Незримые - Рой Якобсен

которые лежали в отдельном ящичке у матери в сундуке, и сказала, что перед Рождеством еще заплатит молокозавод; денег было мало. Ларс сказал, чтобы Ингрид сплавала с ним в лавку, за продуктами к Рождеству, и повторил, что Феликса с собой не возьмет.

– Это с чего?

– Его укачивает.

– Так тебя тоже.

Ларс сказал, что сам он давно уже привык и что Феликс в лодке набивает себе шишки, а на руках у него царапины, которые от соли и мороза не затягиваются. Ингрид ответила, что должна сама посмотреть. Они спустились в кухню и спросили у Марии, чего им купить в лавке. Мария не ответила. Теперь от нее пахло. Ингрид решила, что заставит ее помыться, зная при этом, что ничего не добьется. Она спросила Барбру, что им купить. Барбру перечислила продукты: морковь, сахар… Ларс записал на листе из старого отрывного календаря – лист оказался за четверг – и сунул его в карман. Потом они услышали гудок и пошли встречать «молочную» шхуну.

Они заменили пустые бидоны на полные. Но на палубе оказался еще и сундук, который Ингрид узнала, едва Паулус, обвязав сундук веревками, принялся спускать на берег. В нем лежали вещи Сесение.

Ингрид отвела в сторону Паулуса и сказала:

– Мама у нас мается.

– Это почему?

– Думаю, у нее с нервами неладно.

Паулус скинул второй трос и помог им донести сундук до дома, где поставил его в кухне на скамейку и завел разговор с Марией, однако та не отвечала и, похоже, вообще не замечала его. Паулус огляделся. Ларс с Феликсом пялились на него: глаза покрасневшие, на физиономиях потеки соли, мокрые волосы отросшие и спутанные. Паулус спросил, спят ли они вообще. Ларс ответил, что да, чуть-чуть спят. Сюсанна, пошатываясь, стояла возле печки. Одной рукой она ухватилась за подол Барбру, а другую сунула в рот. Барбру стояла, повернувшись ко всем спиной, будто бы тоже не поняла, кто к ним пришел, шкипер с «молочной» шхуны прежде ни разу в дом не заходил. Но потом она выкрикнула, глядя в стену, что ничего они не спят, они все время в море, и это ужасно, потому что они непременно потонут.

Паулус попросил Ингрид проводить его до шхуны, ему надо ей кое-что передать. Ингрид вышла с ним, и он сказал, что с Марией дела плохи, он предупредит, кого полагается, и им пришлют кого-нибудь в помощь.

Паулус поднялся на борт и вынес какое-то письмо. Вглядевшись Ингрид в лицо, он поинтересовался, спит ли она. Ингрид оторвалась от письма и посмотрела на него. Паулус покачал головой, отшвартовался и велел не пускать парнишек в море – не хватало им сейчас еще на воду выходить. Барбру дело говорит, – сказал он.

Ингрид сказала: ладно.

Паулус снова поднялся на борт и дал задний ход. Дул сильный ветер.

Дома, на кухне, они открыли сундук Сесение. В нем лежал сервиз с надписью «Königzelt» и «Made in Poland», посуда была завернута в газету, которую Ингрид, будучи в услужении у Томмесенов, не читала.

Доставая по одному предмету, они ставили его на стол, а бумагу откладывали отдельно. Всего было двенадцать больших плоских тарелок с позолоченной каймой и цветочным орнаментом, двенадцать больших глубоких тарелок, двенадцать тарелок поменьше, двенадцать чайных блюдец и двенадцать вазочек. Единственное, чего было не двенадцать, это чашек – их оказалось всего одиннадцать, причем одна без ручки. Еще там было два соусника, и два горшка с крышкой, для картофеля, и четыре огромных блюда – два круглых и два овальных, и два разных размеров молочника, и сахарница с крышкой, и кофейник с крышкой, и толстый круглый горшок непонятно для чего, но такой же красивый, как и все остальное. Барбру сказала, что в него можно наливать похлебку, что это вроде промежуточного звена между кастрюлей и тарелками. На дне сундука обнаружился зеленый бархатный мешочек с золотым шнурком, а в нем – двадцать четыре маленькие серебряные ложечки, совсем черные. Барбру освободила место в чулане, Ларс с Феликсом оттащили сундук наверх, в северную залу, а Ингрид сварила палтуса, добавив в воду несколько капель уксуса и два лавровых листика, как научила ее Сесение. Они ели с новых тарелок, добавляя сметану. Одну тарелку Сюсанна разбила. Тогда Барбру принесла из чулана новую и сказала, что если Сюсанна и эту разобьет, то ей зададут трепку. После еды Ингрид обработала Феликсу раны и велела несколько дней их не мочить. Феликс вопросительно посмотрел на Ларса.

Глава 45

Три дня они не выходили в море – вытягивали сети прямо с берега, выловленную треску связали и повесили сушиться, а остатки засолили, они подоили и покормили животных, выпустили овец пастись на улицу, пока те, спасаясь от непогоды, не стали жаться к двери хлева: из хлева они рвались наружу, а с улицы стремились внутрь.

Но в лавку никто не поплыл.

И помыть Марию Ингрид тоже не удалось. А когда ветер стих и они приготовились плыть в лавку, к ним на «молочной» шхуне явился пастор Малмберге в сопровождении врача. Тот обследовал Марию и пришел к выводу, что им нужно забрать ее с собой. Ингрид собрала маленький чемоданчик, который уже брали с собой и она сама, и Барбру, думая, будто покидают остров.

Проводив их, Ингрид сказала Ларсу, что с поездкой в лавку придется повременить. Ларс спросил почему, ведь продуктов почти не осталось. Ингрид не ответила. И Ларс больше не спрашивал.

Ингрид сняла постельное белье в южной зале, прокипятила его в стоящем в шведском лодочном сарае чане и повесила там же, на новой пристани, сушиться. Она застелила кровать свежим бельем и сказала Барбру, что отныне той не придется жаловаться на тесноту – теперь Сюсанна будет спать с Ингрид. Барбру сказала, что это вовсе не обязательно. Ингрид ответила, что решать ей. Барбру улыбнулась и промолчала. Постельное белье Сюсанны перенесли в южную залу, и Ингрид стала учить ее ходить, методично и безжалостно, она одевала Сюсанну и вела ее на улицу. В метель они ходили кругами по пристани, или по лодочному сараю, или по гостиной.

Ларс с Феликсом рыбачили – и с лодки, и сетью с берега. Раны у Феликса затянулись, но потом снова вскрылись, похожие на опухшие глотки с маленькими кроваво-красными язычками. Однако падал он сейчас реже, и новых ран у него не появлялось. Ингрид и Барбру доили животных, кормили их и занимались стряпней. С каждым днем Сюсанна ходила все увереннее и к тому же начала говорить.

– Печка горячая.

– Да.

– И труба.

За два