Спецназовец. Взгляд снайпера - Андрей Воронин

его банда, Зулуса не возьмешь: они слишком заняты, проворачивая свои темные делишки, чтобы уделять достаточно времени и сил прямым должностным обязанностям. Они и дальше будут работать спустя рукава и искать не столько преступника, сколько козла отпущения, какого-нибудь бомжа с выгоревшими дотла мозгами, на которого можно повесить все, что заблагорассудится, вплоть до убийства президента Кеннеди.

Валентин Григорьевич Терентьев еще не расстался с надеждой уйти на пенсию из кресла прокурора района, а может быть, даже и округа, и поимка кровавого маньяка по кличке Зулус, несомненно, весьма способствовала бы продвижению к намеченной цели. Изобличив по ходу дела банду оборотней в погонах, он мог набрать дополнительные очки, форсировать расследование (по принципу: «бей своих, чтоб чужие боялись»), а заодно, чего греха таить, свести личные счеты с Молокановым, которого уже давно терпеть не мог.

Поэтому сейчас он испытывал возбуждение и азарт охотничьего пса, напавшего на свежий след добычи. В самый последний момент, уже надев туфли и набросив на плечи легкую ветровку, после секундного колебания он прошел в спальню, открыл шкаф и вынул из-под стопки чистых простыней свой табельный «Макаров»: зверь, на которого он охотился в данный момент, был хитер и опасен. В голосе Щеглова явственно угадывалась тревога, да и то, что он сказал – дескать, Молоканов с Арсеньевым задумали что-то страшное, – заставляло насторожиться. Они, конечно, уже поняли, что Терентьев вознамерился вывести их на чистую воду, и могли принять контрмеры. Умоляя не говорить по телефону ничего лишнего, этот недоумок Щеглов сам наболтал столько, что, если Молоканов каким-то образом подслушал их разговор, песенка старшего лейтенанта спета.

Терентьев достал из запертого на ключ ящика письменного стола обойму, прислушался к доносящимся с кухни звукам – скворчанию сковороды и воплям перекрикивающего ее телевизора – и осторожно, стараясь не шуметь, зарядил пистолет. Сунув его за пояс, он застегнул ветровку, прихватил с подзеркальной полочки в прихожей ключ от машины и вышел из квартиры. За спиной, обрезав домашние звуки, чмокнула защелка замка. Жена не вышла его проводить – она была занята и раздражена, как всегда, когда стояла у плиты, а муж на ночь глядя уходил из дому.

Из шахты лифта доносилось гудение, кнопка вызова светилась оранжевым огоньком – лифт тоже был занят, странствуя где-то между этажами высотного дома. Поскольку его квартира располагалась всего лишь на четвертом этаже, Терентьев пренебрег этим благом цивилизации и, закуривая на ходу, стал спускаться пешком.

Его шестилетняя «мазда» стояла на переполненной парковке у подъезда. Совершив то, что даже самый опытный водитель из провинции назвал бы решительно невозможным, Валентин Григорьевич вывел ее оттуда, выбросил в окно окурок с изжеванным фильтром, закурил новую сигарету, переключил передачу и дал газ. Серебристый седан сорвался с места, волоча за собой шлейф белесого дымка из выхлопной трубы, свидетельствующий о том, что двигатель еще не прогрелся.

Через три минуты он остановил машину недалеко от кафе, о котором говорил по телефону Щеглов. С парковочными местами было туго: жильцы спального микрорайона слетелись на ночь в свои высотные скворечники, заставив все вокруг четырехколесным железом различных степеней изношенности. Терентьеву посчастливилось отыскать свободный пятачок асфальта в густой, черной, как вакса, тени растущих на газоне деревьев. Уже заглушив двигатель, он заметил, что остановился на пешеходном переходе, но не стал ничего предпринимать: другого места в пределах видимости все равно не наблюдалось, а для излишне наблюдательного и ретивого инспектора ДПС в кармане был припасен сюрпризец – удостоверение следователя городской прокуратуры.

Он посмотрел на часы, прикидывая, сколько придется ждать, и сейчас же от темной массы деревьев по правую руку отделилась и двинулась в его сторону высокая и широкоплечая мужская фигура. Валентин Григорьевич снова включил фары; свет ударил человека по глазам, он закрылся рукой, но Терентьев уже узнал белобрысую телячью физиономию опера Щеглова и, помедлив, снял ладонь с рукоятки пистолета. Он разблокировал двери, и Щеглов торопливо нырнул в салон. На нем была мешковатая серая куртка спортивного покроя; он держал руки в карманах и все время ежился, будто от холода. «Нервы», – подумал Терентьев и мысленно усмехнулся: ясно, ларечников и владельцев шиномонтажек на бабки разводить не в пример спокойнее и легче!

– Спасибо, что приехали, Валентин Григорьевич, – сказал Щеглов. – Простите, что побеспокоил, но дело действительно спешное.

Терентьев не спеша извлек из чехла на поясе цифровой диктофон и показал его Щеглову.

– Если не возражаете, я запишу наш разговор, – сказал он.

– Ну, я бы так не торопился, – к его некоторому удивлению, возразил оперативник. – Вы сперва убедитесь, что разговор того стоит. Чего зря батарею-то разряжать?

– Ну, если вы явились меня учить, он действительно того не стоит, – подпустил неприязненного холодку Валентин Григорьевич. – Сами ведь говорили, что дело важное, не терпящее отлагательств. А теперь что же – передумали?

– Извините, – смешался Щеглов, – это я от волнения… Пишите, конечно, вам виднее. Я тут нашел в столе у Молоканова одну штуку… Сейчас покажу. Списки какие-то, цифры… Похоже на какую-то бухгалтерию.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Терентьев.

Он включил диктофон, и маленький дисплей вспыхнул в полумраке салона прямоугольником яркого голубоватого света. Валентин Григорьевич направил его на собеседника, как пистолет, чтобы добиться максимально четкой записи. Это ведь только в телевизионных фильмах диктофон, спрятанный в кармане, в портфеле или где-нибудь под кроватью, ловит и записывает каждое слово. На самом-то деле бытовая записывающая аппаратура, особенно цифровая, – штука достаточно капризная и ненадежная и слух у нее оставляет желать лучшего. Поэтому, если хочешь получить на выходе что-нибудь, помимо глухого шума и невнятного бормотания на пределе слышимости, об этом надо специально позаботиться. Так Валентин Григорьевич и поступил, расположив микрофон своего записывающего устройства в каких-нибудь пятнадцати – двадцати сантиметрах от губ собеседника.

Щеглов в это же самое время полез во внутренний карман своей куртки за обещанными документами. Для этого он прихватил левой рукой и отвел в сторону полу, из-за волнения и спешки сделав это немного чересчур порывисто и резко. Его предплечье чувствительно задело руку Терентьева, гладкий корпус диктофона выскользнул из пальцев и завалился куда-то под педали. Как на грех, время подсветки вышло, и дисплей погас.

– Ох ты! – смущенно воскликнул Щеглов. – Простите, я не нарочно! Я сейчас найду, я мигом…

Он попытался нырнуть под руль, как проститутка, собирающаяся обслужить клиента оральным способом. Терентьев отпихнул его, понемногу начиная раздражаться, как всякий, кому