Мой брат якудза - Яков Раз

В тюрьме мы получаем для себя большой урок. Урок терпения, мужества, воздержания, верности. Здесь мы учимся побеждать силу тишины. Я скучаю по своей женщине, по сыну, по друзьям, но я об этом не рассказываю другим, ведь все здесь скучают. Мы слушаем песни. Что нам нравится?

В основном песни энка и песни нанива буси59. Понимаешь, мы очень сентиментальные, очень консервативные, мягкие и одинокие маленькие дети. Здесь мы проверяем, кого на самом деле боимся. Здесь мы изо дня в день спрашиваем: что значит якудза? подходит ли мне быть якудза? Здесь я вновь и вновь решаю остаться, потому что это мой мир. Я также понимаю, что у меня нет сил и времени растить детей. Хотя я их очень люблю и очень хочу, чтобы все у них было хорошо.

Якудза в тюрьме — это привилегированные люди, мы занимаем здесь высокое положение. В отличие от мелких воришек, насильников, убийц, грабителей или мелких мошенников, которых презираем. Мы не делаем таких вещей. Якудза умрет, но не украдет. И тюремщики уважают нас больше, чем мелких нарушителей.

До сих пор нет точной информации насчет твоего человека. Но выясняется, что, возможно, он сделал что-то очень важное для нашей семьи. Как мне докладывают, сейчас он в опасности. Неизвестно, где он, но Ямада-гуми преследуют его, они даже пытались его убить. Мы тоже искали его, сам знаешь почему. Но в последнее время ему удалось наладить отношения с людьми из «Змеиной головы» и попытаться заключить с ними союз, а это требует большой отваги, если учесть все опасности, которые его подстрекают. Мне доложили, что он создал черновик договора о союзе между Кёкусин-кай и «Змеиной головой», который собирается предложить нам на рассмотрение. Босс Окава задумал этот проект уже перед смертью, но как до Юки дошли эти сведения, я не знаю. Может, ты знаешь? Результатом союза между двумя семьями для нас будет помощь «Змеиной головы» в вытеснении Ямада-гуми из Токио, с севера Японии, а особенно с территорий за пределами Японии, в Юго-Восточной Азии. В обмен на взаимное сотрудничество в разных областях в Токио, Маниле, Бангкоке и на Гавайях — помощь в доставке оружия и многое другое. Если Юки действительно удастся создать этот союз, то это ощутимо закрепит положение Кёкусин-кай на юго-востоке Азии и станет историческим событием. И кроме всего прочего, это приведет к отмене бойкота по отношению к нему.

Он глобально мыслит, твой человек. Он изучил международную обстановку, понял наши экономические трудности, рассмотрел грядущие проблемы мира якудза, осознал новый подход к нам со стороны полиции и значение недавно вышедшего нового закона против якудза, который создает нам серьезные проблемы. Юки увидел необходимость в создании международных связей и решил, что мы должны выйти наружу. Он знал, как сделать это так, чтобы не опозорить семью. Если все это — правда, мы собираемся пригласить его в семью с большим уважением, отменить красную карточку — редчайшее явление, — провести церемонию перемирия и назначить его на важную должность в якудза.

Когда я отсюда выйду и стану главой семьи, то тщательно проверю этот вопрос и позабочусь, чтобы он получил все, что ему причитается.

Сэнсэй, ты как-то в этом замешан?

Иногда, сэнсэй, я устаю от всего, и мне хочется стать одиноким волком.

С этого момента я буду звать тебя Якобу, о’кей?

Твой брат, Тецухиро

(число).

В самый короткий день годаХолодный ветер в окно камеры.Слышен чей-то плач.

Где-то через два месяца на мой университетский стол кладут толстый конверт. Марка из Гонконга, стертая подпись, без имени.

Я знаю, это от него.

Разрываю конверт. Аккуратно сложенные листки, неопрятный почерк. Листы дрожат в моих руках.

Сэнсэй!

Я знаю, что ты много лет искал меня. Может быть, я буду обязан тебе жизнью, может быть, я буду обязан тебе смертью, но ты — мой брат, и поэтому я должен рассказать тебе свою историю.

Ты видишь, я спешу, у меня нет времени, поэтому ограничусь самым главным. Сейчас я выгляжу не так, как тогда, когда ты меня знал. Нет больше глаз навыкате, меня больше не обзывают жабой. Но глаз, смотрящий в сторону, можно было изменить лишь немного. Может, получится у другого хирурга. Я попробую навсегда избавиться и от этого тоже. Шрам скрыли. Я зашил веко, чтобы меня не опознали по подмигиванию. Вот до чего дошел! Я не думаю, что ты меня узнаешь, я и сам себя не узнаю.

