел вывести корабль из Фой-Хэвена под самым их носом.