Скитальцы - Кнут Гамсун

Совсем недавно арестовали и увезли в тюрьму Ане Марию.

Эдеварт со всех сторон слышал историю об угрызениях совести и признании Ане Марии. В летнее время, когда было светло, она с грехом пополам ещё несла свой крест и даже не сгибалась под ним, но с наступлением осенней темноты душа Ане Марии надломилась. Началось с того, что однажды ночью она страшным криком перебудила всех соседей, а когда сбежался народ и зажгли свет, она встала с постели и, как была, в одной рубахе, призналась перед своим мужем Каролусом и другими людьми, что виновна в смерти шкипера Скору, погибшего в болоте полтора года тому назад.

Неслыханное дело! Люди решили, что ей это приснилось. Видать, к ней вернулась прошлогодняя болезнь, когда она была как дурочка и разговаривала сама с собой, но Ане Мария поведала столько подробностей, что ни у кого не осталось сомнений в её вине. Позже она повторила своё признание перед пастором и судьёй, она ни в чём не запиралась и хотела понести наказание. Но даже после этого Ане Мария держалась гордо и с достоинством, нет, она не пала духом, она плакала, словно её хлестали розгами, но не жаловалась. На вопрос судьи, имела ли она что-нибудь против шкипера Скору, Ане Мария ответила: Нет, напротив! А на вопрос, почему же тогда она дала ему погибнуть, сказала, не моргнув глазом: Он хотел овладеть мной, но не проявил должной настойчивости! Словом, Ане Мария явила такое бесстыдство, что судья только головой покачал; даже вдова Юсефине из Клейвы и молодуха Берет, не отличавшиеся примерным поведением, казались невинными овечками по сравнению с Ане Марией. Не будь всё столь страшно, они бы захихикали, прикрыв рот рукой.

Судья и сам не знал, как ему поступить с Ане Марией. Эта несчастная женщина не имела детей, которые нуждались бы в её заботе, была неудержима в своих пороках, падка до удовольствий, но сильна и простодушна. Вбив себе в голову, что хочет покарать шкипера Скору, она хладнокровно смотрела, как он всё глубже и глубже погружается, в бездонную трясину; с другой стороны, свидетели подтвердили, что в конце концов Ане Мария побежала за людьми, чтобы снасти шкипера, и, хотя она бежала сломя голову, помощь подоспела уже поздно, из чего вытекает, что она не торопилась. То, что она считала, будто у неё есть причины для мести шкиперу Скору, объяснялось её душевным смятением; однако в её пользу, безусловно, говорит то, что она сама открыто призналась в своём поступке... Приговор суда был относительно мягкий — тюрьма, а потом содержание в особом приюте.

Но Поллен ещё долго не мог успокоиться. Если такие страсти творятся в селении, неудивительно, что даже взрослые с опаской выходят поздно из дому, а дети, когда стемнеет, не смеют принести два ведра воды. Хотя с болота и не слышно никаких криков!

А Каролус, что с ним? Вот уж кому пришлось несладко. Можно считать, Эдеварту повезло, что всё селение было занято случившимся, на него никто не обращал внимания; брат Йоаким, к примеру, вместе с другими день и ночь не отходил от Каролуса, а потому не мог сразу же потребовать у Эдеварта свои деньги.

Поступок жены тяжело подействовал на Каролуса, в этом не было никакого сомнения. Он перестал есть и пить, ушёл в холмы и жил там среди камней и кустов, лежал на земле и разговаривал сам с собой. Помилуй, Боже, всех, кто, как Каролус, терзается искушением свести счёты с жизнью.

Покуда разум ещё не совсем покинул Каролуса, люди нашли беднягу и попросили его вернуться домой. Нет, пробормотал он, ни за что! Они побранили его и сказали, что не пристало хозяину карбаса и местному старосте жить среди холмов. Нет, это его не тревожит! Но так жить нельзя, сказали они, ты не ешь, не пьёшь, мёрзнешь и в конце концов умрёшь от голода. Да, он рад уйти в иной мир, всё равно жизнь его уже кончена! Наконец, они объяснили ему, что он искушает Бога, оставаясь здесь ночью, ведь в любую минуту с болота могут послышаться крики. Верно, согласился Каролус, всё может быть, но он в руках Божьих!.. Так ничего и не добившись, люди были вынуждены оставить его в покое.

