Дневник Аделины Блейз. Часть 2 - Медведев

— И приметы могут помочь в любой ситуации сделать правильный выбор? — поинтересовалась Ольга.

Сергей улыбнулся. Очевидно, почувствовал, что вопрос с подвохом.

— Здесь есть несколько сложностей, — про­изнес он. — Первая состоит в том, что мы обычно очень невнимательны к миру. Поэтому можем про­сто пропустить знак, не заметить его. Или посчи­тать случайностью. Вторая сложность в том, чтобы не принимать за Знаки Силы вообще все, что нас окружает. Ведь вокруг ежесекундно происходят сотни событий, и далеко не все из них имеют от­ношение именно к нам. Здесь надо уметь понимать, чувствовать: что для тебя, а что нет. И как раз это приходит с опытом. В какой-то момент ты начина­ешь чувствовать все очень четко, словно что-то со­впадает, и ты понимаешь, что вот это — Знак, и он для тебя, — Сергей несколько секунд помолчал.

— Есть и еще одна сложность, — продолжил он. — Путь, который для нас определил Дух, не всегда совпадает с тем путем, которым мы жела­ем идти. То есть мы считаем, что должно быть вот так и вот эдак. Дух же, видя всю картину, знает, как проще всего провести нас к этой цели. В ито­ге мы можем сталкиваться с событиями, которые никак не входили в наши планы. Мы не понима­ем замыслов Духа, поэтому можем протестовать: «Почему, за что?» Но в итоге всякий раз оказы­вается, что Дух поступал абсолютно правильно. И любые неприятности либо временны и их нуж­но просто перетерпеть, либо вызваны нашими ошибками — тем, что не восприняли, не поняли, поступили неправильно. В конечном счете, здесь все определяется нашей способностью восприни­мать указания Духа.

— Понятно, — кивнула Ольга. — Ты еще го­ворил что-то про щиты? Про то, почему я не могу почувствовать силу Дневника.

— Мы уже говорили о щитах раньше, — от­ветил Сергей. — Это совокупность всех наших представлений о том, что есть в мире. Шаблоны сознания. Загвоздка в том, что они не только за­громождают наше сознание, но и ограничивают возможности восприятия. Представь бутылку с чи­стой родниковой водой. И ту же бутылку с грязной вонючей жижей. Через чистую воду свет проходит беспрепятственно. А в грязной — просто затуха­ет. Так и с нашим восприятием: чем мы чище, тем меньше у нас щитов, тем больше мы открыты для мира, тем отчетливее можем его чувствовать. На высоких уровнях чистоты человек получает воз­можность «видения», то есть умения, которым об­ладал прадед Вики. А чтобы стать чистым, нужно просто ни во что не верить. Даже не так: не должно быть никаких представлений, шаблонов, мнений, догм, способных так или иначе ограничить свободу восприятия. Ты можешь сама выбирать себе удоб­ные в данный момент системы представлений, но при этом должна понимать, что это только модель, причем одна из многих, что ты выбрала ее по своей воле и в любой момент можешь оставить. При этом отказ от такой модели не вызовет у тебя никаких душевных терзаний. То есть смена верований мо­жет пройти столь же безболезненно, как замена изношенной пары обуви на новую.

— И ты тоже меняешь верования? — спроси­ла Вика.

—Безусловно. Просто, какую бы систему ты ни исповедовал, со временем обязательно перераста­ешь ее рамки. Начинаешь понимать ее ограничен­ности — хотя еще совсем недавно считал ее абсо­лютно истинной. И она была истинной — для того тебя, каким ты был еще недавно. Но время прошло, ты взял от нее все, что она могла тебе дать. Сде­лал шаг, поднялся на новую ступеньку. А челове­ку, переплывшему реку, необязательно тащить за собой лодку.

— А религии? — снова спросила Вика. — Как ты в этом плане относишься к религиям? Они ведь тоже относятся к системам верований?

— Ну, разумеется, — кивнул Сергей. — Вспом­ни, мы уже не раз говорили о религиях, например, когда я приводил модель дерева, ветви которого яв­ляются потоками. Во всех великих религиях есть зерна истины, все они в той или иной мере помо­гают духовному росту человека. Но они же зача­стую и ограничивают возможности развития — и, прежде всего, своим догматизмом. В том же хри­стианстве, например, человеку просто предлагают верить в Писание, при этом любые попытки в чем- то усомниться рассматриваются как грех. Хотя я, например, не только не вижу греховности в жела­нии подкрепить веру знанием, но и считаю такой подход единственно верным. Если знание истинно, от проверки оно не пострадает. Защищаться может только ложь. В то же время, религии несут в себе истину: например, они совершенно точно пришли к осознанию главного чувства — любви. И в этом их плюс.

