Лебединая песнь. Последняя война - Роберт Маккаммон

Бет Фелпс протянула руки к огню.

— Боже, как холодно! Почему так холодно? Ведь еще июль!

— Я не ученый, — отважился Арти, сидевший между ней и латиноамериканкой, но я думаю, что взрывы подняли столько пыли и мусора в воздух, что из-за этого с атмосферой что-то произошло — искривление солнечных лучей или что-то в этом роде.

— Я никогда…

Никогда раньше так не мерзла! — Зубы у нее стучали. — Я просто не могу согреться!

— Лето закончилось, — сказала Сестра, роясь в своей сумке. — Думаю, что лета теперь не будет.

Она вытащила ломтики ветчины, намокшие остатки хлеба и две банки анчоусов. В ее сумке, заметно пострадавшей от воды, были еще и другие вещи, найденные сегодня: маленькая алюминиевая кастрюля с пластмассовыми ручками, маленький нож с заржавленным лезвием, банка растворимого кофе и одна толстая садовая перчатка без двух отгоревших пальцев. На дне лежало стеклянное кольцо, которое Сестра не вынимала, не трогала с того момента, как они выбрались из туннеля. Она берегла это сокровище, чтобы рассматривать его и касаться, на будущее, как самый сладкий кусок, оставляемый напоследок.

Никто из них не заговаривал о Голландском туннеле. Он казался будто бы таинственным кошмаром, чем-то, что им хотелось забыть. Но теперь Сестра чувствовала себя сильнее. Они прошли через туннель. Они могли теперь пройти через подобное и в другую ночь, и в другой день.

— Берите хлеб, — сказала она им. — Вот. Не налегайте на ветчину.

Она жевала намокший кусок хлеба и наблюдала, как ест латиноамериканка.

— У тебя есть имя? — спросила Сестра.

Латиноамериканка смотрела на нее без интереса.

— Имя.

Сестра сделала в воздухе, как будто писала.

— Как тебя зовут?

Латиноамериканка была занята тем, что рвала ломтик ветчины на маленькие, на один глоток, кусочки.

— Может, она тронутая? — сказал Арти. — Понимаете, может, потеря ребенка сделала ее тронутой? Как вы думаете, такое может быть?

— Может, — согласилась Сестра и проглотила хлеб, отдававший на вкус пеплом.

— Думаю, что она пуэрториканка, — гадала Бет. — Я собиралась заняться изучением испанского в колледже, но потом занялась музыкой.

— А что ты… — Арти запнулся.

Он слабо улыбнулся и затем улыбка пропала.

— Чем вы зарабатывали на жизнь, Бет?

— Я была секретаршей в компании Хольмхаузен по поставкам графита, на Одиннадцатой Западной. Третий этаж, угловой офис. Здание Броуорд. Я секретарша мистера Олдена, вице-президента. Я имею в виду, он был вице-президентом.

Она помолчала, пытаясь вспомнить.

— У мистера Олдена болела голова. Он попросил меня сходить через улицу в аптеку и купить ему бутылочку экседрина. Я помню… Я стояла на углу Одиннадцатой и Пятой в ожидании светофора. Парень приятной наружности спросил меня, не знаю ли я, где есть саши-ресторанчик, я сказала, что не знаю. Светофор переключился, и все стали переходить улицу. Но мне хотелось продолжить разговор с парнем, потому что он, по правде говоря, был остроумным и… Я ведь вправду не многих встречала парней, с кем бы хотелось погулять. Мы уже наполовину перешли, он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Меня зовут Кейт. А вас?»

Бет грустно улыбнулась и покачала головой.

— Мне так и не пришлось ему ответить. Мне запомнился громкий ревущий звук. Потом… Мне кажется, кто-то схватил меня за руку и сказал, что надо убегать. Я побежала. Я бежала, как никогда, и слышала, как кричат люди, и, наверное, я тоже кричала. Все, что я запомнила, было то, как кто-то сказал: «Она еще жива». Я обезумела. Конечно, я еще жива! Почему бы мне еще не жить? Я открыла глаза, надо мной склонились мистер Каплан и Джек.

Взгляд Бет был направлен на Сестру.

— Мы…

Мы не единственные, кто выжил после этого, а? Я имею в виду…

Не только же мы, а?

— Сомневаюсь. Те, кому это удалось, вероятно, ушли на запад, или на север, или на юг, — сказала Сестра. — Наверняка им точно не было причины идти на восток.

— Боже мой! — резко выдохнула Бет. — Моя мама и папа. Моя маленькая сестра. Они живут в Питтсбурге. Как вы думаете… Питтсбург похож на то, что здесь, а? Я имею в виду, Питтсбург может быть в порядке, правда?

Она украдкой оскалилась в улыбке, но глаза были дикими.

— Что там было бомбить в Питтсбурге, правда?

— Правда, — согласилась она и сосредоточилась на открывании банки с анчоусами маленьким ключом. Она понимала, что соленость анчоусов может вызвать жажду, но еда есть еда.

