Английский раб султана - Евгений Викторович Старшов

Труден он был, как никакой иной доселе, — холод, сырость, туман. Вновь летят камни из-под копыт мулов и ослов. Облачность не позволяла видеть ни низа, ни верха: шли, как в молоке, поглощенные безвременьем. Становилось жутковато. Заночевали.

Рассвет волшебно окрасил облака в розовый цвет, однако дальнейшее продвижение не стало от этого более веселым или удобным — все равно шли, как казалось, в никуда, а когда начался спуск, он был более труден и опасен, чем подъем. Ноге Лео тем временем стало хуже, да и ребра разнылись. "Непогода, что ли?" — подумал он.

Но вот немного развиднелось. Впереди обозначилась большая заснеженная гора и долина. Богослов, желая блеснуть знанием не только мусульманских писаний, сказал Торнвиллю:

— Это гора Хонас. Как утверждают ваши волхвы, на ней некогда явился архангел Микаил[75]. А на склоне ее ранее был город Колоссы, куда направил одно из своих писем Павел, сподвижник пророка Исы[76].

Из-под Кадма начинал свой бег речной поток Ликус, оплодотворяя долину. Извилистый путь вел к долгожданной цели — Денизли, но нужно было еще пересечь долину, перевалить горный хребет и затем вновь двигаться по долине, ведшей уже непосредственно к Денизли. На все это ушло два дня.

…Городок Денизли чем-то напоминал Бурдур. Такое же утопание в растительности благодаря водам Ликуса и Меандра. Такое же смешение турецкого и греческого населения.

Оказалось, впрочем, что и это еще не конец путешествия. Передохнув ночку в местном караван-сарае, находившемся прямо в центре Денизли, Гиязеддин со спутниками отправился далее.

На выезде из города встретили по правую руку руины античных акведуков, вызвавших очередную лекцию богослова по поводу разумности древних римлян, приложивших некогда столь много усилий для снабжения людей водой, и насколько сейчас все пришло в запущенное состояние.

— Был такой высокоумный замечательный человек из числа франков — Фронтин[77], — продолжал рассуждения Гиязеддин, — так он целое руководство по водопроводам написал, равно как и руководство по военным хитростям. Раньше люди знали и ценили, что такое вода, бесценный дар Аллаха. Если пройти на руины Иераполиса, которые совсем рядом с моим домом, ты еще можешь увидеть ворота и укрепления, которые он возвел. Уже полтора века как этот город — мертвый. Его стоит поглядеть, но только будь осторожнее — теперь это обитель отверженных прокаженных.

"Только проказу еще подхватить не хватало", — подумал Лео.

— А вот, — махнул рукой Гиязеддин на руины, — умирает Ладик, по-вашему, Лаодикия, в которую тоже писал ваш Павел. Небольшая община румов еще влачит здесь жалкое существование, но дела у них все хуже и хуже, еще с того времени, как ее сжег султан Кылыч-Арслан. Потом землетрясения, сгубившие и Ладик, и Иераполис. Все, все приходит в упадок…

Отъехав от Лаодикии, миновали по мосту Ликус, и вот уж впереди замаячило нечто непонятно, белое, словно по горам был рассыпан гигантский хлопок.

— Это и есть Иераполис, по-нашему — Памуккале[78]. Горячие ключи в недрах земли извергают потоки разной воды. Какую-то можно пить — она, правда, горчит, зато хорошо выводит камни из почек, — а какую-то лучше пить не надо. Одни воды красят шерсть в причудливые красно-рыжие оттенки, другие используются для орошения хлопковых полей — эту воду отводят посредством специальных каналов. Третьи образуют белый налет на всем, что попадается на их пути. Я ради интереса делал опыт — опускал в эту проточную воду обычный глиняный кувшин, и через несколько дней он становился таким же белым! Мои люди выкопали случайно осколок статуи, которую когда-то давно сделали румы. И очень интересно было изучить, каково воздействие этих вод на мрамор. Часть статуи настолько разъело, что изменился не только цвет, но и сама структура материала!

Азарт, с каким все это рассказывал улем, все-таки заставил Лео не сдержаться и сказать то, о чем он уже подумывал ранее:

— Уважаемый Гиязеддин, вот слушаю тебя, смотрю, и все больше убеждаюсь в том, как ты похож на моего покойного дядюшку. Тоже была великая голова. Все знал, все ему было интересно, тоже все что-то там испытывал… История, музыка, строительство, звезды — до всего ему было дело.

— Един Аллах всеведущ, всемогущ и всесовершенен. А мы — так, жалкие муравьи. Лишь некоторые из нас пытаются проникнуть в тайны небес, а прочие… — Улем не договорил и только горестно махнул рукой, потом неожиданно вновь свернул свои рассуждения к воде: — А вода горячих источников — целебная. Для костей тоже, так что она сделает заявление бурдурского врача песьим брехом. Я провел ее в свой дом… Она у меня и в бассейне, и в хамамах[79]. Еще немного — и мы на месте. Признаться, такие путешествия уже не для моего возраста, да и ты неважно выглядишь. Ничего, весна наступает! Скоро поля покроются белоснежным хлопком. Природа пробуждается, может, и мы очнемся вместе с ней. Как писал великий слепец Джафар ибн Мухаммед, прозванный Рудаки… — Старик на мгновение запнулся. — Ах, ты же не знаешь персидского.

Вот почему стихи Рудики он произнёс на турецком, без ритма и рифмы, однако мы располагаем хорошим переводом, который и предлагаем читателю:

В благоухании, в цветах пришла желанная весна,

Сто тысяч радостей живых вселенной принесла она,

В такое время старику нетрудно юношею стать, —

И снова молод старый мир, куда девалась седина!

Построил войско небосвод, где вождь — весенний ветерок.

Где тучи — всадникам равны, и мнится: началась война.

Здесь молний греческий огонь, здесь воин — барабанщик-гром.

Скажи, какая рать была, как это полчище, сильна?

Взгляни, как туча слезы льет. Так плачет в горе человек.

Гром на влюбленного похож, чья скорбная душа больна.

Порою солнце из-за туч покажет нам свое лицо,

Иль то над крепостной стеной нам голова бойца видна?

Земля на долгий, долгий срок была повергнута в печаль,

Лекарство ей принес жасмин: она теперь исцелена.

Все лился, лился, лился дождь, как мускус, он благоухал,

А по ночам на тростнике лежала снега пелена.

Освобожденный от снегов, окрепший мир опять расцвел,

И снова в высохших ручьях шумит вода, всегда вольна.

Как ослепительный клинок, сверкнула молния меж туч,

И прокатился первый гром, и громом степь потрясена.

Тюльпаны, весело цветя, смеются в травах луговых,

Они похожи на невест, чьи пальцы выкрасила хна.

Пришла желанная весна! [80]

Старик вдохновенно перевел,