Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII - Дмитрий Быстролётов

Старушка поднимается.

— Ну, товарищи, я ухожу! Привет сыночку! До свидания!

Иштван и Сергей дружно:

— Привет вам, матушка Луиза! Спасибо за помощь!

Когда пожилая женщина уходит, Сергей говорит серьезно:

— Рой пьет запоем. Он уже на заметке у начальства. Линия начинает трещать. Год не прошел, а она уже в опасности.

— Год такой работы да с такими блестящими результатами — это много.

— Айхеншток — дурак. Настоящий дуб. Он не заменит Роя.

— Он уже начинает работать. Я боюсь только одного, чтобы Вилем по неопытности не стал давать ему слишком много денег. И потом: как бы Вилем сам не переоценил свое положение в семье полковника Тона! Инстинкт контрразведчика может взять верх над отцовскими чувствами, и тогда оба наших дружка — Вилем и Айхеншток — полетят в пропасть. Руководить ими трудно: оба не слушают советов — Вилем из понятного рвения. Дуб — по глупости.

Иштван закуривает сигару и закидывает ногу на ногу. Он в глубоком раздумье. Наконец говорит:

— Ты понимаешь, Сергей, через год работы с нами Африканец может стать нашим замечательным помощником. Если молодую графиню Равенбург-Равенау мы сумели перевоспитать, то из преданного нам антифашиста вырастет настоящий подпольщик!

Гостиная Дорис. Сергей и Дорис лежат в обнимку на черном диване. Оба курят. Оба полураздеты. У обоих блаженный и усталый вид.

Сергей:

— Дорис, пора морально оформить нашу связь. Я — человек определенного круга и не должен ронять своего достоинства.

— Что ты хочешь сказать?

— Мы прячемся ото всех, как преступники. Тебе не к лицу быть на положении любовницы.

— А что же к такому лицу, как мое?

— Графское достоинство.

Дорис инстинктивно делает движение торжества и восторга, быстро овладевает собой. Говорит с притворным равнодушием:

— Ты хочешь жениться на мне?

— Обязан. Я тебя люблю. Твое лицо не мешает тебе стать гордой графиней Переньи де Киральгаза. Только вот…

— Что именно? Договаривай, милый.

Пауза.

— Я уже твоя жена. Говори откровенно, моя радость!

— Видишь ли, Дорис, тысячелетний графский герб требует позолоты. А я небогат. Денег от американской тетушки нам не хватит.

Пауза. Дорис сосредоточенно думает, пуская дымок в потолок.

— Куда твоя тетушка вложила капитал?

— В британский трест «Империал Кемикл» и американский «Дюпон де Немур».

— Оба связаны с нашим «И.Г. Фарбениндустри».

Пауза.

— Ты когда-нибудь играл на бирже, милый?

— Нет.

— Я тоже. Но у меня в руках секретные сведения о военных заказах: я буду давать их тебе, а ты будешь играть через твой Дрезденский банк. Перед каждым правительственным заказом купишь акции подешевле, а после заказа цена подскочит, и каждый пункт даст нам тысячи марок в зависимости от количества твоих закупок.

— У меня наличных денег немного.

— Займи в банке.

— Боюсь своего неумения. Пролечу в трубу с тобой вместе.

— Не бойся! Я с тобой! Ты знаешь, милый, у меня в руках и сведения о России. Они влияют на движение курса всех военных акций. Скоро будет война, милый, и мы с тобой перевезем этот диван в Кремль. А пока я буду вовремя рассказывать тебе кое-что для биржи.

Дорис поднимается и становится на колени на диване над Сергеем.

— Дай мне руку на жизнь и на смерть!

— На жизнь, Дорис!

— Нет, скажи: на жизнь, графиня Переньи де Киральгаза!

Сергей повторяет. Дорис счастливо и торжествующе хохочет, поводя в воздухе руками, как дирижер над оркестром.

— Повтори еще! Еще! Какая дьявольская симфония в твоих словах… Я им еще покажу… всем насмешникам… Я сделаю из тебя, азиат, северного германского человека, и мы вместе войдем в Валгаллу.

Сергей:

— А по дороге остановимся в Кремле!

Оба дружно хохочут.

Задняя комната аптекаря. За столом сидят суровые и хмурые Иштван, Степан и Лёвушка. Перед ними навытяжку стоят Сергей, Альдона и Ганс.

Степан грозно:

— Ты знал об этом коллективном заявлении Альдоны и Ганса? Отвечай, Сергей!

— Знал.

— Ты его допустил, а допустив, не предупредил нас о столь гнилых настроениях твоих подчиненных. Позор! Ты в ответе за группу. Ты ее разложил! А группа ваша не из последних, и стыдиться вашей работы вам нечего. Лёвушка это вам подтвердит, он знает число и качество завербованных по всем группам.

Молчание. Степан:

— От кого вы получаете задания? Отвечайте, Альдона и Ганс!

Оба недоуменно:

— От вас через Сергея.

— А мы от кого?

— От Центра.

Степан хлопает ладонью об стол так, что звякают пустые стаканы.

— Какие это были задания?

— Обыкновенные, — нетвердо отвечает Альдона.

— Как это «обыкновенные»?

— Ну, как? Я не понимаю… Такие, как всегда…

— Был боевой приказ напасть на гитлеровского фельдкурьера?

— Был.

— Кто был ранен в этом бою?

— Я.

— Так какого же черта тебе еще надо, Альдона?

В ответ Альдона молча и смущенно разводит руками.

— Чем фашистская пуля под Берлином хуже вражеской пули в другом месте? А? Отвечай, Альдона!

— Она… Конечно… Но…

— Тебе нужно военную форму и знамя в руке? Газетную шумиху? А? Парадокс: доросла до двадцати четырех лет и не понимаешь, что настоящие герои не обязательно одеты в военную форму и не всегда держат знамя! А главное — не нуждаются в рекламе! Тебе показухи захотелось, а? Ты не понимаешь, что если в условиях мирного существования добровольно идешь на риск смерти, то ты уже героиня? Не где-то под Шанхаем, а здесь, под Берлином! Не понимаешь, что ты уже давно фронтовой боец! Что фронт может проходить через кабинет итальянского полковника! А, Ганс? Позор!

Иштван:

— Вы хотите дезертировать с поста ради романтики? Плохо, Альдона, плохо, Ганс: плохо потому, что очень глупо. Не ожидал!

Лёвушка:

— Стыдно, ребята. Вы не дети. Поддаться таким настроениям в трудную минуту борьбы — это предательство товарищей, по сути дела — измена делу. Кто сбежит из-под Берлина, тот сможет сбежать из-под Мукдена, а научившись бегать, сбежит из-под Москвы. Сначала будете кривляками-леваками, потом незаметно для себя перескочите боевую баррикаду и очутитесь прямо в стане наших врагов. Именно там любят показную красивую романтику. А мы ценим простоту, искренность и непоколебимую верность делу! Стыдно, ребята! Степан, прошу: верни им их заявления, они, я уверен, поняли свою ошибку и раскаиваются!

Степан с недовольным лицом передает Альдоне и Гансу их бумажки: