Мы здесь - Майкл Маршалл

Между тем пора было чепуриться и выдвигаться на очередную рабочую ночь в компании чужих – тех, кого она больше не увидит – и вялых знакомцев по барной полужизни, этих двухмерных завсегдатаев с одномерными потребностями. Застегивая рубашку, Кристина вдруг поймала себя на том, что ее работа ей вконец обрыдла. Да, понятно: на доходы от напиточно-закусочной отрасли можно худо-бедно существовать и даже слыть лучшей, язви ее, барной администраторшей на всем Ист-Виллидже, но это полностью застит дорогу, которой идешь, а этого ужас как не хочется. Утратилось главное: чувство реальности. Жизнь вроде бы и идет, но вместе с тем тебя в ней как будто нет. Тебя, реальной, нет.

А хочется чего-то большего, объемного. Чувствовать под ногами землю и знать, что эта земля твоя или хотя бы дана тебе, черт возьми, в долгосрочную аренду. Чем хорош Джон, так это выстраиванием умственных параллелей – даже когда он сам этого не чувствует. И, быть может, он начал это исподволь ощущать, а сопоставив, сделал вывод, что им обоим нужна не новая квартира, а новая жизнь.

Им об этом надо будет поговорить, и поговорить скоро. И заведет разговор она. Когда будет в форме, готовности и… когда перестанет на него дуться.

Хапнув со столешницы ключи, Крис оглядела комнату в поисках мобильника, в сердцах куда-то закинутого в тот момент, когда она ворвалась в квартиру. Ей казалось, что так будут хуже слышны Джоновы эсэмэски. Чокнутая. Что ж, когда до нее самой доходит, что это дурь несусветная, значит, от сердца уже отлегает. Кристина еще раз, уже вдумчивей, оглядела все знакомые поверхности. Пока не…

Ага, вот он: на диване.

Подхватив мобильник, она уже оборачивалась уходить, как вдруг тихонько визгнула.

И замерла, таращась на окно. С этого угла просматривалась лишь часть фронтона да лоскут серого неба, а если взгляд сфокусировать, то само оконное стекло. Давешнего послания там больше не было: его стер Джон. Правда, стер наспех, как попало, не удалив, а лишь размазав многолетние наносы смога.

И вот теперь там, на стекле, было накорябано что-то еще.

Осторожно приблизившись, Кристина поглядела на окно, озадаченно накренив голову. Как и в тот раз, каракули на стекле вполне могли сойти за дождевые потеки или перистые следочки голубя, брошенные порывом ветра на окно. Могли, да не сходили.

しロ6

Слишком уж близко меж собой находились эти отметины, да еще и располагались они фактически по центру оконного прямоугольника. Отличало их и то, что прописаны они были с определенным нажимом, как будто их выводил тот же самый палец.

Получается, что это – буквы? Рисунок? С ходу и не скажешь. Первая отметина напоминала заглавную «J», причем левый элемент литеры был длиннее правого, так что буква казалась как бы написанной наоборот. Третий символ – в чистом виде «6». Судя по закруглениям, это никак не могли быть потеки: такие никакому ветру не вывести.

А вот что находилось посередке, толком было не разобрать. То ли угловатая «О», то ли нолик, хотя зачем, если вдуматься, вычерчивать его отдельными палочками, когда можно обойтись одним продолговатым закруглением?

Так что… это был квадрат, что ли?

«J» наоборот, квадрат, шестерка.

Долгие пять минут Кристина смотрела на надпись, не в силах ее разобрать, и тут до нее наконец дошло.

Когда она, запыхавшись, примчалась в низовье сквера (было двадцать минут седьмого), уверенность в том, что квадрат означает «сквер», «J» – это искаженное «U», а «U» означает сокращенное «Union» с указанием времени («6»), – начала постепенно покидать молодую женщину.

Если кто-то хотел оставить послание, отчего его было не написать прямым текстом? Черт их разберет! У Крис теперь было ощущение, что она действует вопреки здравому смыслу. Уж как ее, помнится, именно этим выводил из себя Джон, но она его, похоже, перещеголяла.

И тем не менее она находилась здесь. Сквер сейчас пустел, людей в его нижней части можно было по пальцам перечесть, да и те шли по домам, торопясь к раннему ужину. Кристина проходила мимо них, направляясь вглубь прогулочной зоны и чувствуя при этом, что идет не туда. В дневное время, особенно в погожие дни, парки служат местом скопления людей, их желанного отдыха. Но с приближением вечера они нивелируются до статуса в лучшем случае просек, по которым сподручнее срезать путь, и воспринимаются уже больше как темная неприветливая шапка растительности над оградой. А с наступлением темноты уголок природы посреди города превращается и вовсе в место бесприютное, смутно-тревожное. Он становится домом для бездомных, недобрым напоминанием о том, что любая крыша над головой – это божье благословение, а место под ночлег не дается задаром. Даже в окружении оживленных улиц парки напоминают нам, для чего человечество озаботилось изобрести дома и искусственное освещение. Человеческие фигуры, что слоняются здесь, уподобляются призракам и становятся порождениями пустыни – осколками неизвестного, при виде которых тревожно екает сердце, холодеет под ложечкой и неудержимо тянет в обжитые, осененные уютом места. А чтобы не стать этими париями, лучше предусмотрительно перейти через улицу: береженого бог бережет.

