Я — «Берёза». Как слышите меня?.. - Анна Тимофеева-Егорова

Как-то я прослышала, что к нам в УТАП приехал начальник политотдела 230-й штурмовой авиадивизии полковник Тупанов — для отбора летчиков в боевые полки. Ну, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать — и бегом к штабу. У первого встречного спрашивают:

— Где Тупанов? — Мне в ответ только пожимают плечами. Наконец, я остановила коренастого мужчину в летнем комбинезоне и форменной авиационной фуражке и опять спрашиваю: — Не знаете ли, где тут полковник Тупанов с фронта? Незнакомец внимательно посмотрел на меня, разглаживая сборки комбинезона под офицерским ремнем.

— А зачем, собственно, он вам?

— Вот встречусь с ним, тогда и скажу.

— Допустим, я Тупанов.

— Вы? — Я испугалась своего дерзкого тона. Вот ведь какую оплошность допустила. Но отступать было некуда. Тем более и полковник повторил:

— Так, что же вы, все-таки, хотели мне сказать?

— Моя фамилия Егорова, — начала я издалека. — Я окончила Херсонское авиационное училище, работала летчиком — инструктором, с начала войны на фронте летчиком в эскадрилье Булкина — может слыхали…

— Ну, а если короче?

— Можно и короче… Возьмите меня в дивизию!

Полковник, видимо, не ожидал такого поворота событий. Он еще раз пристально взглянул на меня: уж не шучу ли я… Но на моем лице не было и намека на веселость.

— Хорошо, Егорова. Приходите завтра на собеседование…

Утром около штаба полка собралось человек тридцать. Среди взволнованной толпы пилотов были и приглашенные, и добровольцы. Тупанов побеседовал с каждым — расспрашивал о полетах, доме, семье.

Когда подошла моя очередь и я вошла в кабинет, Тупанов, не ответив на мое приветствие, продолжал молчать и наконец: — А вы понимаете, о чем просите? Воевать на «летающем танке»! Две пушки, два пулемета, реактивные снаряды! А высоты бреющие? А пикирование? Не каждый мужчина выдерживает такое…

— Понимаю, — спокойно ответила я. — Ил-2, конечно, не дамский самолет. Но ведь и я не княжна, а метростроевка. Мои руки не слабее мужских… — И я вытянула вперед обе ладони. Но не на них посмотрел полковник. Он только сейчас заметил на моей груди орден Красного Знамени.

— За что получили награду?

— За розыск кавалерийских корпусов и выполнение других заданий штаба Южного фронта, — отчеканила я.

— Да-а, — протянул Тупанов. — В первый год войны такие награды давали нечасто… — И продолжил: — Вы, кажется, сказали, что до войны работали инструктором-летчиком?

— Да, работала в Калининском аэроклубе.

— Сколько же человек обучили летать?

— Сорок два…

Тупанов помолчал, а потом пошли вопросы о матери, о братьях. О братьях я сказал, что они все на фронте, а о том, что старший брат репрессирован я опять скрыла. Рассказала о сестре Зине она была в блокадном Ленинграде, — мастером на металлическом заводе.

Вопросы сыпались, как из рога изобилия, и я отвечала, все ниже опуская голову, готовая вот — вот расплакаться — теряя надежду на то, что буду воевать на штурмовике. Подумала даже, что Тупанов специально отвлекает меня от основной темы и, конечно, в конце беседы сделает вывод, мол, не подходите женщины на штурмовиках не летают…

Но произошло совершенно неожиданное. Начальник политотдела авиадивизии улыбнулся мне, словно извиняясь, спросил:

— Утомил я вас своими расспросами? — а потом заключил: — Мы берем вас. Считайте, что вы уже летчик 805-го штурмового авиационного полка нашей 230-й штурмовой авиадивизии. Через три дня выезжаем. Будьте готовы.

До чего же я была счастлива! Выскочила на улицу и бросилась колесом на руках под дружный хохот товарищей (хорошо, что в брюках была…).

Перед отъездом сходила попрощаться с командиром учебно-тренировочного авиаполка. Он искренне поздравил меня с переходом в штурмовики, но, как бы между прочим, предложил:

— А ведь и к нам «илы» поступили. Получите комнату — все удобнее будет… К тому же и зенитки не стреляют. Оставайтесь.

— Нет!..

Не женщина — боевой пилот

Засветлело поездом на Дербент выехала к новому месту службы группа пилотов. Среди них сидела и я, первая женщина-летчица, получившая путевку на штурмовик… С детства мне везло на хороших людей. Где бы я ни училась, где бы ни работала, повсюду встречала верных друзей, добрых наставников. В ФЗУ ремеслу обучал меня старый мастер Губанов, перейти работать на самый ответственный участок, в тоннель, помог инженер Алиев-начальник смены. В аэроклубе учил прекрасный инструктор Мироевский. В трудную минуту жизни поддержали секретарь Ульяновского горкома комсомола, ленинградка Мария Борек, секретарь Смоленского обкома комсомола, комиссар Смоленского аэроклуба. В эскадрилью связи взял Листаревич… Да разве всех пересчитаешь, кто чуткостью своей, человеческой теплотой согревал мне душу, помогал осуществить мечту! И в штурмовом полку встретили меня с симпатией. Были, правда, и такие, особенно почему-то из технического состава, которые бурчали под нос: «К чему женщина в штурмовой авиации?» Но цикнул на них Петр Карев — штурман полка:

— Не женщина в полк пришла, а боевой пилот…

Но вот я в полку штурмовиков.

Батальонный комиссар Игнашов, заместитель командира полка по политической части, вызывал нас, вновь прибывших летчиков, на собеседование поочередно. Не знаю, о чем он говорил с моими товарищами, но меня удивил первым же своим вопросом:

— И зачем вам подвергать себя смертельной опасности?

— Сразу уж и смертельной? — недовольно буркнула я.

А Игнашев продолжал:

— Штурмовик — это слишком тяжело для женщины. Да и, учтите, потери наши великоваты. Скажу по секрету, в последних боях над поселком Гизель мы потеряли почти всех летчиков. Хотя самолет наш и бронированный, но пилотов на нем гибнет больше, чем на любом другом самолете. Подумайте хорошенько да возвращайтесь-ка обратно в учебно-тренировочный авиаполк. Там, я слышал, вас оставляли летчиком-инструктором. Штурмовик не подходит женщине.

— А что же подходит женщине на войне, товарищ комиссар? — с вызовом спросила я. — Санинструктором? Сверх сил напрягаясь, тащить с поля боя под огнем противника раненого. Или снайпером? Часами в любую погоду выслеживать из укрытия врагов, убивать их, самой гибнуть. Или, может, легче врачом? Принимать раненых, оперировать под бомбежкой и, видя страдание и смерть людей, страдать самой.

Игнашов хотел что-то сказать, но остановить меня было уже трудно.

— Видимо, легче быть заброшенной в стан врага с рацией? А может быть, для женщин сейчас легче у нас в тылу? Плавить металл, выращивать хлеб, а заодно растить детей, получать похоронки на мужа, отца, брата, сына, дочь?.. Мне кажется, товарищ батальонный комиссар, — уже тише заговорила я, — сейчас не время делать разницу между мужчиной и женщиной, пока не очистим нашу Родину от гитлеровцев…