Японская война. 1904 - Антон Дмитриевич Емельянов

— Знаете, почему мне не хочется забываться? — я посмотрел в глаза писателю.

— Потому что вы сильный, а я слабый? — тот криво усмехнулся. — Вы дворянин, а я — простой парень с рабочих окраин, который рос без отца.

— И часто вы себя жалеете?

Американец замер, словно получив пощечину.

— Если вы пришли меня оскорблять, то даже мое положение не дает вам такого права.

— Я пришел по другой причине, но раз уж вы мне попались… — я развел руками. — Я не хочу забываться, потому что у меня есть дело, которое важнее даже моей жизни. И вам, если у вас есть хоть капля желания исправить свою, я хочу предложить что-то похожее.

— Предлагаете мне вступить в русскую армию? Не думаю, что это возможно.

— Не думаю, что это невозможно, но вы правы, это было бы неуместно. Вы — писатель и еще, как я понимаю, социалист?

Джек с вызовом кивнул.

— Меня это устраивает, — махнул я рукой. — Знаете, чего не хватает этой войне? Честного человека, который знаком с пером и запишет все, как было на самом деле. Не для Токио или Санкт-Петербурга, не для Лондона или Вашингтона, а правду. Про простых офицеров, про простых солдат. Я готов обещать, что со мной вы пройдете через все жернова этой войны. А вы готовы ли стать моим полковым летописцем?

— Как Немирович-Данченко был летописцем Белого генерала? Мечтаете о славе Скобелева? — Джек понял меня по-своему.

— Можете сравнивать себя с кем угодно.

— Вы будете решать, что пойдет в печать?

— Боже упаси, — я махнул рукой. — Готов читать ваши тексты уже только в газетах. Два условия: посылать их надо будет не только в Америку, но и в Россию. Остальные страны — на ваше усмотрение. И второе — никакого опиума.

— Это… — американец растерялся. — Слышал, что в России много пьют, думаю, водка меня устроит.

— Разрешаю вам пить только со мной, — я подвел черту. — Только учтите, я пью редко, только после побед.

— Значит, сегодня можно?

— А разве сегодня мы победили?

— Вы разбили больше тысячи японцев, сожгли склады, угнали корабль — разве это не победа?

— Для солдат — может быть, мне же хотелось бы чего-то большего, — я улыбнулся и оставил американца одного. Пусть думает. Не знаю, получится ли у него взять себя в руки, но шанс я ему дал, как когда-то получил его сам, оказавшись в этом времени… А дальше все будет зависеть уже от него.

Я почти зашел к себе в палатку, когда заметил там еле заметное движение теней. Сердце сразу забилось быстрее. Первым желанием было просто выстрелить сквозь тканевую стенку и решить проблему с ночным гостем раз и навсегда. К счастью, мне удалось взять жажду крови под контроль. Мертвецы ведь не разговаривают.

— Выходи. Дернешься, пристрелю, — предупредил я тень и принялся считать про себя до пяти.

К сожалению, тень сумела меня удивить — прыгнула прямо сквозь прорезанную до этого стенку палатки, скатилась куда-то в темноту и исчезла без следа. Не знаю, кто это был и чего хотел, но после этого я на практике убедился, что у нас в лагере не армия, а какой-то проходной двор. Тех, кто ходил в поход, я все-таки пощадил, а вот весь остальной офицерский состав, начиная от подполковников Шереметева и Мелехова и заканчивая новеньким поручиком Зубцовским, я гонял до самого утра.

Мы пересмотрели схемы патрулирования, добавили секретов и, кажется, немного перестарались. Потому что, когда ко мне с утра решил заглянуть начштаба нашей дивизии, полковник Илья Зурабович Одишелидзе, он оказался совсем не готов, что ефрейтор Уткин откажется его пропускать. Илья Зурабович орал и угрожал, но настороженный за ночь Уткин только крепче сжимал палец на спусковом крючке. И если бы не подполковник Шереметев, успевший первым прибежать к месту происшествия, то все могло бы закончиться еще печальнее.

Но и так, когда я подошел к месту разборок, Шереметев и Одишелидзе уже тоже начали переходить на повышенные тона.

— Пункт 221-й Устава полевой службы, утвержденный Его Императорским Величеством в 1901-м году, прямо и четко говорит. Да, часовой может не отдавать честь вышестоящему начальству, но он все равно обязан подойти и доложить обстановку, тем более что я отдал прямой приказ, — Илья Зурабович давил, полагаясь на свой бюрократический опыт, но не на того напал.

— Пункт 208 Устава полевой службы, утвержденного Его Императорским Величеством в 1901-м, не менее прямо говорит, что начальник, выделивший сторожевой отряд, должен отдать ему распоряжения. И полковник Макаров опять же прямо сказал: никого не пускать на территорию полка без выделенного сопровождающего. Вот вы, Илья Зурабович, дослушали до того, что вам сопровождающий положен?

— Это не важно… — полковник немного смутился, но тут же для бодрости снова перешел на крик. — Главное, что это за полк, где подобным образом относятся к старшим по званию⁈ И будьте уверены, я позабочусь, чтобы все виновные понесли за это наказание!

— Предлагаю обсудить это вместе с тем делом, с которым вы к нам заглянули, — я подошел поближе, пытаясь понять, что же принесло к нам штабного офицера.

— Дело? — Одишелидзе на мгновение сбился, но все же продолжил. — Генерал Засулич попросил меня заглянуть к вам — мол, у полковника Макарова есть важные замечания по обороне нашей позиции. Что ж, судя по тому, что я увидел, ничего дельного тут нет и быть не может…

Он развернулся, собираясь уходить.

— Стоять! — я еле узнал свой голос, столько в нем было льда и жажды крови.

— Угрожаете? — полковник замер, но и все.

— Вы сказали, что все виновные понесут наказание, — я продолжил. — Что ж, тогда я вас тоже предупрежу. О ваших ошибках при планировании обороны тоже будет доложено. Одно дело проиграть бой, потому что враг будет сильнее, и совсем другое дело — проиграть из-за собственного упрямства. Мы ведь проходили вчера через весь лагерь — пушки на передней линии до сих пор ничем не прикрыты…

* * *

— Что ж, если наш враг тоже так подумает, то тем хуже для него, — Одишелидзе ответил с усмешкой и, больше ничего не слушая, ушел обратно в штаб.

Он понимал,