Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса - Джон Бёкан

Он, между прочим, очень любит животных. Короче, это чудесный человек, с тонкими и нежными чувствами. Между прочим, именно на него работал Димитриос в 1926 году.

— Понятно. Весьма вам признателен. А что вы написали на третьем листе?

Мистер Питерс очень смутился, хотя его улыбка была теперь почти экстатической.

— Вы, кажется, сказали, что вы небогаты.

— Да, это так.

— Значит, полмиллиона франков, или две с половиной тысячи фунтов вам бы наверняка пригодились.

— Безусловно.

— В таком случае, когда вам наскучит Женева, вы, быть может, захотите — как это у вас говорят? — убить сразу двух зайцев, — Он вытащил из кармана таблицу, составленную Латимером. — Здесь помечены другие даты из жизни Димитриоса, которые вы хотели бы проверить. Между прочим, место действия перемещается в Париж. Это во-первых. Ну а во-вторых, мы ведь в Париже обязательно встретимся, и вы, быть может, наконец решитесь объединить наши ресурсы, то есть мы придем к соглашению, о котором я уже говорил. В этом случае я даю безусловную гарантию, что буквально через несколько дней на ваш счет будет перечислено полмиллиона франков, или две с половиной тысячи фунтов стерлингов.

— Мне бы очень хотелось, — возразил раздраженный Латимер, — чтобы вы внесли в это дело хоть какую-то ясность. Что мне надо делать для этого? Кто, наконец, заплатит мне эти деньги? Как говорится, все покрыто мраком неизвестности, мистер Питерс, и потому я не могу верить ни одному вашему слову.

Улыбка на устах мистера Питерса несколько поблекла, но разве могут оскорбления вывести из себя христианина, который давно подготовил себя к арене со львами!

— Я знаю, мистер Латимер, — сказал он тихо, — что вы не доверяете мне. Я потому и написал письмо Гродеку и дал вам его адрес, что мне хотелось на конкретном примере показать мою добрую волю, убедить вас в том, что моему слову можно верить. В то же время я тем самым хотел показать, что я тоже верю всему, что вы мне сказали. Сейчас мне вам больше нечего сказать. Но если вы поверите мне и приедете в Париж, то я сообщаю вам — на третьем листе бумаги — свой адрес. Когда уже будете в Париже, пошлите мне pneumatique. Заходить по этому адресу не надо, потому что это адрес одного моего знакомого. Послав мне pneumatique, вы сообщите мне свой адрес, и я, заглянув к вам, все вам объясню. Все изумительно просто.

Латимер решил, что ему пора выпроводить мистера Питерса.

— Не будем ничего загадывать, — сказал он, — Вы, мне кажется, сделали далеко идущие выводы. Что касается Белграда, то я действительно туда не поеду. Насчет Женевы я еще не решил, стоит ли мне туда ехать. Поездку в Париж я вообще не могу сейчас предпринять, потому что у меня накопилось много работы и, конечно…

— Разумеется, — сказал мистер Питерс, застегивая пальто на все пуговицы. Все дальнейшее было произнесено им тоном убедительнейшей просьбы, — Но, если вы все-таки окажетесь в Париже, будьте добры, пошлите мне pneumatique. Я причинил вам столько хлопот, что мне очень хочется как-то загладить свою вину. Думаю, полмиллиона франков не шутка, и тут есть над чем подумать, не так ли? Причем я даю полную гарантию. Единственное, что нам необходимо, — это доверять друг другу. На свете нет ничего важнее доверия. — Он опять в отчаянии стал раскачивать головой, — Каждый из нас, идя жизненным путем, подобно цветку, который обратил свое лицо к солнцу, надеется, ждет, ищет доверия со стороны других, но боится, что его обманут. Как было бы хорошо, если бы мы доверяли друг другу, если бы мы видели в других одно только хорошее! Как было бы хорошо, если бы мы были искренними и откровенными, если бы мы сбросили с себя на этом пути лохмотья лжи и лицемерия! Да-да, мистер Латимер, лицемерия и лжи. Но все мы грешники. И я грешен также, как и многие другие. Отсюда все наши горести и неприятности, а неприятности всегда создают помехи для бизнеса. А разве можно забыть, что наша жизнь длится лишь один миг. Недолго живем мы на этом шаре, пока Всемогущий не призовет нас. — Он шумно вздохнул.— Но ведь вы писатель, мистер Латимер, и сами хорошо разбираетесь в этих вещах. Вы могли бы это выразить куда лучше, чем я. Спокойной ночи, мистер Латимер, — сказал он, протягивая руку, — я не хочу с вами прощаться.

Латимер пожал протянутую руку. Она была сухая и мягкая, точно без костей.

— Спокойной ночи, — сказал Латимер.