Я родился в деревне рядом с Хакодатэ, на острове Хоккайдо. Я айноко — полукровка. Мама — японка, отец из племен айну. Может быть, и он — полукровка, я не знаю, он недолго с нами жил — утонул на рыбацкой лодке в Охотском море. У меня есть его снимки. Высокий, волосатый, глаза навыкате, длинная борода. Одним словом, человек из преданий. А я — «рыбацкий сын без дома», ты помнишь этот стих у Юкихиры? Мама любила древнюю японскую поэзию, это она выбрала мне имя в честь поэта Аривара Но Юкихира, который написал этот стихотворение. Может быть, моя любовь к поэзии перешла ко мне от мамы? Может, из-за Юкихиры?

Как правило, полукровки рождаются красивыми, но я стал исключением.

Нам было тяжело после смерти отца. Мой старший брат, Ёсинори (для своих просто Ёси), зарабатывал: работал на стройке, в туризме, в заповедниках, водителем грузовика, — потом сошелся с хулиганами. Стал исчезать, поздно возвращаться, приносить деньги, снова исчезать. Он всегда хорошо ко мне относился, как в книжках, добродушный преступник. Но всегда был устрашающим на вид. Нам нельзя было спорить по поводу денег, которые он приносил. Он отказывался говорить, кто его друзья, никогда не приводил их домой. Ёси брал нас в путешествия, как правило по Хоккайдо. Два раза мы ездили в далекий Токио.

Иногда мне нравилось ездить в Хакодатэ, в храм молчальников. Там царила атмосфера дальних стран, далеких религий, распятых богов. Мне всегда нравился бог гайдзин, с опущенной головой, с гвоздями в руках и стекающей ему на грудь кровью. Я любил песчаник, аллею, ведущую к храму, зимние деревья, похожие на белые грибы, любил масло, пирожное и повидло, которые готовили монахи. Любил и самих монахов, и они любили меня. Я любил их белые рясы, любил Мадонну с грустным лицом, окруженную красными листьями по осени. Там, в храме, было какое-то очарование небесной страны.

Я любил рассказы монахов о Божьей Матери, об Иисусе, о распятии, о страданиях, которые Он на себя взял, чтобы спасти мир. О, Боже мой, Боже мой, зачем Ты оставил меня? Особенно мне нравился рассказ о злодее Бар Аба, который избежал распятия. Я любил значение его имени — отцовский сын.

Я читал книги со всего мира, Ёси это радовало. Его радовало, что я читал на английском и испанском. Когда-нибудь это тебе пригодится, говорил он.

Когда мне было шестнадцать, он сказал мне: пойдем. Я пошел с ним. Маленький склад недалеко от города. Там было примерно двадцать человек с коротко остриженными головами, с бритыми головами, у некоторых завивка пама, большинство в темных очках, некоторые в кимоно. Брат сказал мне: сиди в стороне и не произноси ни слова. Во время церемонии кто-то налил саке в маленькую стопку. Они говорили что-то на непонятном японском. Брат стоял в центре. Кто-то в кимоно поменялся с ним стопками, они выпили, дали клятву, как в кино про якудза. Мои руки дрожали. Потом, по дороге домой, брат сказал: «Теперь это мои братья. Не меньше, чем ты. Хорошие люди. Они помогут мне приносить еду в дом. Я хотел, чтобы ты это увидел. Может быть, когда-то и ты тоже, кто знает? Но похоже, ты пойдешь учиться в университет. Тем лучше, тем лучше». Я слушал это с дрожью в коленках.

Ёси хорошо о нас заботился. Потом он переехал жить в Саппоро. Через два года после этого я поступил в университет в Саппоро, мама тоже переехала туда, и мы жили вместе. Брат все оплачивал. Иногда я ходил к нему в офис. Постепенно я понял, что он вращается там, в мире татуированных людей, и они уважают его. Я понимал это, но ничего не говорил. Как-то он сказал мне: «У меня есть „дом“ в якудза». Значит, он стал маленьким боссом. «Я вижу, — сказал я. — Надеюсь, ты не убиваешь людей». «Мы не убиваем людей, — сказал он. — Посмотри на меня, разве я могу кого-то убить?» — «Каждый может». Он отвесил мне пощечину.

До двадцати трех лет я ни разу не был с женщиной, книги были для меня всем. В двадцать три я встретил Саюми, дочь Ханаоки, владельца Сельскохозяйственного банка на Хоккайдо, подозрительного человека невысокого роста. В первую ночь с Саюми я хотел покончить со своей невинностью, думал, что это естественно, что так все делают. Она рассмеялась и отказала. Только через полгода позволила. Она вытащила меня в город, и там мы друг другу отдались. Я был ей благодарен, чувствовал, будто достиг сатори60. Целовал ее, как женщину, как духовного наставника. До этого я не знал, что соединение двух тел может быть настолько духовным, между нами не было никакого стеснения. «Научи меня, — просил я ее, — а я буду тебе защитником».