Новый мир. № 9, 2002 - Журнал «Новый мир»

— А мы там целуемся!

— С проводницей?

— С Танечкой.

— Он — говно, — рявкнул раненый.

— Кто?

— Градус.

— Молчи!

— Не буду я молчать!

— А ты сам-то! Пришел на дискотеку со своей девушкой и каждые тридцать секунд с ней целуешься! Кто так делает?

— А что тут такого? Это моя девушка.

— Молчи!

Было ясно, что им не хотелось плохо говорить о тренере. Но его поступки натекают на их поведение, вот и бросились на раненого товарища. Реки желчи потекли. Конца этому не предвиделось.

— Каждые тридцать секунд ты с ней целовался!

— А что тебе-то!

— Все должно быть в меру…

— В меру, да? А у тебя три итальянских наконечника, ты с нами не поделился! Если в меру, зачем три наконечника…

Крики понеслись по всему вагону: кто есть кто… В их голосах уже мелькали невидимые шпаги. У меня подскочило давление, пришлось выпить две таблетки андипала. В окне елки, как лешие, мелькали.

— Ребята, — сказала я. — Давайте спать! Ночь ведь.

— Кому-то хочется спать, а нам не хочется! — бросились они в скандал со мной, обрадовались, что нашли жертву: все-таки хорошо, что можно сорвать зло на постороннем.

— Мама никогда вам не говорила, что вы не одни на белом свете? Что надо уважать и других людей!

— Не трогайте мою маму, мы ведь вашу не трогаем!

— Так я вам не мешаю спать.

— А мы не хотим спать.

— Хорошо. Не спите. Но молча. Можно лежать и думать, для чего голова-то дана.

— Не указывайте.

— Послушайте: Бог не для одних вас создал этот мир, этот вагон.

— Он вообще не создавал ничего!

— Зачем вы говорите такие слова? Молчите лучше, а то отвечать потом придется.

— Не придется. Вы знаете, что Гитлер — в раю?

— Боже мой, да что же это за языки у вас, остановитесь же!

— А вы что — философ? Можете с нами поспорить на эту тему?

— Нет, я — писательница, спорить не хочу, я спать буду.

— Вот и напишите рассказ, как мы не давали вам спать.

— Кому это интересно? Рассказ должен ситуацию просветлять, а не затемнять. Тем более, что вы — люди неплохие, а вырастете — будете вообще хорошими, просто разнервничались… это бывает. Сейчас давайте все замолчим.

Ребята пошептались, куда-то вышли (может, покурить, но точно не знаю), потом вернулись и тихо улеглись. Больше я не слышала от них ни слова. Почему? Сие тайна великая есть. Честно, не знаю, в чем дело. В Перми я вышла, а поезд пошел дальше, в Сибирь.

Меня встречали дочери и муж. В глазах у них стояли вопросительные знаки: везу ли я договоры, авансы. Сразу сказала, что нет. Повисло молчание. На привокзалке младшая дочь заметила:

— Зато мама вышла с выражением рассказа на лице!

Слишком хорошо они меня знают. Да, если б заключила договор, ехала б в купе, этой встречи с фехтовальщиками не было б… А так я поняла причину многих российских невзгод: слово расходится с делом. Всегда в чем-то проигрываешь, а в чем-то выигрываешь. Только так и бывает. О жизнь, ты прекрасна, прекрасна!

Алексей Пурин

Ледяной улов

Пурин Алексей Арнольдович родился в 1955 году. Выпускник Ленинградского технологического института. Поэт, эссеист, автор восьми лирических сборников. Заведующий отделом поэзии журнала «Звезда». Живет в Санкт-Петербурге.

В Париже было жарче, чем в Алжире.Я в жизни лжине видел большей: каменные ширии бронзовые миражи.За пот побед был кальвадос мной выпитна рю де Наварин.А в Тюильри — Египет!И Люксембург пылил мукой, как постный блин.Про мессу не скажу, но он не стоит танца —мелка река.От солнца королей и зноя корсиканцаон не очухался пока.С Монмартра на Пигаль передвигая брюки,вам, как никто, о скукеповедать мог бы я вослед Кокто.Прославленных холстов живая плоть бесплотнопереливалась. Ноя понял, отчего так трепетны полотна:виной перно —светящаяся взвесь пьянящего анисаи конопляный дым…На суд Париса,пожалуй, следует являться молодым.