Но как бы то ни было, а тёмной ненастной ночью Каролус сам, видимо, почувствовал, что не стоит полагаться только на Бога, и, услыхав, верно, крики с болота, в кромешной тьме прокрался в селение и уселся поближе к домам, а под утро схватил в сарае буханку хлеба, ещё кое-что из съестного и снова убежал в холмы. Его заметили и окликнули из одного дома, но он не отозвался. Да, Каролусу было несладко, он так и жил среди холмов и, казалось, не собирался возвращаться домой. Каждый день люди приходили к нему и уговаривали вернуться, но однажды они увидели, что он окончательно сошёл с ума. Каролус лежал на животе, не на боку, как обычно, нет, он лежал, уткнувшись носом в землю, и нисколько не походил на разумного человека. К тому же он лежал на своей жёлтой зюйдвестке, которую измял и перепачкал, совершенно новенькую зюйдвестку, а когда люди перевернули его на спину, он так и остался лежать, свернувшись в клубок, смотреть на него было страшно. Они заговорили с ним, но он больше не отвечал им. Наверное, ему было неудобно лежать с поджатыми коленями, спрятав между ними голову, кто-то даже предположил, что Каролуса свело судорогой, но тут он перевернулся и на четвереньках пополз по кругу, причём голова его всё время оставалась в центре круга, наподобие ножки циркуля, который описывает окружность. Потом Каролус лёг и выставил локти вперёд, ни дать ни взять животное, которое лежит, выставив передние лапы. Грустное зрелище. Вдруг он вынул из своего кошелька бумажку в один далер и разорвал её пополам, хотя это были его последние деньги. Вот тогда люди поняли наконец, что дело плохо и надо увести Каролуса домой силой. Кто-то побежал за верёвкой — на тот случай, если Каролус окажет сопротивление, — а оставшиеся тем временем договорились по очереди дежурить возле него. Ясно было, что Каролус помешался от горя.

Но им не пришлось связывать Каролуса, он не противился, когда его поставили на ноги. Где обрывки? — спросил он. Какие обрывки? Ах, далера!.. Их подобрал Теодор, они у него! Ослабевшего и обессилевшего Каролуса повели домой, за одну руку его держал Теодор, за другую — Йоаким. Он не сопротивлялся и покорно шёл с ними. Верно, в минуту просветления Каролус и сам решил, что жизнь среди холмов иначе как собачьей не назовёшь, а может, счёл, что уже отдал дань скорби, никто не спорит, ему до слёз жаль Ане Марию, но — прости, Господи, грехи мои тяжкие — она была чересчур уж докучлива и требовательна.

Теперь всё должно было наладиться, но душевнобольной человек враз не поправится, так не бывает, этого никто и не ждал, и люди продолжали дежурить у него. Ведь Каролус в приступе безумия мог уничтожить архив местной управы! Человек, который разорвал на кусочки крупную денежную купюру, не пожалел бы и важных распоряжений амтмана24 и счетов, да-да, он мог бы даже вырвать страницы из толстой тетради с протоколами — и что тогда делать? Вот уже целый год Йоаким писал эти протоколы, и ему не хотелось, чтобы его работа пошла насмарку. Я этого не допущу! — сказал Йоаким и бессменно дежурил у Каролуса. Когда придёт время, он запишет в протокол, что ему должны выплатить вознаграждение за эти дежурства. Денег-то у него уже почти не осталось.

Однажды Йоаким всё-таки спросил у брата, не может ли тот вернуть ему немного денег? А как же, сказал Эдеварт и дал ему несколько бумажек. Видимо, Йоакиму показалось, что этого недостаточно, но у Эдеварта при себе больше не было. Вообще, Эдеварт перебивался в Поллене чем Бог пошлёт и уже не пользовался тем уважением, каким пользовался несколько месяцев тому назад, ведь он вернулся домой без шхуны, без груза, только что не с пустыми руками, однако нельзя сказать, чтобы его совсем сбросили со счетов. Когда возникли опасения, что Каролус не сможет зимой пойти на Лофотены во главе артели на своём карбасе, кто-то попросил Эдеварта занять его место. Как-никак, а опасно вверять свою жизнь в руки душевнобольного человека. Эдеварт обещал подумать; у него не было снастей для лова на Лофотенах, но уже одно то, что его сочли достойным возглавить артель, успокоило его относительно будущего: что-нибудь да подвернётся, не одно, так другое. Жители селения оценили и то, что свою кровать дома он застлал новым покрывалом, роскошным цветным покрывалом с бахромой, каких в Поллене до тех пор ещё не видели. Они удивлённо качали головами: верно, у него и ещё кое-что есть, думали они, нет, Эдеварту ещё не конец! Но это было не так, Эдеварт связал себя по рукам и ногам покупкой усадьбы в Фусенланнете. Больше всего ему было жаль своих сестёр, которым на этот раз он ничего не привёз из далёких краев. Правда, у одной из них был золотой медальон, а у другой висело на шее кольцо в виде свернувшейся змейки, но девочки выросли из своих воскресных платьев, и Юсефине из Клейвы пора было бы сшить им новые. Эдеварт видел нужду сестёр и переживал за них, ведь он понимал, что деньги, которые они заработали летом на сушке рыбы, ушли на хозяйство.