Скифская пектораль - Ирина Цветкова

– Итак, – подытожил Владимир длинную речь Энрике, – я сижу в пивной и пью ненавистное мне пиво только для того, чтобы не обидеть моего уважаемого собеседника. Этого требует моё хорошее воспитание, которое входит в конфликт с моей личностью, а значит, мигрень, булимия и смирительная рубашка мне обеспечены.

Они оба засмеялись. Такая разрядка оказалась весьма кстати.

– Да не такой уж я и dendy, – сказал Энрике, – у меня ведь были матросские университеты. А это накладывает отпечаток. Я и крепко выругаться могу и выпить… с последствиями. Отец требовал безукоризненного поведения, а потом сам же толкнул меня на дно. Это когда он выгнал меня из дома без гроша. И непонятно, ради чего он меня дрессировал. – Он долго цедил пиво, потом наконец сказал: – Когда у нас были временные трудности и надо было уволить кого-то из слуг, так мой папаша отказался это делать. Начал вспоминать, что чьи-то предки служили его семье с ХVI века, кто-то – с XIV-го. Абсурд? Сына можно выгнать, а обслугу нельзя. Только англичанин может быть так предан традициям. Ты тоже не англичанин, ты должен меня понять. Можешь себе представить: мой папаша всю жизнь ходил в галстуке тёмно-синего цвета в голубую полоску. В юности он учился в Итоне и там носили эти удавки. А потом они всю жизнь по галстукам узнавали друг друга. Мой отец был англичанином до мозга костей. А я – нет. Поэтому мы и не понимали друг друга. Хотя нет, это он не понимал меня. Он не понимал, как можно не любить чай с молоком, ведь все англичане его пьют. А я не выношу чая с молоком. Англичане обожают животных, в каждой семье живёт какая-нибудь псина, а я ненавижу этих тварей, их слюнявые морды доводят меня до бешенства. Я просто другой, и этого мне не могли простить. Они безумно гордятся своим музеем мадам Тюссо, а с чего они взяли, что он лучший? Да в Барселоне музей восковых фигур намного лучше!

Владимир понимал, что Энрике надо выговориться, чтоб облегчить душу, но в то же время Энрике чем больше говорил, тем больше растравлял себя и с тем большей болью вспоминал о когда-то причинённой несправедливости. И потому Владимир, пренебрегая этикетом, осторожно перебил его, чтобы перевести разговор в другое русло:

– Энрике, почему ты до сих пор холост?

Этот вопрос вызвал у Энрике нездоровый смех. Он попросил ещё кружку пива.

– Вот совсем недавно чуть было не женился. Была у меня одна американка. Из-за неё, кстати, и уехала Кэт к своей матери. То есть не сама уехала, а я… я настоял на её отъезде и отправил к матери. Я от американки совсем голову потерял. Мы такие планы строили! Она хотела иметь от меня детей. Она собиралась побывать в моём замке, потому я и выпроводил Кэт. Но она не приехала. Я, как безумный, разыскивал её по всем адресам, где она могла быть. Нашёл в аэропорту: она вылетала в Париж с одним французом. Когда я спросил её: как же так, ведь мы строили совместные планы, хотели детей, она в ответ расхохоталась и сказала, что больше всего на свете ненавидит сопливых орущих младенцев. А ведь я почти насильно вытолкал Кэт из дома ради неё, Джессики, чтобы не травмировать её видом слепой девушки, моей родственницы.

– Что было дальше с Кэт? Как она оказалась в Лондоне?

– Понятия не имею. Мать её не приняла, но я об этом не знал. Она не возвращалась, и я думал, что у них всё в порядке, что Кэт гостит у своей матери и ей там лучше, чем дома. А потом такая страшная развязка… Я потерял Кэт, свою единственную родственницу, из-за какой-то вертихвостки.

Владимир, поддерживая разговор, сам не заметил, как отпил больше половины кружки. Ему, не знавшему алкоголя, даже эти слабые градусы ударили в голову. Ему хотелось громко говорить и смеяться.

– Не переживай, Энрике, – сказал он. – Если бы ты женился на ней, то у тебя бы уже выросли рога, которые были видны даже в Шотландии!

Оба захохотали. Вечер продолжался.

Владимир пришёл домой, стал неловко раздеваться. Голова непривычно гудела. Ему вовсе не хотелось аккуратно складывать свои вещи. Он снял пиджак и кинул его в угол с вывернутыми рукавами. Спустил брюки, потоптался на них, поднимать не стал – лень было нагибаться. Он включил кнопку автоответчика, чтобы прослушать звонки, а сам в это время налил себе апельсинового соку в фужер и хотел было пойти искать лёд.

«Володя, это папа. Дед Егор умер. Сердце остановилось. Похороны завтра в час дня…»

Лёд он искать не стал…

Секта «Братство людей» снимала для молебна большой зал. Владимир никогда не думал, что однажды придёт в секту.

– Вы уже спасены? – строго спросила его дама в роговых очках. От её взгляда у Владимира пробежали мурашки. Впервые в жизни он посмотрел в глаза фанатизму. Тому, который без колебаний пошлёт кого угодно на костёр, да и сам может шагнуть туда, не раздумывая.

– Всё ясно. Вас надо спасать. И немедленно. Сегодня же начнём, – дама чеканила слова, вовсе не спрашивая у Владимира его мнения по поводу собственного спасения. – Надо каяться.

Он неопределённо мотнул головой и отошёл в сторону. Старушки и женщины помоложе, собравшись в кучку, причитали все сразу:

– Он отдал свою жизнь за меня. За меня… За меня… Он так любит меня… Он пролил свою кровь, чтобы искупить МОИ грехи. Это же как надо любить меня, чтобы пойти на такую страшную смерть, чтобы смыть мои грехи. Мои… Мои… Как Он любит меня! Чем я могу отблагодарить Его?

Лица их покраснели, носы распухли, слёзы катились градом, руки воздевались к небу. Владимир отошёл от них. Он увидел, что на сцене уже кто-то копошится, и подошёл ближе. Там устанавливали музыкальную аппаратуру. Оказывается, сектанты на своих сборищах ещё и пели.

Владимир занял место в зале и стал наблюдать за происходящим. Командовали парадом безупречно одетые джентльмены. Старший, очевидно, пастор, давал указания, что и как подключать; возле него с важным видом крутился тот, кого обычно называют правой рукой шефа. Внимательней приглядевшись, Владимир вдруг понял, что этот человек ему знаком. Где-то, когда-то он видел его. Но где, когда? Память заработала с лихорадочной быстротой, переворачивая дни, месяцы, годы, словно отрывной календарь. Где же он его видел? Эта мысль изводила его. И вдруг он вспомнил! Он ясно припомнил большой зал аукциона, продажа с молотка Норфолк-холла и отчаянные попытки человека с мобильным телефоном перехватить поместье. Владимир тогда поехал следом и узнал его имя: Джордж Смит. И вот он собственной персоной разгуливает по сцене. С кем же он тогда говорил по мобильному? Со своим пастором? Значит… значит, секта «Братство людей» не только присвоила себе наследство деда Егора, предварительно умертвив его, но и знала о скифских сокровищах в замке Норфолков?…