Стертые времена - Владимир Гой

Я вспомнил, как пытался её разыскать в Риге, как уговаривал встретиться, чтобы просто поговорить, и всегда натыкался на твёрдое «нет». Только после полугода я прекратил свои попытки, но в памяти моей она возникала очень часто.

На большом табло высвечивались рейсы самолётов; вычислив направление, в котором надо было двигаться, я встал на эскалатор, и он повёз меня к месту посадки.

До начала регистрации было еще полчаса, я зашёл в одну из множества маленьких предпосадочных кофеен и взял маленькую бутылочку вина. За окном моросил дождь, а холодный осенний ветер бился в стеклянные стены аэропорта. Мне было тоскливо – то ли из-за осени, то ли из-за того, что нужно возвращаться домой в Ригу, а может, оттого, что на меня нахлынули, как осенний дождь, воспоминания.

Процедура таможенного осмотра меня всегда раздражала, приходилось вытаскивать из брюк ремень и снимать ботинки, выуживать из карманов затерявшуюся мелочь и в одних носках проходить через металлодетектор. Раздавался звонок, аппарат реагировал на какую-то скрепку в кармане, и почти каждый раз меня обшаривали на наличие чего-то запрещенного. Потом приходилось снова вдевать ремень и искать свободное место, чтобы завязать шнурки.

В зале ожидания тоже были магазины с баварскими сувенирами, алкоголем, конфетами, духами и даже колбасой, без которой вполне можно обойтись или в крайнем случае купить уже дома. Но тут включался непонятный механизм в мозгу пассажиров, и они обязательно хотели что-нибудь купить. Может быть, они делали это от страха перед полётом, убеждая себя, что раз что-то купили на будущее, значит, ничего не случится.

Я уже давно ничего не покупал в этих магазинах, кроме немецкого шнапса, который нельзя было пронести в ручной клади, да и в городе на его покупку почему-то всегда не хватало времени. Ну а если когда-нибудь я и покупал шнапс заранее, то чаще всего в этот же день и распивал с друзьями.

Я пристроился возле столика у окна, официантка принесла уже знакомое вино. Отпивая маленькими глотками, через стекло, в которое били струи дождя, я рассматривал взлетающие самолёты. «Интересно, а куда она полетела? Может, она в одном из этих самолётов? Или ещё сидит там, в ресторанчике?»

Самолёты взлетали один за другим, другие шли на посадку. В каждом из них сидели такие же, как я, и куда-то стремились. У меня появилось ощущение, что я уже никуда не стремлюсь, а просто плыву по течению, и мне почти всё равно куда.

Я смотрел сквозь стекло и думал: «Да, таких внутренних всплесков при встрече с женщиной уже давно не было, или, может, я просто перестал на них обращать внимание, и голова постоянно занята чем-то другим. Или я уже старею?» Взглянув на часы, я заторопился, так можно было и опоздать на посадку.

Наклонив голову, чтобы не задеть, как мне казалось, невысокий вход в лайнер и ответив на приветствие стюардесс, я не торопясь пошёл вдоль кресел, высматривая своё место. На этот раз мне не повезло, мое кресло находилось возле прохода в самом хвосте самолёта. Я себя обнадежил мыслью: «Если будем падать носом вниз, есть шанс выжить!»

Обычно я делил полёт на три части: взлёт, лёгкий перекус в самолёте и посадка. Но в этот раз я нарушил всё. Самолёт ещё не успел взлететь, как я заснул под воздействием пива и вина, а открыл глаза, только когда стало закладывать уши при снижении на посадку.

Когда самолёт уже подруливал к терминалу, я через любопытные головы соседей, прильнувших к иллюминатору, разглядел за стеклом всё тот же непрекращающийся дождь и серость.

Все повскакивали со своих мест и поспешно стали вытаскивать из багажных отсеков пакеты, сумки, маленькие чемоданы. В такие моменты у меня появлялось ощущение, что все хотят побыстрее выбраться из самолёта в страхе, что он улетит с ними снова.

Во время прилёта я никогда не испытывал какой-то особой радости. Прилетел, жив – и хорошо. А вот когда улетал, в этом всегда была загадка и интерес к чему-то новому, неизведанному.

Я встал недалеко от ленты и вместе со всеми смотрел в чёрный проём в стене, из которого по ленте должен был выплыть их багаж. Стоять пришлось довольно долго. Когда, наконец, я стаскивал с ленты свою тяжелую сумку, случайно поднял глаза, и у меня замерло дыхание. С другой стороны ленты стояла она. На какую-то секунду наши глаза встретились, и я почувствовал, что она тоже смутилась. Она отвела глаза, разыскивая свой багаж. Это была не Лана.