— Кто-нибудь хочет?

Она подцепила пальцем кусочек филе и положила его в рот, вкус рыбы чуть не обжег ей язык, но она проглотила ее, рассудив, что в рыбе есть то ли йод, то ли что-то еще полезное. Арти и Бет взяли по рыбке, а латиноамериканка отвернулась.

Они доели хлеб. Сестра положила оставшиеся ломтики ветчины обратно в сумку, потом вылила масло из баночки из-под анчоусов на землю, а баночку тоже положила в сумку. Ветчина и рыба могли поддержать их еще пару дней, если быть экономными. Что необходимо было сделать завтра, так это найти питье.

Они тесно сидели у костра, а за стенами выл ветер. Случайный порыв время от времени залетал внутрь здания и взметал пепел, перед тем, как утихнуть. Слышно было только завывание ветра да потрескивание костра, и Сестра загляделась на успокаивающее пламя.

— Сестра?

Она посмотрела в сторону Арти.

— Вы не будете…

Не будете против… Вы позволите мне подержать его? — с надеждой спросил он.

Она поняла, что он имеет в виду. Ни она, ни он не рассматривали его больше с тех пор, с того дня на развалинах магазина стекла Штубена. Сестра залезла в сумку, раздвинула вещи и коснулась рукой предмета, завернутого в мятую полосатую рубашку. Она вынула и развернула все еще мокрую рубашку.

В тот же момент стеклянное кольцо с пятью колосьями на ободке и драгоценными камнями внутри засверкало, затмевая свет костра. Оно сияло как огненный шар, наверно даже ярче, чем раньше. Оно билось в такт сердца, как будто жизненная энергия питала его, и нити из золота, платины и серебра казались бурлящими от света.

— О, — выдохнула Бет. Свет камней отражался в ее глазах. — О…

Что это? Я никогда… Я никогда не видела такого…

За всю жизнь.

— Его нашла Сестра, — ответил Арти, голос его звучал с почтением, глаза были прикованы к стеклянному кольцу. Он недоверчиво протянул к нему обе руки. — Можно…

Пожалуйста?

Сестра дала ему кольцо. Когда Арти взял его, пульсация камней изменилась в скорости и ритме, сливаясь с биением сердца Арти. Он с изумлением покачал головой, в глазах его были все цвета радуги.

— Когда я держу его, мне становится хорошо, — сказал он. — Оно дает мне ощущение…

Будто красота в мире еще не умерла.

Он пальцами провел по колосьям и указательным пальцем обвел изумруд размером с большое зернышко миндаля.

— Такой зеленый, — прошептал он. — Такой зеленый…

Ему почудился чистый свежий аромат соснового леса. Он держал в руках бутерброд-пастрами на ржаной лепешке, политой жгучей горчицей со специями. Как раз такой, какой он любил. Изумленный, он посмотрел вверх и увидел вокруг себя видение зеленого леса и изумрудных лугов. Рядом с ним был лед, в котором стояла бутылка вина, и бумажный стакан, полный вина, стоял возле руки. Плетеная корзинка для пикника перед ним была открыта, и она была полна еды. Я во сне, подумал он. Боже мой, я сплю с открытыми глазами.

Но тут он увидел свои руки в волдырях и ожогах. На нем все еще была красная пижама и меховое манто. На ногах все еще были крепкие черные та — почки с крылышками. Но боли он не ощущал, и солнце было ярким и теплым, шелковистый бриз ерошил сосновый лес. Он услышал, как хлопнула дверь автомобиля. В тридцати футах от него стоял красный «Тандерберд». Высокая улыбающаяся молодая женщина с кудрявыми каштановыми волосами шла ему навстречу, транзистор на ее плече наигрывал «Дым щиплет твои глаза».

— Лучшего дня и не придумаешь, не правда ли? — сказала молодая женщина, перевешивая радио на другой бок.

— О…

Да, — ответил Арти, оглушенный. — Думаю, что да.

Он никогда раньше не дышал таким чистым свежим воздухом. И этот «Тандерберд»… Боже мой! — подумал он. На заднем крыле «Тандерберда» качалась антенна. Он вспомнил теперь эту тачку. Это был лучший, быстрейший автомобиль, какой когда-либо был у него, и…

Подождите минутку, подумал он, когда молодая женщина подошла. Постойте! Что за черт!..

— Пей вино, — предложила женщина. — Разве тебя не мучает жажда?

— А…

Да. Ага, меня мучает жажда.

Он подхватил стакан и в три глотка выпил вино. В горле у него пересохло от жажды. Он налил еще стакан и с такой же жадностью выпил снова. И тут Арти взглянул в нежные голубые глаза женщины, увидел ее лицо овальной формы и узнал ее, но это не могла быть она! Ей было девятнадцать лет, и они снова были на том самом пикнике в тот день, когда он сделал ей предложение. — Ты разглядываешь меня, Арти, — сказала укоризненно она.