"Канцелярская крыса" - Константин Соловьёв

«Какой-то он неестественный, — размышлял Герти той же ночью, тщетно пытаясь заснуть на теплом, пропитанном потом, постельном белье, — Какой-то… Как будто он какой-то искусственный, этот Иггис. И не поймешь сразу, отчего. Как если бы… если бы… Например, как если бы какая-нибудь глубоководная рыба, никогда не видевшая света, попыталась бы сшить куклу в форме человека из лоскутов… Вроде и человек получился, две руки, две ноги, а все-таки какой-то неправильный, пустой, искусственный… Рыба… Рыба…»

Затем Герти провалился в сон, липкий и податливый, как свежая могила.

Снилось ему что-то дрянное, муторное. Снилось, что Шарпер и мистер Беллигейл, оба огромные и клокочущие, сверкают огненными глазами и кричат: «Вот он где, самозванец! Хотел служить в Канцелярии? Полковником назвался? Так будешь служить!..»

Чьи-то руки чудовищной силы схватили его со всех сторон и сдавили так, что треснули кости. Мистер Беллигейл, гибкий как кошка, вскочил ему на грудь, мгновенно распорол ножницами грудину и стал запихивать внутрь Герти горсти никелированных пружинок и латунных, светящихся старым янтарем, шестеренок. Какие-то поршни, валы, шатуны…

Герти кричал и извивался, но поделать ничего не мог. Мистер Шарпер схватил его за голову и мгновенно откинул крышку черепа, словно тот был всего лишь хитрой пепельницей. Небрежно вытряхнув мозги Герти на пол (те выглядели вроде груды сырых отрубей) Шарпер запихнул в голову Герти металлический валик и торжествующе рассмеялся. Герти попытался было бежать, но ощутил в голове непривычную тяжесть. А потом валик заработал, полязгивая, и зашуршала в голове намотанная во много слоев бумага, испещренная хитрым узором дырочек. Сквозь эти дырочки молоточки били по валику, и в голове у Герти запел, застонал целый хор металлических птиц.

«Служи! — закричал мистер Шарпер, делаясь в один миг мистером Беллигейлом, а потом вдруг темнокожим швейцаром со сточенными по-дикарски острыми зубами, — Теперь-то ты послужишь как полагается!»

Герти ощутил, как его тело вдруг заполняется новой жизнью, холодной и механической. Вместо мыслей в голове остался лишь лязг безостановочно крутящегося валика. Он бросился бежать, но ноги почти не гнулись в коленях. Герти падал, вскакивал, вновь куда-то бежал, и в голове его лязгала, шипела и стучала адская машинка…

Проснулся он с колотящимся сердцем, обнаружив себя в мятой и мокрой от пота постели. Ужас, терзавший его во сне, быстро растворялся в душной тропической ночи, а вместо ужаса со дна души поднималось понимание, которое он захватил из сна и каким-то образом пронес в мир яви. Понимание вещи столь простой и ужасной одновременно, что делалось даже странно, отчего эта вещь никогда прежде не являлась ему в мыслях. Это было так завораживающе-просто и очевидно…

— О мог Бог, — пробормотал Герти, стирая со лба пот, — И в самом деле… Почему я не понял этого сразу? Он не человек. Он автоматон!

Мистер Иггис из семнадцатого номера был автоматоном, искусственно созданным механическим существом.

Это мгновенно объяснило все странности в его поведении. Потрясенный собственной догадкой, Герти попытался вспомнить все, что ему было известно про мистера Иггиса, и мистическим образом эта догадка закрывала решительно все дыры подобно идеальной заплатке.

Мистер Иггис молчалив и нелюдим? Он попросту не способен общаться, как человек, что и пытается скрыть под маской замкнутости. Возможно, его словарный запас совсем невелик, настолько, что не позволяет даже поддержать беседу. Оттого «мистер Иггис» столь молчалив.

Легко объяснить и замкнутость. Не являясь человеком, всего лишь его внешним подобием, «мистер Иггис» старается сохранить как можно дольше свою тайну. Именно из-за этого он поселился в одном из самых тихих и непопулярных городских отелей, из-за этого же проводит все время в номере подобно отшельнику.

«Но он выглядит как человек, — пытался спорить сам с собой Герти, — Его лицо, его движения…». «Ерунда! — решительно отвечал ему невидимый собеседник, — Ты сам заметил, насколько неестественно его лицо. Кожа кажется странной, без морщин, и ничего удивительного, ведь это наверняка просто качественный каучук, лишь имитирующий кожный покров. „Мистер Иггис“ не играет лицом, даже не хмурится. Возможно, потому, что у него попросту нет мимических мышц, слишком сложных для воспроизводства на фабрике?».

Легко можно объяснить его выдающуюся силу. Вместо мышц у него гидравлические приводы и поршни.

Хриплый монотонный голос следствие несовершенного устройства для воспроизведения речи. Судя по всему, внутри у «мистера Иггиса» что-то вроде фонографа с записью некоторого количества слов. Разумеется, с такими данными не стать выдающимся оратором, вот отчего жилец из номера семнадцатого имеет славу молчальника. Помимо прочего, делается ясно, отчего он носит толстые очки. Глаза его, по всей видимости, не вполне точно копируют человеческие, так что очки лишь играют роль маскировки, отвлекают внимание.

Герти делал одно открытие за другим, и каждое из них так аккуратно вставало в общую цепь, словно всегда было ее звеном. «Мистер Иггис» никогда не ест прилюдно. Никто и никогда не видел его, что-то едящим. Что ж, естественно, механическому человеку не нужна живая пища, он довольствуется гальваническими элементами или какими-нибудь химическими батареями. Чтобы не вызывать подозрений, он заказывает еду в номер, но в крайне незначительных количествах, а в номере находит способ избавиться от нее. Прячет или выкидывает в окно. Разумеется, «мистер Иггис» не интересуется ни футболом, ни чем бы то ни было еще. Он всего лишь ходячая арифметическая машина, способная путем определенной последовательности алгоритмов худо-бедно имитировать поведение обычного человека. Этот механизм еще несовершенен, оттого его поведение кажется обычному человеку немного несуразным, вызывает безотчетное подозрение.

Под натиском множества аргументов тот Герти, что отстаивал человеческую природу «мистера Иггиса», стремительно терял позиции.

«— Но он пьет кофе! Я сам видел это!» «- Ничего сложного. Встроенная в горло трубка и специальная емкость внутри позволят ему без всякого вреда для механики вливать в себя жидкость». «- А к чему автоматону читать газеты?». «- Вероятно, лишь видимость. Впрочем, если он настолько сложен, вполне может быть, что он владеет навыком чтения. Тогда его интерес к событиям из людской жизни тем более объяснимы. Он пытается изучить нас, чтобы лучше мимикрировать под нас же. И, судя по всему, ему пока вполне это удается».

Герти рассеянно кивал собственным мыслям, потом вдруг восклицал «Вздор!», и начинал ходить взад-вперед по номеру.