2001.

Из мрамора бесформенного былотак хорошо и трудно эту грудьосвобождать, что дрема охватилаего — и пять столетий не стряхнуть.Он все проспал, разметанный устало,не в силах майку сбившуюся с плечснять, — словно вар, Европа клокотала,теряя кровь и смешивая речь.И, монумент мильоноликой плоти,тысячелетий длящаяся нить,он спит, как завещал Буонарроти.Silentium! Не смей его будить!

2001.

Миодрагу Павловичу.

Посылающий вестьбезответных ударов,Громовержец, ты естьхоть ничто — для радаров.Твоей сути копьене достанет земное:разве — скинешь своеоперенье стальное,сам же — канешь во тьму(невозможно сужденьео тебе по нему).Не летучая мышь —ты, не ястреб, а лишь —пустота отчужденья.

Как и в птичьем зрачке,для небесных уродовсто веков, сто народов —на смешном пятачке.И что знают онио Дунае, о Доне —вроде линий ладони:если хочешь — сомкни.И зови — не зови,не вмещает их воляни тоски, ни любви.Лишь зачем-то течетв них магнитное поле —и куда-то влечет.

1999, 2001.

Александру Леонтьеву.

Так эти гобелены хороши,что и душа, как вышитая дама,пять чувств земных — радетелей души,пять оснований радужного храма,где ткет ее из сора бодрый Духи оперяет царственное Слово, —вкус, осязанье, обонянье, слухи зренье — все, созрев, вернуть готова.К чему ей, знавшей щедрую тщетулюбви и спесь слепящего искусства,они — пускай сольются в чистотушестого, всеобъемлющего, чувства —того, что ей подносит истый конь,лазурь взрезая белоснежным рогом:она уже пережила огонь,который люди называют Богом.

2001.

Тоже в каске, как призрак в студеном и ртутном романе,ты, Меркурий, — солдат незаметно ведомой войны —в умозрительных крагах, с махоркой в незримом кармане,и измараны глиной твои неземные штаны.Среди груды кремней, с безутешно-немым автоматом,ты блюдешь перевал в неизвестное — так же, как встарь;и мечтательный век, расщепивший державы и атом,вновь листает в землянке свой сербско-хорватский словарь.Или он в самом деле взошел на волшебные склоны,где гуляют лихие стрелки и веселые клоны,где закончен угрюмой истории славный поход?Или просто в горах, где гнездятся поющие скалы,где ваяют орлицы из лиц костяные оскалыи находится издавна в царство подземное вход?

«Чистилищем», «адом», «раем» —не все ли равно, как зватьтот край за чертой, за краем,где плеч твоих не обнятьруке, привычной к теплу их,к ребячьей игре «тепло —теплее»… О поцелуяхзабудь, волоча крыло.В бездонном тысячелетье,исчезнувшем за спиной, —ладонь и возможность лечь ейна этот блаженный зной;и вот им теперь не слиться,не стать воплощенным сном —Туринскою плащаницейс ее опаленным льном.И что же тогда под словом«живу» понимаю я,когда ледяным уловоми ртутью небытиямоя осевшая лодканаполнена до краев —какою кличкой короткойназвать теперешний кров?

2001.

Мутные на просвет —соль, и вода, и свет —венецианским летомволны смывают следнаших побед и бед.Сносу нет их штиблетам.Нет, не алмаз — обол,стершийся, как атолл, —мир: вон тот у причалавбитый в пучину кол(вспомни, сколько гондоллбами в него стучало).Капля точит гранит,чайка мутит зенит —вот и атом устанетбыть пыланьем ланити себя возомниттем, что есть он, — и канет.И лишь волне — во мне,и вне меня — вполне,как при Ахилле, вольно:что-то бормочет не —внятно — словно во сне,слепо и безглагольно.

2001.