Не наследник, которому по… - Александр Олегович Курзанцев

- Нет, - хмыкнул я, - вполне успешно сублимирую эту энергию в научно-практическую деятельность.

- Я слышала, что долгое воздержание не полезно.

У Анюры уже даже уши стали пунцовыми, хоть она и старалась держаться максимально серьёзно, с видом врача заботящегося о здоровье пациента.

- Мой организм неплохо справляется с этим сам.

Тут я засмеялся, не злобно, по-доброму. Да, я тоже так умею, когда надо. Произнёс:

- Тем более у нас с тобой договор, а у меня принцип, не спать с теми с кем у меня деловые отношения. К тому же, я не хочу разрушить нашу дружбу.

Увидев, что девушка чуть-чуть успокоилась, я мысленно выдохнул и расслабился. Можно сказать, что первый, самый острый, кризис пройден. Дальше будут ещё, но с ними будет проще.

***

Что насчёт Горшкова, то его, предварительно нанеся удар по его товарищу и товарке, я решил добивать в одиночку. Планируя сыграть как раз на его товарищеских чувствах.

Вот только нужно мне было максимально общественное место, чтобы свидетелей собралось побольше, и слухи пошли посочней. Поэтому я выбрал утреннее построение на площади перед главным корпусом академии. Минут за пятнадцать до начала, когда все уже собрались, но ещё не построились, все вперемешку, кое-где смешав все три цвета.

- Горшков, - я подошел к группе красных первогодков, отвлекая того от увлекательного обсуждения с Такаюки какой-то, несомненно, очень важной вещи. Их неизменная спутница - Эма, в этот момент отвлеклась, что-то втолковывая стайке девчонок помладше, что окружили её, заглядывая практически в рот.

- Рассказов, чего надо? - неприязненно блеснул правым очком Гаврила.

Одним, потому что второе, то что слева, было разбито, и оправа зияла пустотой.

- Не знал, что ты носишь, - отметил я, показав на переносицу.

- Линзы кончились, - буркнул тот неохотно, - так чего надо?

- Да, - влезла в беседу его крашеноволосая подружка, - чего надо, патриарх недоделанный?

На макушке у неё светились непрокрашенные блондинистые корни, и я понял, что каштановый цвет у неё не родной.

Впрочем, обращать на неё внимание я не планировал, поэтому, проигнорировав заодно, и шумно задышавшего, и выпучевшего глаза Иванова, ответил Гавриле:

- Да вот, всё хочу спросить, ты же аристократ, Горшковы известная фамилия, а водишься с какими-то простолюдинами. И ладно бы они хоть адекватные были. Один постоянно влипает в неприятности, подставляя находящихся рядом, другая исповедует радикальный феминизм, мечтая загнать под каблук всех окружающих мужиков. Но ты-то нормальный. Ты умный, в отличии от этих двух недоразумений, невооружённым же взглядом видно, что они тебе не ровня.

От моих слов парень нахмурился, весь напрягся, стискивая метлу и как-то даже чуть сгорбился. Иванов наоборот, побледнел, задержав дыхание и замерев будто в ступоре, а Эма, словно рыба, начала хватать ртом воздух, казалось, что она сейчас рухнет в обмороке.

Напрасная надежда, конечно. Ни в какой обморок она падать не собиралась, наоборот, набрав побольше воздуха в грудь, завопила на всю площадь:

- Ты меня назвал глупой!?

Нужный эффект был достигнут, на нас тут же, прекращая остальные разговоры, стали обращать внимание окружающие.

- Ах ты! - Такаюки, как когда-то в магическом квартале Иркутска, поднял метлу над головой, на манер дубины.

Вот только на них я почти не обращал внимания, сосредоточившись на Горшкове. А тот, всё ещё молчал. Он и в самом деле был неглупым человеком и прекрасно понимал, что я прав. Вот только подача и обстановка совсем не способствовали тому, чтобы мою правоту признавать. Будь мы вдвоём, один на один, возможно он со мной бы согласился, но не сейчас, в присутствии своих, так называемых, друзей и кучи остальных студентов.

По сути, я поставил его в безвыходное положение, устроил ему цугцванг, при котором любое его действие ведёт к ухудшению позиции.

- Ну так что? - подлил я масла в огонь, - давай, бросай уже этот балласт, лучше дружи со мной.

- Нет, - наконец решившись, ответил парень, - с тобой дружить я не буду никогда. Ты нехороший человек. И если все остальные аристократы такие же, то я лучше буду общаться с простолюдинами.

- Щас я ему вдарю!

Иванов таки решил, наплевав на все правила, огреть меня метлой, но, как всегда, неудачно.

Та со всей дури опустилась на то место, где я только что был и с ужасающим треском переломилась посередине.

- Что ты наделал! - прижав ладони ко рту, воскликнула Эма, шокированная столь небрежным обращением с инвентарём.

- Ничего, изолентой замотает, - отступив на шаг прохладно произнёс я, - если синей, то крепче, чем новая будет.

Такаюки уже был готов броситься на меня с кулаками, как вдруг в действо вмешалось новое лицо. С громоподобным рыком сквозь ряды студентов, словно таран сквозь ворота, проломился Угрюмый, мигом оценил обстановку и, гневно сверкнув глазами, прорычал:

- Опять ты - Рассказов?! Всё тебе неймётся? Думаешь, папаша-аристократ тебя тут защитит?! Ошибаешься.

Он вытянул руку в направлении меня, скрючив пальцы, и я тут же схватился за горло, принялся картинно хрипеть и корчиться. Впрочем, я старался сильно не переигрывать, хотя зритель, преимущественно в лице Горшкова и Ко, и был весьма непритязательным.

По всей видимости, это был какой-то экспромт самого Угрюмого, решившего воспользоваться ситуацией и, похоже, втереться поближе в доверие к парню. Я вовремя поймал его мимолётное подмигивание и тут же сообразил как себя вести.

Сначала я кривлялся стоя на ногах, затем, словно под гнётом неведомой мощи, опустился на одно колено, потом на второе, хрип стал медленно переходить в сипение, а глаза закатываться.

“Как играю, как играю!” - не без гордости подумал я, глядя на объятые ужасом лица студентов вокруг.

Как-никак, десять лет проездил в своё время с бродячим театром, загоревшись лицедейством, а потом ещё десять лет был ведущим актёром собственного столичного театра. И никто, хе-хе, не догадывался, что любимец публики, срывающий овации в каждое своё выступление, их собственный архимаг-император.

Много, кстати, узнал, про своих чиновников. В том плане, что каждый второй непременно желал затащить меня в койку. Выяснив масштабы педерастии во властных имперских кругах, был неприятно удивлён. И ладно бы, эта их любовь к мужеложеству не мешала работе, но нет. Куча народу оказалась любовниками, любовниками любовников, любовниками любовников любовников и так далее. Которые, естественно, толком ничего не умели, кроме как подставлять афедрон непосредственному начальству. Правду, значит, народ говорил, что куда к кому не приди с жалобой