Беглая невеста - Татьяна Алюшина

Глашка, почему-то не открывая глаза, обеспокоенно интересуясь:

– Коля, ты где? Что с тобой? – повернулась на звуки, шаря впереди себя руками. и… зацепившись за край того же, но уже перевернутого столика коленом, полетела сверху на Колю и всю эту куча-мала!

Минут сорок они выбирались – стукаясь коленками, локтями, матерясь, ойкая, постанывая, порезали руки-ноги осколками, изгваздались с головы до ног элитной закуской, оказавшейся въедливой и вонючей!

Выбравшись, встали рядышком плечо к плечу, помолчали, постояли, разглядывая этот бардак, как над могилой товарища.

– Нет, ну не сука эта Ленка? – вздохнул Коля.

– С другой стороны, какая свадьба без порванного баяна? – философски заметила Глашка.

Коля оторвался от разглядывания разгрома, посмотрел на подругу боевую и принялся ржать:

– Стрельникова! Ты какого хрена глаза-то не открывала?

– Так договор же был! – вторила ему, ухахатываясь, Аглая. – Я ж по-честному!

– По-моему, мы идиоты! – предположил Коля, крутя головой.

– Давай никому не расскажем! – сказал Глашка.

Они часа полтора отмывались, замазывали йодом раны, заливая шампанским происшествие. И улеглись спать вдвоем в Колину кровать. И, уже засыпая, обнимая Глашку за талию, Коля сказал сонным голосом:

– Ты, Глашуня, очень сексуальная, я тебя наверняка хотел бы, если б не знал с детства и если б это была не ты!

– Ты то же все это самое, – согласилась Глашка. – Сексуальный и хотела бы! Но больше пробовать не будем! – помолчала и, уже засыпая, уточнила: – Убьемся же на фиг!

У Генералова тряслись от смеха плечи, он даже глаза прикрыл, крутил головой, прижимая веки пальцами, угорая от красочного рассказа, в лицах исполненного непосредственными участниками происшествия.

И в этот момент послышался стук в калитку и громкий «ответ» Горация на него.

Глашка тут же перестала смеяться и схватила Генералова за руку.

– Это гостья! – объяснил Коля, поднимаясь из-за стола, и пошел открывать.

– Ты чего? – нежно спросил Глеб у Аглаи, поднес ее руку к лицу и поцеловал ей пальчики.

– Испугалась почему-то, – призналась она и объяснила: – От неожиданности.

Коля вернулся к ним с симпатичной, стройной, невысокого росточка девушкой лет двадцати пяти. Представил:

– Знакомьтесь, это Инна.

Девушка поздоровалась за руку с Аглаей, как-то испуганно посмотрев на рану на ее голове, улыбнулась Генералову. Расселись, приступили ко второму заходу застолья, перекидываясь незначительными в таких случаях фразами. А девушка, стараясь делать это украдкой, все поглядывала на Глашкин залепленный лоб и синюшный глаз, но вопросов не задавала.

«Нет, – подумала Аглая, – не подходит Алтаю девушка Инна».

Как бы она на него смотрела, когда он лежал, закованный в корсет от шеи до паха, терзаемый болью так, что навсегда шрамы от зубов на губах остались, и когда надо было за ним утки выносить и не сметь раскисать, глядя на мучения друга? Нет, слабовата – смотрит на Глашу, как на жертву домашнего насилия, а спросить боится. Хотя боязливой ее не назовешь: вон как глазки Глебу строит и заигрывает, – все успевает – и с Колей пошептаться, и авансы другому мужчине сделать. Нет! Не наша девочка!

– Это Аглаю ты зовешь Стрелкой? – спрашивала Инна.

– Ее, – кивнул Коля.

– А почему?

– Она у нас девушка необыкновенная, как первые собаки-космонавтки Белка и Стрелка, – не вдаваясь в подробности, объяснил он.

– А скажи мне, Коля, – спросила Аглая, – почему тебя здесь называют прозвищем, которое я дала тебе в детстве?

– Да как-то были на охоте с мужиками, сидели у костерка и стали вспоминать свои детские прозвища и имена, вот я и признался. Так потом они меня иначе как Алтай и звать перестали.

– А кстати, – вспомнил Генералов, – ты обещала рассказать, где научилась так уходить из-под захвата.

– А тебе моя фамилия ни о чем не говорит? – улыбнулась ему загадочно Глаша.

– Да ладно! – удивленно посмотрел на нее Генералов. – Григорий Павлович Стрельников…

– Мой дедушка, – закончила за него фразу Аглая.

Она подозревала, что он должен знать. Конечно, имя деда известно в узких кругах близких к его роду занятий людей, а не широкой публике. Но, судя по тому, как двигался Генералов, по его манере держаться, подходить к человеку, да по многим, мало кому заметным и понятным мелочам, можно было предположить, что он имеет «некоторое» отношение к тем самым определенным кругам знающих.

– Ну надо же! – восхитился Генералов шуткам судьбы. – Я же несколько раз пытался попасть на его лекции, познакомиться с ним лично! Но не складывалось! Да к тому же Григорий Павлович не берет учеников, насколько мне известно.

– Не совсем так, – усмехнулся Коля.

– Ты у него учился? – совсем поразился Глеб.

– Не то чтобы учился, – пояснил Николай, – он для меня специальную систему разработал, для реабилитации. Это Григорий Павлович меня на ноги поставил.

– Да, интересно было бы с ним пообщаться, – с уважением заметил Глеб. – Мне Алексей Алексеевич советовал курс его лекций прослушать, потому что у него серьезная научная и историческая предметная база, не говоря уже о знаниях и умениях.

– Значит, ты учился у Кадочникова? – спросила Аглая провокационно.

– Да так, позанимался немного, – ушел от прямого ответа Генералов. – Ты лучше расскажи мне про Григория Павловича.

Аглая не стала настаивать и расспрашивать.

Да, про деда Гришу, наверное, пора рассказать.

Глашке было десять или одиннадцать лет, когда дедушка рассказал ей, с чего началось его увлечение, переросшее в дело всей жизни.

Ему было восемь лет, когда началась война. Он хорошо помнил уверенность взрослых в том, что врага победят за пару месяцев и погонят назад в его логово, чтобы добить окончательно. Отец, Павел Тимофеевич Стрельников, в первые же дни войны ушел на фронт, наказав маленькому Грише заботиться о матери и слушаться ее. Гриша гордился красивым статным отцом в военной форме и мог пообещать ему тогда что угодно!

Он помнил ту перемену в разговорах и настроениях взрослых, когда война стремительно и неотвратимо стала подкатываться к их городу. Началась эвакуация их завода. Паническая, торопливая. Эшелоны с беженцами останавливали, растерянных, испуганных людей ссаживали с поездов, предоставляя им добираться дальше самим как придется, переформировывали составы, загружая в них оборудование, документацию, специалистов с семьями.

Его мама работала первым секретарем партийной заводской организации и до последней минуты вместе с руководством завода занималась эвакуацией оборудования. А когда последний эшелон ушел с вокзала, оставшееся невывезенным оборудование и сам завод были заминированы, оказалось, что ей с Гришей не на чем, да уже и поздно уезжать – немец подошел к окраине города.