Моя купель - Иван Григорьевич Падерин

перебежал через мост вместе со штурмовым отрядом второго батальона и, забравшись на четвертый этаж, увидел огромное здание, отмеченное на карте цифрой 153, — имперская канцелярия! До нее оставалось не более четырехсот шагов!

— Еще один рывок — и первомайское утро будем встречать в канцелярии Гитлера, — говорили гвардейцы, готовясь к атаке, назначенной на раннее утро.

Однако в 3 часа утра 1 мая поступил приказ о прекращении огня. Этот приказ передали в части, которые форсировали канал и вплотную приблизились к объекту «153» с востока, юга и запада. В 3 часа 20 минут на Горбатом (так мы его называли) мосту, что возвышался в ста метрах от Потсдамского трамвайного моста, показались немецкие парламентеры с белыми флагами. Их пропустили через канал в нашу сторону и отправили на командный пункт Чуйкова, в район гостиницы аэродрома Темпельхоф. Группу парламентеров из четырех человек возглавлял начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ганс Кребс...

Вскоре сюда прибыл заместитель командующего Первым Белорусским фронтом генерал В. Д. Соколовский. Переговоры длились более десяти часов. Кребсу было сказано: «Никаких предварительных условий, только безоговорочная капитуляция». В 13 часов 8 минут 1 мая Кребс был отправлен с командного пункта Чуйкова восвояси. В 13 часов 30 минут мы пропустили Кребса через Горбатый мост. Он ушел к объекту «153» без единого выстрела с нашей стороны.

Туда же, к объекту «153», был протянут телефонный провод... Какие и кто вел переговоры по этому проводу, я не знаю, но хорошо помню, какая напряженная тишина была в те часы в районе объекта «153», на который были нацелены орудия, минометы и пулеметы наших штурмовых отрядов. Он был виден в прорези прицелов без оптических приборов.

В имперской канцелярии, в подземелье, укрывалась ставка Гитлера. Там же размещался центральный узел связи, откуда передавались приказы и распоряжения войскам всей Германии, — пульт управления бессмысленным кровопролитием, продолжавшимся по воле обезумевших маньяков.

Имперская канцелярия — одно четырехэтажное здание на целую улицу Фоссштрассе, огромное, мрачное, угловатое, с массивными квадратными колоннами. Крыша плоская, с площадками, где размещались зенитные орудия и пулеметы. На четной стороне этой улицы строений не было, вместо них — длинный забор из железных решеток с калитками в парк и зоологический сад.

По истечении срока ультиматума о безоговорочной капитуляции по объекту «153» был открыт огонь из всех видов оружия. Канонада возобновилась после 6 часов вечера 1 мая и закончилась в 00 часов 50 минут 2 мая. Под прикрытием огня артиллерии наши штурмовые отряды улучшили свои позиции, местами продвинулись вперед, но особой активности не проявляли, ожидая появления новых парламентеров. Так и случилось. В 00 часов 40 минут 2 мая радист нашего 220‑го гвардейского полка сержант Петр Белов принял текст обращения немецкого командования на русском языке: «Алло! Алло! Говорит пятьдесят шестой германский корпус. Просим прекратить огонь. В ноль пятьдесят по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг. Ждем ответа». Это обращение было повторено пять раз. Его передали в штаб армии, и снова поступил приказ о прекращении боевых действий на указанном участке.

Во втором часу ночи 2 мая на Потсдамском мосту я встретил парламентеров во главе с полковником, у которого был документ следующего содержания: «Полковник генерального штаба фон Дуфинг является начальником штаба 56‑го танкового корпуса. Ему поручено от моего имени и от имени находящихся в моем подчинении войск передать разъяснения. Генерал артиллерии Вейдлинг».

Через два часа по кратчайшему пути от имперской канцелярии до Потсдамского моста и далее до КП 8‑й гвардейской армии прошли три парламентера в штатском. Один из них — правительственный советник министерства информации (пропаганды) Хейнерсдорф. Он нес Чуйкову обращение доктора Фриче: «Как Вам извещено генералом Кребсом, бывший рейхсканцлер Гитлер недостижим (покончил самоубийством). Доктора Геббельса нет в живых. Я, как один из оставшихся в живых, прошу Вас взять Берлин под свою защиту. Мое имя известно. Директор министерства информации (пропаганды) доктор Фриче».

В 6 часов 2 мая через Потсдамский мост перешел в сопровождении двух генералов командующий обороной Берлина, командир 56‑го танкового корпуса генерал Вейдлинг. На КП Чуйкова он подписал приказ о капитуляции берлинского гарнизона, заявив при этом, что сопротивление теряет всякий смысл, что его войска прекращают огонь и готовы сложить оружие. Огонь был прекращен повсеместно, и началось массовое разоружение берлинского гарнизона.

Боевые действия в Берлине закончились к 10 часам утра 2 мая. К этому времени воины армии генерала Кузнецова взяли рейхстаг, подойдя к нему с севера; войска генерала Берзарина и гвардейцы Чуйкова, овладев в жестоких боях центральной частью Берлина, вышли к имперской канцелярии.

В завещании, которое подписал Гитлер в 4 часа утра 29 апреля 1945 года, говорилось, что президентом Германии назначается адмирал Дениц. Но Дениц в эти дни находился в Мекленбурге. Можно подумать, что немецкие войска, оборонявшие Берлин до последнего патрона, действовали самостоятельно. Но это далеко не так. Как показали пленные чиновники центрального узла связи, правители третьего рейха ушли от руководства войсками только после того, как советские солдаты оказались у стен имперской канцелярии. Борман и Геббельс долго ждали генерала Кребса, который ходил с белым флагом к русскому командованию для переговоров об условиях капитуляции.

Кребс вернулся и сообщил: «Русские не идут ни на какие условия. Только безоговорочная капитуляция...

После этого главарям третьего рейха осталось лишь одно: кончить жизнь самоубийством.

Когда мы вошли во двор имперской канцелярии (это было в 9 часов 30 минут утра 2 мая 1945 года), труп Геббельса еще дымился, а обгоревшие трупы Гитлера и Евы Браун валялись в яме, присыпанной рыхлой землей. Смрад — и больше ничего не оставили после себя главари третьего рейха.

Оглушительная тишина стояла на улицах Берлина несколько часов. Всюду валялись перевернутые немецкие орудия, разбитые броневики, танки без башен, каски, гильзы, пустые штабные машины. Будто земля здесь вывернулась наизнанку и замерла в оцепенении.

И вдруг все ожило. Примерно около 3 часов дня 2 мая на площадях и улицах появились вереницы немецких мирных жителей. Возле русских походных кухонь возникли очереди голодных берлинцев, обреченных Гитлером на гибель, на голодную смерть. Запах хлеба, как луч солнца, оживил их лица. Аромат свежеиспеченных булок, а с ним и веру в справедливость, в право на мирную жизнь трудолюбивого немецкого народа принесли мы тогда в Берлин. В хлебе — солнечная энергия жизни. С этого началась мирная жизнь Берлина. И вспомнились мне в тот час хлебные нивы Кулунды...

Прохлада вечерних сумерек облегчила дыхание. Закончив рассказ, я прислушался к тишине. Она наполнялась звоном,