Последнее письмо из Греции - Эмма Коуэлл

пейзаж, который выделяется на скромном фоне. У меня перехватывает дыхание. Цвета плавают и пульсируют вокруг огромного прямоугольника бурлящего моря и волн; волшебный греческий свет запечатлен идеально: солнце касается воды поцелуями, оставляя бриллиантовые крапинки.

– Ну, разве не чудо? – радостно вздыхает Тони. – Иногда ловлю себя на том, что просто стою здесь и смотрю. Ее работы притягивают. Другая картина там.

Мы идем в так называемую столовую. В центре – черный глянцевый стол, за которым могут разместиться человек тридцать, а посередине – огромная композиция из белых орхидей. Опять же, однотонность позволяет ярко сиять произведению искусства.

– А вот и вторая, – с гордостью сообщает Тони.

Оливковая роща изящна и нежна, деревья кривые, изогнутые стихиями, с корявыми стволами и ветвями. И вновь от размера и масштаба захватывает дух, и так странно видеть мамину работу в чужом доме.

– Как вы думаете, где может оказаться утраченная картина? – спрашиваю я, стараясь быстрее перейти к сути визита.

– Ну, – начинает он, когда мы возвращаемся в сад, – я задумался об этом, когда получил ваше первое письмо. Полагаю, единственное объяснение тому, что картина не выставлена на продажу, – она кому-то подарена. Две другие из греческой серии, кроме моих, находятся в частных коллекциях, и, как бы я ни пытался договориться с владельцами, они не желают их отдавать. Особенно сейчас – я говорю это с величайшим уважением, – когда вашей матери больше нет с нами, они стали очень дорогими. И предполагаю, что это относится и к неуловимой пятой картине.

Я не могу подавить вырывающийся вздох отчаяния. Кажется, в этом безрассудном поиске одна неудача следует за другой. Я стараюсь не показывать уныния, поэтому, опускаясь в кресло и глядя на богатую растительность в саду, глотаю чай.

– Что в Лондоне, что в Метони, я чувствую себя так далеко от находки. Если мама кому-то отдала картину, разве есть надежда когда-нибудь ее найти?

– Я, конечно, поспрашивал, использовал связи и ресурсы, но ничего не вышло. Никто не знал, как выглядит картина, это все равно что искать иголку сами знаете где. Остается только надеяться, что вы нападете на след. Надежда умирает последней, верно? – усмехается он.

Я изображаю подобие улыбки, но след, похоже, опять потерян.

– Вряд ли одна надежда куда-нибудь приведет. Разве что повезет или судьба улыбнется, иначе так и вернусь домой с пустыми руками.

– Позвольте, я вам кое-что покажу, – говорит он и подскакивает к боковому столику у двери. – Я нашел фотографию, на которой мы с вашей матерью на летней выставке в Афинах. Выставка проходила почти двадцать лет назад, так что это единственная копия, которая у меня есть. Тогда еще не было цифровых технологий. Но если хотите, отсканирую и пришлю вам на почту. Я был так поражен встречей со знаменитой художницей, что заставил жену нас сфотографировать. Очень мило, что ваша мать любезно согласилась.

Он вручает мне фотографию.

Официальное торжественное мероприятие. Мама в винтажном сером шелковом платье с корсетом и широкой юбкой. Сейчас оно висит в гардеробной в целлофановой упаковке. Платье всегда было моим любимым. Такие же, как у меня, непослушные темные кудри убраны в пучок. Тони Джовинацци рядом с ней с бокалом шампанского в руке улыбается во весь рот. Он совсем молодой, и мама тоже: ей нет и сорока, как мне сейчас.

– Выставка была изумительная, там я купил морской пейзаж и несколько картин других художников. Жена была очень недовольна – расточительный вечер!

Я смеюсь и собираюсь вернуть ему фотографию, когда замечаю фигуру на втором плане.

– Погодите, – говорю я, притягивая фото к себе.

Сердце бешено колотится, кажется, что иголками покалывает каждый позвонок. Хотя камера сфокусирована на матери и Тони, на заднем плане я вижу знакомое лицо. Я всматриваюсь и не верю своим глазам. Медленно моргаю, убеждаясь, что мне это не кажется. Это он, смотрит прямо в камеру. Я прищуриваюсь, узнавая личность.

Красивый, но все же немного грубоватый, даже в смокинге. На зрачках точки красного света от вспышки. Но что он там делает и как попал на выставку в Афины? Может, он знал мою мать?

– Я видела этого человека раньше. На прошлой неделе здесь, в Греции, – говорю я Тони, не отрывая взгляда от фотографии.

Я сбита с толку, дрожу от волнения. Позади моей матери стоит пристально смотревший на меня человек из Метони.

Глава 17

Я отчаянно хочу вернуться в Метони, чтобы разыскать этого человека, но полностью завишу от планов Кристофа, Зино и Тео, которым так радовалась до того, как увидела фотографию.

В конце концов таращившийся на меня человек никуда не денется – я легко найду его позже. Когда я возвращаюсь в машину, чтобы продолжить запланированную экскурсию, на меня с надеждой смотрит Тео.

– Что-нибудь нашла? – спрашивает он, желая узнать больше.

Я качаю головой.

– На самом деле нет, но на фотографии с мамой случайно увидела человека, который, может, что-то прояснит. Имени его я не знаю, зато помню, как выглядит. И я видела его в Метони.

Тео сжимает мою руку.

– Здорово. Фотография у тебя?

– Пока нет. Тони отсканирует и пришлет ее мне, тогда покажу. Может, ты его знаешь.

Тео улыбается.

– Я знал, что тут тебе помогут. Чувствовал – ты найдешь эту картину, Софи.

Он обнимает меня одной рукой, и опасения насчет встречи со смотревшим на меня мужчиной сейчас исчезают.

* * *

Исторический заповедник занимает большую площадь, словно огромное кладбище зданий. Недавно выкопанные ионические колонны лежат рядами. Вдали виднеется внушительный стадион с каменными сиденьями, высеченными в склоне холма. Кроме нас, посетителей нет, и, заплатив за вход, мы идем по стопам древних греков.

Подойдя к гребню холма, с которого мы будем спускаться, Кристоф останавливает нашу компанию.

– Погодите! Я хочу видеть лицо Софи. Ждите там.

Он гонит Зино и Тео к вершине холма, а затем манит меня. Я ничего не понимаю. Но с каждым шагом тайна раскрывается. Внизу прекрасно сохранившийся амфитеатр. На полу замысловатая мозаика, по окружности желоб для стока воды и ряды мест для зрителей. Кристоф и Тео бегут в центр, опережая меня и Зино, отблеск давней школьной дружбы, которая длится до сих пор. Пока они пытаются добраться до центра первыми, Зино объясняет красоту сооружения. Самое выдающееся достижение амфитеатра – это акустика. Она ошеломляет.

Тео свистит нам, затем шепчет:

– Kalosirthaté stin Ellada!

Даже за несколько сотен метров я слышу его так же прекрасно, как Зино рядом со мной.

– Да, да, добро пожаловать в Грецию! Они так