И тем не менее Кристина направлялась вглубь по променадной дорожке. Сиротливо пустовали скамейки и газоны. Влажно и неприветливо шелестела листва в грязно-серых сумерках. Сильным же должен быть ветер, чтобы долетать до этого места из каньонов высотных зданий!

Женщина шла все медленнее и наконец остановилась, толком не зная, что делать: идти дальше или обратно?

– Вы в порядке, мэм? – заставил ее вздрогнуть чей-то голос.

В трех метрах от Кристины стоял коп.

– Вполне, – сказала она. – Вот прогуливаюсь.

Полицейский кивнул, но как-то не сразу, а словно прикидывал мотивы или даже ее право здесь находиться.

– А что, нельзя разве? – с вызовом спросила Крис.

Коп лишь пожал плечами и мерно зашагал прочь. Мужики сегодня как будто сговорились ей докучать, удивленно подумала молодая женщина. Тот, кто родился и вырос в Нью-Йорке, может, смотрел бы на это по-иному, а вот человека из других мест такое обращение уязвляло, оно казалось им высокомерным: что это еще за манера такая надзирательская – дескать, знаем мы вас, понаехали тут! Где хочу, там и гуляю!

А может, это просто от глупости своего положения – шляется тут в одиночку по парку, как будто больше заняться нечем – и от этого тянет на ком-нибудь сорваться?

Да, наверное, дело как раз в этом.

«Да брось ты, Крис! Ну их всех! Иди к себе в ресторан, помирись с Джоном. Сделай хоть что-то здравое в своей дерганой, заполошной жизни. Или слабо́?»

Как-то разом решив, что та писанина на стекле – сплошная блажь (тоже мне, помножила два на два и получила миллион!), Кристина повернула обратно к главной аллее.

Но тут что-то произошло. У нее возникло какое-то безотчетное ощущение, суть которого сразу и не уяснишь. А затем это изменение обрело и наглядную форму.

Женщина замерла на ходу. У нее на пути стояли трое.

Две девицы, один парень. Все в черном долгополом тряпье с вкраплениями яркого: бирюза, пурпур, изумруд… Стоят полукругом, безмолвно, и смотрят на нее.

Крис настороженно обернулась.

Позади было еще двое – мужчины, тоже в черном, и непонятно даже, что под чем надето. Позы непринужденные, но то, что они расположены по кругу, а также их общий вид – мертвенно-бледные лица с запавшими, цепко смотрящими глазами – наталкивали на мысль о нешуточной угрозе.

Вот ведь незадача! Надо было слушаться Джона, и, конечно, жаль, что его здесь нет. Остается полагаться на себя.

– Вы у меня с дороги уйдете? – нервно спросила молодая женщина.

Молчание. Никто не пошевелился.

– Кто вы такие, черт возьми?

И опять в ответ ни слова. Неподвижность такая, будто это просто фигуры, вырезанные из фанеры. В эту секунду сквозь листву прошелестел порыв ветра. Что примечательно, рваные складки одежды на этих людях не шелохнулись.

– Кристина, – донесся до испуганной женщины голос.

Круг пополнила еще одна фигура – та самая черноволосая преследовательница Кэтрин, которую Крис сегодня днем повстречала в Брайант-парке. Только теперь вид у нее был не такой безобидный. Похоже, она как раз и заправляла этим небольшим отрядом неизвестной принадлежности, а также непредсказуемого поведения и силы.

– Лиззи? – посмотрела на нее Крис. – Кто эти люди?

Та по-птичьи склонила голову набок:

– Значит, ты тоже их видишь?

– Две девушки, трое парней, – нетерпеливо ответила Кристина. – Одеты вроде тебя. И у меня от них волосы дыбом. Повторяю еще раз: кто эти люди?

Брюнетка посмотрела на нее задумчиво. Было видно, как остальные переглядываются между собой. Вот одна из девушек – полноватая крашеная блондинка в готическом прикиде – что-то прошептала своему соседу. Звук ее голоса своей призрачностью был подобен отдаленному шороху шин на безлюдной улице, а может, дверце будуарного шкафа, что вдруг на дюйм приоткрылась в ночи.