Алиса и Диана в темной Руси - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

силой, живущая в царстве смерти и летающая между миром Яви и миром Нави. Сокровища Причудья были растормошены плутовками из внешнего мира, и тем самым нарушился «Вечный Покой», настолько вечный, что драгоценные каменья – «проводники добра и зла» вдохнули в себя людской дух и испустили тончайшие тревожные сигналы-лучи, которые тонкой струйкой вырвались наружу и, добравшись до царства мертвых, разбудили дремлющую на углях зловещую птицу Могол.

Могол – огромная, могучая птица, обладающая невероятной силой и живущая в подземном царстве Смерти. Ее песни одурманивают человека и завлекают его в глубины потустороннего мира. Могол летает между двумя мирами: реальным миром Яви и миром смерти Нави. Могучая птица Могол подчиняется только одному хозяину – Чернобогу. Могол помогает ему бороться с представителями светлых сил. Волшебная птица больше всего на свете любит своих птенцов, и ради них она готова выполнить любое поручение любого человека или бога.

Могол закрыла своими крылами небо над Песьим островом и солнце померкло. Песиголовцы кинулись врассыпную без всяких думок в голове, то есть инстинктивно. А впрочем, куда им деваться было? Припали к траве и лежат. Но летяге-смерти сегодня понадобились не они. Высмотрев меж камней двух распластавшихся клух, Могол стремительно опустилась, одной лапой вцепилась в тело Дианы, другой подцепила Алису и взвилась ввысь. У Тимофея от страха выскочила из горла живая жаба, проглоченная им перед сном. Черный друже перекувыркнулся через себя несколько раз, очухался, осмотрелся и тоже поднялся в небо – догонять зловещую птицу. Он устало махал постаревшими руками-крыльями, он-то знал, что встреча с такого рода нечистью уж точно ничего хорошего не сулит.

Девчонки открыли глаза, узрели под собой постепенно меняющийся ландшафт: вода, болота, тундра, лесные массивы – и подумали, что это сон. И даже заулыбались, попробовали махать руками, «ласковых» когтей черной птицы они почему-то не чувствовали. Но ветер! Очень сильный ветер, размахнулся и ударил в сестер наотмашь, с размаху, не дал даже дышать, он очень быстро привел их в чувство. Несчастные ужаснулись, беспомощно подергались, огляделись, заметили друг друга и обреченно повисли в железных тисках. Одна единственная мысль старшего ребенка проделала синусоиду: «НеТ, нЕт, НеТ, нЕт, НеТ, нЕт!» – и потухла.

У бывшей кошки мыслительные процессы спутались в клубок, а потом сжались в точку и выстрелили изумительно ровной прямой линией: «Всёэтоконец».

Тимофей отчаянно пытался догнать пленных девочек. Большие слезы капали из его смоляных глаз и, соприкоснувшись с сырой землей, превращались в бусинки черного опала.

«У меня окромя них никого нет, у меня окромя них никого нет!» – твердило крылатое существо и всё роняло, и роняло вниз бесценные слезы-камушки.

Ну, вот и Заболотье осталось далеко позади, а леса темной Руси сменились бескрайними полями, и это значило, что навья ведьма размахивала руками-парусами уже над Сечью Богатырскою – самым печальным местом в сказочной стране. Там битва – мать родна, а кровушка – красна жена.

Да, конечно. Вон и темная монгольская рать, пыль подымая, наползает на… Да что ты? На могучих сильных русских богатырей. Те держат оборону своей заставушки, а может, просто озоруют – удаль молодецкую разминают. В общем, сверху не разберешь.

Могол хищно окатила угольным взором семь добрых витязей и начала посадку прямо в гущу улюлюкающей орды. Ан нет, она не дура давить мразью мразь! Птица разжала когти и кинула человеческих детенышей прямо на сабли вострые да под копыта быстрые.

Ох, лежат две буйные младые головушки, алой кровушкой истекая. А сила темная вдаль ускакивает, прямиком на стрелы да на копья богатырской дружинушки. Могучая ведьма Могол, выполнив великую миссию, шлепает крылами «ах-ах-ах», улетает в свой Навий мир, приговаривая:

– Вы не суйте свой нос, куда не просят вас, не надо смердам знать более, чем им знать положено!

Уселся Тимофей на бездыханные тела красавиц и зарыдал громче-громкого, пуще прежнего, горше горького:

– Ну вот, ну вот, а вы говорили, что бессмертные! А где бессмертие ваше? В реку кануло, в реку кануло в тую Смородиновую, да под куст ракитовый закатилось!

Так причитал бы он долго, да время шло, колесом смешным катилось, в его малюсенькие ушки прикатилось «динь-дон», зазвенело легонечко:

– Ты зачем сидишь дурень дурнем, пень пнем, песни тяжкие поешь, весь бел свет во гроб сведешь, там флакон с живой водой, его живенько открой да напои деток, глупых малолеток. А то времечко уйдет, их дух с собою заберет!

Встрепенулось несчастное пернатое, полезло клювом доставать термос с живой водой из кармашка рюкзака. Ан нет, никак! Закрыла Алисонька его на замочек. Всплакнул посеревший ворон еще раз, взмыл в небо синее, огляделся. Видит, бой идет. Взмахнут богатыри мечами один раз – улочка, взмахнут второй раз – проулочек выстилается из тел врагов. Сила темная уменьшается. Свел ворон взгляд в одну точку и стрелой каленой помчался на самого жирного русского ратника! Сел ему на плечо и шепчет, мол, печаль-тоска легла на землю черную, красных дев положили злыдни-недруги ни за что, ни про что, лишь за очи ясные да за невинен лик.

Илья Муромец речами посланца проникся:

– А не шутишь ли, дружище Ёжкино, ни придумываешь чего сгоряча?

– Да я давно уже не друг бабы Яги, обзавелась она другим товарищем. Две сиротинушки у меня на попечении. Да вон они там мертвые лежат, живой водицы просят, что в их сумке спрятана да замком-молнией застегнута!

– Молнией, говоришь? – потер Муромец ус и ткнул легонечко копьем булатным в спины своих дружинников. – Сшибай монголку всех до единого, на семена не оставляй никого!

И пошла тут сечь! Голову свою беречь никто и не отважился даже. В пять минут расправились отважные воины с набегами, с теми, что с восточной сторонушки перли. И побрели у супротивника доспехи да сабельки собирать, дабы перековать их себе на кольчуги. А заодно и павших дщерей высматривать.

Наткнулся на них Микула Селянович, склонился низко-низко и возрыдал. Сто лет и сто веков он, окромя поляниц удалых, женского полу не видывал. А тут еще и младые. Павшие лежат, косы русые в глине да в сукровице.

– Ой, горе мне, горе! Грех-то какой, грех! Давно я говаривал, что побоища наши потешные добром не кончатся.

Отпихнул его Илья от тел несчастных дев, порылся толстыми пальцами там, куда ворон клювом указал, расстегнул замочек, достал термос с живой водой, встряхнул его три раза, открутил крышечку, налил в чашечку и смочил губы синие у отроков бездыханных.

И о чудо! Захлопали веки у Алисоньки, захлопали веки у Дианочки. И тут же зажмурились