Самые знаменитые ученые России - Геннадий Прашкевич

Не утешили Столетова и дружеские письма Кельвина, Гельмгольца, Больцмана. Он окончательно замкнулся, перестал принимать гостей, сам нигде не бывал. Целыми днями в одиночестве сидел над рукописью учебника «Введение в акустику и оптику». О людях начал отзываться несправедливо сухо, даже зло. «Какая-то печать гнетущего, глубоко затаенного нравственного страдания легла на все последние годы его жизни, – писал позже Тимирязев, – как будто перед ним вечно стоял вопрос: почему же это везде, на чужбине и в среде посторонних русских ученых встречал он уважение и горячее признание своих заслуг и только там, где, казалось, имел право на признательность, там, где плоды его деятельности были у всех на виду, ему приходилось сталкиваться с неблагодарностью, мелкими уколами самолюбию, оскорблениями. Но он еще крепился, пытаясь стать выше „позора мелочных обид“, и это ему удавалось, пока не изменили физические силы; но когда, едва оправившись от тяжелой болезни (рожистого воспаления), он снова столкнулся с теми же житейскими дрязгами, прежней выносливости уже не оказалось…»

В ночь с 14 на 15 мая 1896 года Столетов умер.

Федор Александрович Бредихин

Астроном.

Родился 8 декабря 1831 года в городе Николаеве в старинной дворянской семье. Отец, отставной капитан-лейтенант, служил на Черноморском флоте, участвовал в турецкой кампании 1827–1829 годов. Дядя по матери, адмирал Рогуль, занимал должность второго коменданта Севастополя в дни его героической обороны.

До четырнадцати лет Бредихин учился дома – в имении отца Солонихе под Херсоном. Занимался им отставной директор Херсонской гимназии З. С. Соколовский – прекрасный математик и педагог.

В 1845 году Бредихин был отдан в пансион при Ришельевском лицее в Одессе, а через четыре года переведен в сам лицей. Впрочем, учеба в лицее ему не понравилась и в 1851 году он перевелся в Московский университет на физико-математический факультет.

Интересовала Бредихина физика, но, подчиняясь моде тех лет, он намеревался пойти по стопам отца и дяди, то есть непременно поступить на флотскую службу или в артиллерию. Только на последнем курсе, после практических работ в обсерватории, Бредихин увлекся астрономией.

Учился он хорошо и в 1855 году, по окончании университета, был оставлен при кафедре для подготовки к профессорскому званию.

В 1857 году Бредихин сдал магистерские экзамены. Это позволило ему занять место исполняющего обязанности адъюнкта при кафедре астрономии Московского университета. А в 1862 году Бредихин защитил магистерскую диссертацию «О хвостах комет». Это исследование как бы предварило главное направление его будущих работ в астрономии. Той же проблеме была посвящена и докторская диссертация Бредихина – «Возмущения комет, не зависящие от планетных притяжений».

Талантливые лекции и речи на годичных актах университета быстро принесли Бредихину известность. «…Помню, лекция произвела на меня очень сильное впечатление, – вспоминал позже один из его учеников. – Этот небольшого роста человек, крайне подвижный и нервный, с острым, насквозь пронизывающим взглядом зеленовато-серых глаз, как-то сразу наэлектризовывал слушателей, приковывал к себе все внимание. Чарующий лекторский талант так и бил у него ключом, то рассыпаясь блестками сверкающего остроумия, то захватывая нежной лирикой, то увлекая краской поэтических метафор и сравнений, то поражая мощной логикой и бездонной глубиной научной эрудиции».

Однако, скоро научная работа полностью захватила Бредихина. Он начал опаздывать на лекции, даже пропускал их. Ночные наблюдения в обсерватории полностью изменили ритм его жизни.

В 1867 году профессору Бредихину была предоставлена заграничная командировка. Хорошее знание языка позволило ему, находясь в Италии, близко ознакомиться с трудами Общества спектроскопистов. Многие итальянские исследователи стали его друзьями, в том числе знаменитый открыватель «каналов» Марса астроном Дж. Скиапарелли. Но ближе всех Бредихин сошелся с выдающимся итальянским ученым А. Секки, в 1860 году получившим первую фотографию солнечной короны, а позже составившим первую научную классификацию звездных спектров.

Вернувшись в Россию, Бредихин получил место в Киевском университете, но Киев ему не понравился. Через год Бредихин перебрался обратно в Москву. С 1873 по 1876 год он выполнял обязанности декана физико-математического факультета Московского университета, а после смерти астронома Б. Я. Швейцера занял пост директора Московской обсерватории.

Здесь проявился организаторский талант Бредихина.