— Не знаю, — улыбнулась Вика. — Порой мне кажется, что ты противоречишь сам себе. То хва­лишь что-то, то, наоборот, отрицаешь.

— Так это и хорошо, — улыбнулся в ответ Сер­гей. — Не принимай на веру ничего из того, что я говорю. Более того, на каком-то уровне, более вы­соком, все мои слова являются абсолютной глупос­тью. Они применимы лишь в рамках нашей нынеш­ней реальности, наших нынешних представлений о мире и о себе. Но мироздание бесконечно, как бес­конечно и наше познание. И я, например, совер­шенно искренне считаю, что каждый из нас сам когда-нибудь станет богом и будет создавать новые миры — целые вселенные. Так же, как Творец ког- да-то создал наш мир. В этом заключается прин­цип наследования: подобное рождает подобное. Мы созданы богами, мы сами боги и будем порождать богов. Не сейчас, много позже, когда дорастем. Ког­да выйдем из нашего нынешнего жалкого состоя-

ния, когда даже перестанем быть людьми, то есть освободимся от всего человеческого хлама. И наша нынешняя жизнь для нас — просто полигон, воз­можность развития, расширения сознания.

— И ты действительно веришь в жизнь после смерти? — В глазах Вики мелькнули искорки лю­бопытства.

— Не верю, — покачал головой Сергей. Затем, выдержав эффектную паузу, добавил: — Я про­сто знаю, что она есть. Единственное, в чем я еще пока толком не разобрался, так это в том, прожи­ваем ли мы одну жизнь, или у нас их уже было множество. Последнее, к слову, кажется мне бо­лее вероятным.

— То есть ты говоришь о реинкарнации?

— Да. Но принцип реинкарнации, в моем пони­мании, нужно связать с концепцией Сети. Нужно понимать, что все мы — не индивидуальные сущ­ности. Что мы множественны, многомерны. Что каждого из нас — десятки, сотни, а может, и ты­сячи. Те же ветви одного дерева. При этом все эти существа — не кто-то иной, а ты. Более того, все люди в этом смысле тоже являются ветвями одного дерева, имеют общий источник. И тот, у кого созна­ние очищено, при взгляде на человека испытывает удивительное чувство братства, единения, любви и общности. Вы с ним — части чего-то целого. И если ты причинишь этому человеку боль, сделаешь ему плохо, то на самом деле ты сделаешь плохо себе.

— Ну да, — отозвалась Вика. — Скажи это тому матросу, которого ты сегодня двинул в живот.

— Так я и не претендую на совершенство, — засмеялся Сергей. — Опять же, есть определен­ные правила игры, и я просто пытаюсь им соот­ветствовать. Как говорят в таких случаях, «ниче­го личного».

— Реинкарнация — это когда рождаешься вновь и вновь? — поинтересовалась Ольга.

— Да, — кивнул Сергей. — Я склоняюсь к мыс­ли, что она реальна. И каждый из нас воплощался уже сотни и сотни раз.

— И почему ты так считаешь? — поинтересо­валась Вика. — Где доказательства?

— Боюсь, они тебя не убедят, — покачал голо­вой Сергей. — Но для меня они достаточно очевид­ны. Например, я частенько вспоминаю то, чего со мной никогда не было. Причем вспоминаются та­кие детали, которых я просто не мог знать. Напри­мер, однажды в дреме, в этаком полусне, я вспом­нил, как рыбачил на каком-то тропическом остро­ве. Орудия лова были мне совершенно незнакомы и представляли собой плетеные ловушки с при­вязанными к ним камнями — чтобы тонули. Сон меня заинтересовал, я стал рыться в литературе. И нашел упоминание о подобных ловушках: ими до сих пор пользуются жители некоторых тропиче­ских островов. Видеть эти приспособления раньше я не мог. Порой память о прошлых жизнях прояв­ляется самым необычным образом: например, мне оказалось чертовски трудно научиться водить ма­шину. И знаешь, почему? — Брови Сергея слег­ка приподнялись. — Потому что я постоянно пу­тал левостороннее движение с правосторонним. Причем это сидело где-то на уровне рефлексов: я просто чувствовал, что по левой стороне доро­ги мне ехать удобнее. На ровной трассе это еще замечалось не так сильно, но на перекрестках я просто путался — мне казалось, что все едут не­правильно. При этом во время поворота сам я так и норовил перестроиться на левую сторону. Пару раз это чуть не привело к авариям. И все потому, что в прошлой жизни я жил в стране с левосто­ронним движением.

— Это не доказательство, — фыркнула Ольга. — Я так вообще предпочитаю ездить по осевой, — она посмотрела на Сергея, потом засмеялась.