Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России - Вадим Кожинов

Это единство, созданное русскими, обеспечивавшееся ими, и исчерпывалось границами исторической России — Московской Руси, Российской империи, а затем СССР, — оставляя за пределами своего сложного, многосоставного и «по краям» подвижного корпуса значительные государственные, культурные, этнические массивы Азии и Европы, вполне суверенные относительно нашей страны и относительно друг друга. Кому-то из русских мыслителей, из государственных деятелей этот корпус казался «перегруженным», кому-то — недостаточным по имеющимся возможностям, недооформленным, — но во всех случаях ясно было, что крепление, что оформление его непредставимо без русской нации, русской вдохновляющей силы.

Если же сегодня, в условиях государственного, идеологического, культурного, национального «провала», образовавшегося на месте России-Евразии, вы, господа патриоты, конструируете некую «другую», новую «Евразию», мечтательно «присоединяя» к ней, например, все страны Тихоокеанского региона или вообще всю Азию, дабы «компенсировать» этим катастрофический российский «провал» («компенсировать» в пику, скажем, США или «атлантизму»), то это вряд ли соответствует традиционному русскому делу и явно идет «поверх» действительных российских интересов. За «географической фанфаронадой» (Вяземский) неоевразийцев забыт, принижен, пожалуй, и заживо похоронен русский субъект и слышен бывает какой-то троцкистский даже мотив, спетый, впрочем, на иной, «осовремененный» лад. Новая, обновляемая «Евразия» — это, в сущности, очередной из мондиалистских проектов, принципиально не отличающийся ни от «новой Европы: от Камчатки — до Камчатки или от Аляски до Аляски» (см. «Парижскую хартию» 1990 года), ни от тириаровской «Европы — от Дублина до Владивостока» (см. публикации Ж. Тириара в русской «патриотической прессе»).

Ясно, все эти мондиалистские проекты — «американоцентристские», «европоцентристские», «азиецентристские» или «неоевразийские», с шифрами «Атлантика» ли, «Континент» ли и пр. — направлены против России и русских (а собственно, против всех народов, входивших в Советский Союз).

Мондиалист не ставит вопроса о единстве — культурном, религиозном, историческом, национально-этническом, — намереваясь не сплотить, а, напротив, распылить, растолочь и смешать все несоединимые породы. Он имеет в виду не возможность (задачу) гармонии, а, напротив, возможности «энтропийного» хаоса. Культурные, национальные, духовные сущности разных народов для мондиалиста — «звук пустой». Звук пустой для него и сама география: ее-то «перечертить» легче всего, урвав при этом «биомассы» («рабсилы»), «геологии», природных богатств. И если «новая Европа» Буша — Коля — Горбачева охватывала вместе с натуральной Европой североамериканский континент, а также Сибирь с Камчаткой, то отчего ж бы новой «Евразии» не замахнуться на во всех отношениях отчужденные от Европы районы, на Центральную, на всю тихоокеанскую Азию, на Ближний Восток — да хоть бы на Африку — и не стать даже «Евроафроазией»?! Отчего ж бы не так, если есть на свете ЮАР, наложившая уже лапу на российские алмазы? И появятся у нас новые «русские патриоты» — «афророссы» или «евро-афроазийцы» — и, играя в геополитику (точно в кубики с рисунками материков), станут доказывать нам органичность и выгоду блока с любым экзотическим хищником и отыщут корни славянства, истоки вероучения русских хоть бы в самом аду. Как знать! Ведь идет, продолжается, нарастает широкий эксперимент над русским национальным сознанием, все ближе нащупывается тот вожделенный предел, за которым сознание выродится в условный рефлекс «биомассы», а русская интеллигенция порой выглядит то ли первой жертвой, то ли прямой соучастницей этого эксперимента: сразу не разберешь — так глубок социальный регресс!..

Говоря о мондиалистских построениях, сопровождаемых даже какой-нибудь «национально-освободительной» идеей, о «пробных шарах» новых «геополитических» (а в основе — расистских) теорий, я хотела здесь подчеркнуть, что мондиализм — многокрыл. Он имеет американо-израильское, европо-германское или «континенталистское», «неоевразийское» и бог еще знает сколько разнопоименованных, соподчиненных или даже враждующих «подразделений», более или менее «приоритетных» средств экспансии, — «и все на наш редут»!

Цель одна — мировое господство селекционного меньшинства (у «скромного» Ж. Тириара — как бы лишь полумировое) с устранением «последних» препон к этому, средь которых Россия — главная. Ибо она, «взятая во всецелостности со всеми своими азиатскими владениями, это целый мир особой жизни, особый государственный мир» (К. Леонтьев), с особо неподатливою духовностью и особо завидными для обглодавших себя «потребительских обществ» («цивилизованных стран») материальными ресурсами… Богатства Сибири, Урала, нашего Севера и Дальнего Востока равно снятся и бывшему эсэсовцу Тириару (правда, уже в «неземных снах»), и свежему президенту США, и наследникам японских самураев, и израильскому кнессету — множеству поставщиков «гуманитарной» (идеологической) помощи России, каковую «помощь» в милой для них упаковке и подхватывают сейчас наши патриоты-«евразийцы».