За короткое время астрометрическое направление работ обсерватории сменилось на астрофизическое. Было существенно пополнено спектроскопическое и фотографическое оборудование, начались спектральные наблюдения Солнца. По гипотезе, выдвинутой Бредихиным, атмосфера Солнца могла состоять из водорода. Нижние слои фотосферы, нагреваясь у поверхности Солнца, поднимаются вверх, постепенно охлаждаясь и рассеиваясь, что, собственно, и является причиной возникновения пятен на Солнце. «…Легко видеть, – писал Бредихин, – что восходящие и нисходящие движения газов превратятся затем в круговые движения, которые над самым пятном будут направлены от центра к периферии, а выше – будет иметь место обратное». После установления круговых потоков, считал Бредихин, такое пятно может существовать довольно долго. Когда температуры окружающих масс газов и ядра пятна сравниваются, атмосфера вновь возвращается в спокойное состояние, и пятно исчезает.

При Бредихине сотрудники обсерватории активно занялись изучением спектров комет и планетарных туманностей, наблюдением поверхности Марса и Юпитера, разработкой методики фотометрических наблюдений звезд.

«В бытность его директором Московской университетской астрономической обсерватории, – писал астроном А. А. Белопольский, – он ревностно занимался наблюдениями. Наблюдений им произведено очень много при помощи всевозможных инструментов. Особенно ценными в то время и замечательными следует считать наблюдения протуберанцев на Солнце при помощи спектроскопа. В то время лишь весьма редкие ученые занимались этим, и Федор Александрович провел свои наблюдения с замечательной настойчивостью в течение целого одиннадцатилетнего периода пятнообразовательной деятельности на Солнце. Там же, в Москве, он делает труднейшие по тому времени спектроскопические наблюдения и его измерения спектральных линий комет и газообразных туманностей по точности превосходили все тогда известные измерения…»

За пятнадцать лет, в течение которых Бредихин руководил обсерваторией, вышло в свет двенадцать томов специальных «Анналов». Из 158 научных исследований, напечатанных в «Анналах», больше половины принадлежит самому Бредихину. Умея работать с невероятным упорством и напряжением, он каждую начатую работу доводил до конца. Более того, он умел заставлять и учеников доводить до конца начатые ими работы. «Он прямо очаровывал учеников и сотрудников своей личностью, – писал о Бредихине Белопольский, – своим остроумием, веселой и живой беседой, тонкой наблюдательностью и необыкновенною простотою обращения: в беседе с ним забывалось его высокое научное и общественное положение. Я до сих пор вспоминаю о времени моего пребывания в обсерватории в Москве в его обществе, в его семье, как о времени самом отрадном в моей жизни. Там впервые после университета я понял, что значит труд, одухотворенный идеей, труд упорный, систематический. Там я впервые узнал, что такое научный интерес. Федор Александрович заражал своей научной деятельностью, своим примером, и это была истинная школа, истинный университет для начинающего».

К сказанному Белопольским следует добавить несколько строк об огромном, никогда не угасавшем интересе Бредихина к поэзии. В одну из поездок в Италию, например, он открыл нового для себя поэта Альфиери. Он так увлекся его творчеством, что полностью перевел, а в 1871 году напечатал в журнале «Вестник Европы» трагедию «Виргиния».

«Направление деятельности Альфиери, – писал Бредихин в небольшом вступлении к трагедии, – определилось его личным характером, не подчинявшимся условиям окружавшей его печальной действительности, и даже ставшим с ними в противоречие. Его мужественный ум, его глубокое чувство сознания человеческого достоинства не могли не возмущаться тогдашним жалким политическим и общественным положением Италии».

…Вот до чего дошелТы, Рим!.. Патриции, вы низки здесь,И вам рабами быть должно; в цепяхВлачить вас нужно; вы храните в сердцеЛишь трусость, ложь, тщеславие и жадность.Вас зависть к добродетелям плебеев,Неведомым совсем для ваших душ,Томит и мучит вечно. И из злобыСковать себе даете руки вы,Чтобы народ двойной опутать цепью.Вы рабства гнусного и общих бедствийЖелаете, чтоб только не пришлосьСвободой сладкою делиться с нами.Бесчестные! Вам наша радость – горе,И веселитесь вы, когда мы плачем.Но времена изменятся, я верю,И может быть уж близок день…

«За что бы он ни брался, – писал Белопольский, – во всем проявлялась в высшей степени богато одаренная натура: он являлся то художником – при рисовании подробностей поверхности Солнца и планет, то механиком – при сборке инструментов, то инженером – при сооружении помещений для инструментов, то образцовым вычислителем…»