У двери мистер Питерс обернулся.

— На полмиллиона франков можно купить массу хороших вещей, мистер Латимер. Мне хочется верить, что мы встретимся в Париже. Еще раз желаю вам спокойной ночи.

— Мне тоже. Спокойной ночи.

Дверь закрылась, но улыбка великомученика все стояла перед глазами Латимера, напоминая ему улыбку чеширского кота, которая, как известно, парила в воздухе.

В изнеможении он прислонился к двери и тут заметил на полу пустые раскрытые чемоданы. Начинало светать.

Он взглянул на часы. Было пять часов утра. «Ладно, — решил он, — соберу вещи завтра». Он разделся и лег в постель.

Он попытался немного упорядочить поток мыслей, сделать какие-то поправки, прийти к какому-то мнению.

Но мозг не подчинялся его воле. «Наверное, — подумал Латимер, — именно так чувствует себя человек, принявший наркотик. А быть может, это походит на то, что чувствуешь после хорошего спектакля, выйдя из театра на  темную улицу, когда сознание полно образами и страстями, которыми жили герои пьесы. Мистер Питерс — весьма отвратительная личность, хотя, наверное, и менее отвратительная, чем сумевший избежать карающей руки правосудия сутенер Димитриос. „Глаза его напоминали и глаза доктора, когда он делает операцию“. Как все-таки страшен мир, в котором процветает бизнес мадам Превеза! Ну а мистер Питерс, какова его игра? Вот в чем действительно надо разобраться. Да, многое еще надо будет обдумать самым тщательным образом. Полмиллиона франков…»

И тут сон навалился на него, и его размышления прекратились.

Глава восьмая

Гродек

Когда Латимер проснулся, было уже одиннадцать часов. На столике возле кровати лежали три листа бумаги, оставленные мистером Питерсом. Они напомнили Латимеру, что надо многое хорошенько обдумать и принять какое-то решение, и это было неприятно ему. С раскиданными по полу вещами комната смахивала на лавку старьевщика, и хотя ему очень хотелось выбросить из головы мистера Питерса с его тайнами и миллионами, забыть его посещение, как забывают дурной сон, — это, конечно, было невозможно.

Латимер сел на кровати и взял в руки эти три листа бумаги. На первом, как и говорил мистер Питерс, был написан женевский адрес:

Владислав Гродек Вилла «Акации»

Шамбеси (в 7 км от Женевы)

Латимер с трудом разобрал записку, написанную корявыми, прыгающими буквами. Он обратил внимание, что цифра семь перечеркнута, как это обычно принято у французов.

Он взял второй лист. В письме было всего шесть строчек, но Латимер не смог его прочитать, потому что оно было на каком-то незнакомом языке, вероятно, на польском. Оно не начиналось с общепринятого обращения «Дорогой Гродек»; подпись, стоявшую под письмом, ему так и не удалось расшифровать. Во второй строчке он нашел свою фамилию, почему-то написанную с ошибкой. Вздохнув, он отложил письмо в сторону. Разумеется, можно было отнести письмо в бюро переводов, но ведь подобная мысль могла, наверное, прийти и мистеру Питерсу, значит, таким путем едва ли можно было получить ответы на мучившие Латимера вопросы: что за человек этот мистер Питерс и чем он занимается.

Латимер подумал, что дружеские отношения мистера Питерса с бывшим шпионом являются очень важным ключом ко всем его вопросам, но он не знал, как им воспользоваться. Подтверждением тому было вызывающее поведение мистера Питерса вчера ночью: предпринять обыск в отсутствие хозяина и вдруг после размахивания пистолетом предложить полмиллиона франков и рекомендательное письмо к бывшему шпиону мог только человек, которого легко заподозрить в самых тяжких преступлениях. Но где основания для подозрений? Латимер вспомнил свой разговор с мистером Питерсом, стараясь быть как можно точнее, и чем отчетливее в памяти возникали слова и фразы, тем больше он выходил из себя: в самом деле, он вел себя немыслимо глупо. Он перетрусил, увидев пистолет, хотя этот тип ни за что бы не решился выстрелить (впрочем, такие мысли появляются тогда, когда опасность давно миновала), он позволил вовлечь себя в разговор, вместо того чтобы передать этого человека полиции, и, что хуже всего, в своих переговорах с мистером Питерсом он не имел твердой позиции и докатился до того, что принял с благодарностью рекомендательное письмо и эти адреса. Ему даже не пришло в голову поинтересоваться, как этот тип попал в комнату. А ведь он мог бы, да что там мог — он должен был взять этого мерзавца за глотку и заставить его говорить. Как это характерно для людей с высшим образованием, — привычно обобщил он, — они вспоминают о том, что могли применить силу только тогда, когда в этом уже нет необходимости.