Робеспьер - Эрве Лёверс

несправедливы и коррумпированы; богатые касты вы хотите наделить своей властью. Именно народ добр, терпелив, великодушен". Робеспьер, как и Руссо, хочет верить в этот "народ", который представляется ему чистым и настоящим, как сама природа. Это слово, из-за своей многозначности, позволяет разоблачать эгоистов по рождению и по имущественному положению; депутат знает, как использовать его в политическом смысле.

Если Национальная гвардия объединяет всех мужчин в возрасте, в котором можно носить оружие, пишет Робеспьер, если она защищает от всякого влияния исполнительной власти, если она свободно назначает своих командующих и занимается только внутренними делами, то только на этих условиях она может обеспечить "исполнение законов", блюсти права нации, противостоять королевской армии, никогда не имея возможности самой угнетать свободу; она также может препятствовать всякой вражеской атаке. Она – свобода и мир. Речь, которая заканчивается проектом декрета, оставшегося лишь на бумаге, объединяет всё, за что борется член Учредительного собрания: его похвальное слово народу-суверену и простому народу, его разоблачение амбиций исполнительной власти, его ожидание обещанного политического равенства. Идеал сводится к формулировке с исключительной судьбой, которую он предложил написать на груди и на знамёнах национальных гвардейцев: "Французский народ, - и снизу: свобода, равенство, братство".

Свобода, равенство, братство. Три слова, обвенчанные с тремя цветами национального флага. В мировоззрении эпохи они иногда были объединены у Фенелона, Мабли или Вольтера, но расположены совсем не так, как здесь. Однако Робеспьер не первый, кто объединил их в формулировке, эти слова мы находим в таком порядке у Камиля Демулена, начиная с июля 1790 г. И всё же, никто до него не выковал из них девиз, использование которого становится общепринятым в 1793 и 1794 гг. Слова обобщают ценности, которые он намерен защищать; они лежат в основе множества его выступлений, освещают множество его позиций, в частности по религиозным вопросам.

Как и большинство членов Собрания, Робеспьер мечтает об очищенной католической церкви, близкой к церкви первых христиан; он высказывается в пользу избрания священнослужителей, их жалованья от государства, как бы предвидя гражданское устройство духовенства (12 июля 1790). Он предлагает даже большее: больше свободы посредством разрешения браков священников, которые могли бы к тому же стать залогом роста нравственности (31 мая 1790) – предложение стоит ему шумного негодования Собрания, но также множества одобрительных писем. Достичь большего равенства посредством назначения послушницам "такого же жалованья, как и другим монахиням" (21 сентября 1790). Большего братства, гарантировав священникам "защищённость от всех нужд" (19 февраля 1790) или, напротив, уменьшив жалованье прелатам (16 июня 1790). Даже враги признают его постоянство.

Глава 10

Голос человека-принципа

Быстрый рост славы Робеспьера во многом обязан его популярным, множество раз изложенным, уточнённым, подчёркнутым принципам, которые задевают или воодушевляют; для него они – убеждение и оружие, они формируют его аргументацию и стремятся её обосновать, не столько для большинства депутатов, которых невозможно убедить, сколько для трибун Национального собрания, клубов и читателей прессы – именно здесь его публика. Его слава также проистекает из его искусных усилий, направленных на то, чтобы заставить себя услышать с помощью слова и печати. Его тексты демонстрируют красноречие, которое не было исключительно в обаянии формулировок. "Красноречие требует души, - напишет он позднее. - Я помню также данное Цицероном определение оратора: Vir probus, dicendi peritus [честный человек, умеющий говорить]"[95]. Робеспьер сознаёт эффективность аргументов (logos) и изысканного pathos; более, чем другие он понимает также важность образа жизни, собственного образа, наделяющего законной силой выступления (ethos). Принципы придают смысл его выступлениям; они помогают ему находить аргументы, а также создавать свой образ "народного" оратора.

Для Камиля Демулена Робеспьер – это "живой комментарий к декларации прав" (1791). В 1830-е гг. республиканец Лапоннере назвал его "человеком-принципом". Конечно, эти утверждения требуют более широкой трактовке; мысль Робеспьера не была застывшей; она формируется в зависимости от обстоятельств, эволюционирует, адаптируется. И всё же, его сильная приверженность к определённым принципам с постоянством, даже с упорством, ведёт его к защите взглядов, которые поражают многих современников. Его политические практики также удивляют. Робеспьер часто говорит в Собрании, но его предложения практически не превращаются в декреты; он старается быть прежде всего законодателем, но поддерживает тесные отношения с клубами Парижа и других городов, как если бы его слово должно было непрерывно подпитываться ожиданиями граждан; он отдаляется от жителей Артуа и утверждает себя в качестве депутата "человечества", развивая оригинальную концепцию своей миссии. Из-за своей верности провозглашённым принципам, из-за своего живого осознания, что сначала битва выигрывается в общественном мнении, он – "диссонирующий" голос, если воспользоваться выражением Эдны Леме.

Народный оратор

За несколько месяцев Робеспьер заставляет считаться со своим голосом; он говорит часто, очень часто, и относится к пятидесяти трём великим ораторам Собрания, две трети из которых принадлежат к бывшему третьему сословию и, как и он, зачастую являются адвокатами. Однако его выделяет одна черта. В отличие от Камю, Ле Шапелье, Мерлена из Дуэ или Мирабо, в отличие от своих друзей Петиона, Приёра и Бюзо, он не состоит ни в одном из комитетов Собрания; он не выступает докладчиком ни по какому декрету, приготовленному в его лоне. Это частично обусловлено его выбором. Он оратор, и только оратор, как аббат Мори. За двадцать девять месяцев в Учредительном собрании, он берёт слово более трёхсот раз, с периодами наиболее интенсивной активности между маем и августом 1790 г., между январём и июнем следующего года, затем в августе 1791 г. Опыт работы в адвокатской коллегии подготовил его к парламентскому красноречию, как церковный опыт подготовил Мори.

На трибуне Робеспьер упрочивает своё положение довольно медленно, опираясь на демонстративное молчание и взгляды на аудиторию. Временами невозмутимый, временами горячий, он настроен решительно и всегда готов отвечать на протесты одной части Собрания. 27 июля 1789 г., грубо перебитый председателем собрания, герцогом де Лианкуром, который оспаривает одно из его утверждений, он оправдывается и сухо возражает, "что не стоило его прерывать". Дворянство на скамьях возмущается и протестует; оно "кажется не привыкло, - шутливо комментирует депутат Крёзе-Латуш, - видеть адвоката, упрекающего герцога, который некстати его перебил"!