Я отошёл в сторону и стал ждать неизвестно чего. Потом пошёл вслед за ней к выходу и просто смотрел на её силуэт, не зная, что делать.

Когда она отъезжала на такси, мне захотелось замахать руками, побежать за машиной и закричать: «Стой! Подожди! Остановись! Может, ты всё-таки Лана и просто притворяешься?»

Но я просто стоял и смотрел, а такси медленно проехало под шлагбаумом аэропорта, выехало на шоссе и зеленой точкой понеслось в сторону Риги.

Вечером, уже дома, я сидел с бокалом вина возле большого окна, смотрел, как по небу плывут тяжёлые тёмные облака, полные ненастья. Ветер срывает остатки жёлтых, уже совсем пожухлых листьев и уносит их в сторону шумящего моря.

Ещё несколько недель я не раз бесцельно приезжал в аэропорт, садился за столик в баре, брал чашку кофе, смотрел в окно и чего-то ждал.

Глава 35

На следующий день после возвращения из Франции я встал рано утром и отправился на пробежку вдоль берега моря. Насупившиеся облака висели почти над самой водой, казалось, что в любую минуту из них может хлынуть дождь. Так оно и случилось.

Я еле успел добежать до первого дерева, попытавшись укрыться под его кроной от этих небесных слёз. Но они пробивали хилые листочки, и я промокал с каждым мгновением всё больше и больше.

И тут в моей памяти всплыла картина, как мы с Ланой стоим под огромным дубом в проливной дождь, как я её целую, как она вздрагивает и прижимается ко мне при каждой вспышке молнии.

Я выбежал из своего ненадёжного укрытия и через несколько минут уже был дома. Валерия только ахнула, увидев меня насквозь мокрого. Пока я снимал одежду, она принесла мне полотенце и поставила кипятиться чайник.

Отпивая маленькими глотками горячий чай, я пытался разобраться в том, что со мной происходит. Я бесконечно люблю свою жену, детей, дом и в то же время так часто вспоминаю Лану, с которой нас ничего не связывало, кроме нескольких недель страстного романа. Но он сидит в моем сердце занозой.

Вместо того чтобы отправиться на работу, я развернул машину и поехал туда, где мы встретились с ней в тот далёкий праздник Лиго. Дождь уже кончился, только лужи блестели на асфальте, отражая солнце. Дорога вилась вдоль берега моря через множество маленьких рыбацких посёлков.

Когда вдали показалась табличка с указателем посёлка «Энгуре», я уже стал думать о том, как я глупо поступаю, пытаясь вернуться в прошлое. Но если я так сделал, значит, мне это было надо.

Оставив машину неподалеку от пирса, где швартовались рыболовецкие баркасы, я пошёл пешком вдоль дороги к кемпингу, где мы провели вместе свою первую ночь.

Вдали показался гигантский дуб, который тогда укрыл нас своей развесистой кроной от проливного дождя. Остановка, где мы без передышки целовались, ожидая автобуса. Воспоминания, от которых я всё время пытался прятаться, захлестнули меня с головой.

В кемпинге пока ещё никто не жил – был ещё только конец апреля. Я прошёл через его территорию к самому морю. Вдали над водой возвышался тот громадный валун, возле которого мы целовались в воде и где я так испугался, потеряв Лану из виду.

Потом я подошёл к домику, в котором мы ночевали. Он совсем не изменился, может, доски чуть прогнили, но были замазаны сверху свежей краской, здесь готовились к новому сезону. Весна с её ярким солнцем была ранней и давно растопила весь снег.

Всё вокруг было наполнено жизнью и моим старым болезненным чувством. Откуда-то из-за кустов выбежала небольшая собака, с подозрением уставилась на меня и несколько раз гавкнула. Потом появилась и её пожилая хозяйка.

Это была та самая тётка, которая когда-то заставляла нас поскорее освободить домик. Она сердито на меня посмотрела и спросила:

– Вы здесь что-то потеряли?

Задумавшись на секунду, я ответил:

– Да, я тут, кажется, что-то потерял! – и пошёл обратно к дороге, чтобы ещё раз пройти мимо нашего дуба.

Она непонимающе на меня посмотрела и проворчала вслед:

– Бродят тут бомжи всякие непонятно зачем!

Её фраза меня рассмешила, и грустные воспоминания стали отступать.

Прежде чем уехать, я решил пройтись по пирсу, к которому приставали баркасы после того, как рыбаки рано утром раскидали свои сети по заливу. И вдруг я услышал окрик:

– Генрих! Что ты тут делаешь?

На одном из баркасов я увидел Улдиса, с которым в то далёкое Лиго закрутила роман Ланина подружка.