И, возвращаясь вплотную к «нашему редуту», скажу, что бытующая формулировка: русские — это просто родовое понятие евразийства (то есть некой, так названной части человечества), — мне кажется, предполагает несколько далеко не научных объективных целей. Первая: поставить великую нацию, создательницу России-«Евразии» в некий эгалитарный, всеуравнивающий «неоевразийский» ряд. Вторая: исподволь отменить само имя «русские» — «родовое понятие» из неведомо как взбитого транснационального коктейля.

Да, речь идет о «безболезненном», «бархатном» (как теперь говорят обо всех коварно-разрушительных процессах) отказе от имени. Вместе с веянием мондиализма отзывается тут, конечно, и наследие ленинско-брежневского интернационализма. Ибо новое этническое прозвище «евразийцы» служит тому же, чему служило брежневское переименование Центральной России в «Нечерноземье», а проживающих там русских — в «нечерноземцев». Только в одном случае термин взят из географии, а в другом — из почвоведения. Так ли уж важно! Лишь бы не из реальной истории Отечества. Трогательно, правда, что «российско-патриотические» неоевразийцы «остроумно» уговаривают русских соглашаться на новое прозвище — по примеру «хороших мальчиков»: «и англичанина, и немца, и француза», которые (вот она — зрелость!) «никогда не обидятся, если их назовут европейцами»…

Римляне бы — «обиделись», — осмелюсь вклинить антипример, более сродный русским. (Речь, конечно, о древних римлянах.)

Но до чего же дорог нашим «антиатлантистам» западный образец! Да и кто они, собственно, наши «неоевразийцы»? Там ли укоренены, где — с виду — растут? «Своя своих не познаша», — подмывает порою сказать, наблюдая борьбу иных «русско-патриотических» идеологий с русофобией всех прочих мастей!

Многое можно бы тут добавить. Что «Россия — не нация, а континент», — повторяет Вадим Валерианович уже долгие годы, зачарованный фразой, как-никак уводящей от понятия «русская нация», хоть и ложно значительной, на мой взгляд. Что ж, отвечу подобным же по содержательности: «Англия — это не нация, а остров». И могла б продолжать эту чеховскую переписку с «ученым соседом». Но ввиду горестного, но живого еще российского «редута» я считаю важным отметить: свой посильный вклад в денационализацию русских, в понижение русского самосознания внесли за последние 20 лет и русские «нациоведы» — из «патриотического стана». Вольно, невольно ли — это другой вопрос!

Чего стоили хотя бы настоятельные разъяснения авторитетного Вадима Валериановича, что «русские, кажется, один из немногих народов в мире, самоназвание которого является прилагательным, а не существительным», что «само слово «русские» — это как бы (?) определение, а не предмет, и что это свидетельствует о «неукорененности в древнем и прочном бытии» и, конечно, о несуверенности русских, об их внешне служебной роли в сложно подчиненном предложении, каким представляется тут многонациональное человечество… Эта «национальная грамматика» диктовалась нам с солидных журнальных страниц и с телеэкрана. И дошла она и до того, что, «если угодно, нацисты были правы, когда утверждали, что в России не много «арийских элементов»…» (Как не правы, если решили идти на Россию во имя «арийских интересов»! А сейчас у нацистов Третьего рейха еще больше единомышленников внутри России, в том числе и за счет молодых «евразийцев».)

Что ж, предлагая нам нынче картонную корону «евразийцев», нас как будто возводят в «предмет», в ранг «существительного» — и надо бы благодарить?

С точки зрения подсобных членов предложения недавней «национальной грамматики» В. Кожинова, это так. Но вот беда: становясь географическим и абстрактным «предметом», мы, извечные «прилагательные», бродячие «определения», ищущие своего «предмета», вернее — «предметов», чтоб весьма беспринципно «облечь» их (мак — красный, платье — красное, кровь — красная и т. д.: такова уж судьба множества грамматических «определений»!), — на деле утрачиваем самостояние. Какое имели — в высшей степени, чем иной многоуважаемый «предмет». Потому что наше-то «прилагательное», «определение» — русские (что невдомек лингвистическим нашим нацповодырям) — притяжательного, строго притяжательного толка. Оно отвечает на грамматический вопрос не «какие?», а — чьи? И, смущаясь своим «неполноценным» именем прилагательным или отказываясь от исторического имени «русские», мудро оформленного самим нашим языком, мы разом утрачиваем свой, русский, космизм («Даждьбоговы внуки»), нашу божественную генеалогию, всю философию глубочайшей нашей связанности с основами мироздания, с Верховной Истиной. Наш «великий, могучий» национальный язык и впрямь адекватен духу нации, он, как сам этот дух, непостижим для рационалиста-прагматика, — а русским писателям надобно все-таки понимать его… И заодно, стесняясь своего «имени-прилагательного», мы стираем и патриотизм. Ибо «русские» — как и «русичи» (тоже — чьи) — это накрепко принадлежащие Русской, отчей земле, «стяжаемые» ЕЮ себе и согласные со всей космической иерархией, которая существует между богом и нашим народом. Мы немыслимы вне высокородного своего «прилагательного», как немыслим без отчества всякий русский человек. Что же я предлагаю — взамен «геополитических» кубиков и новых «национальных» грамматик?