Последний страж Эвернесса - Джон Райт

Но когда люди собрали все объедки и мусор и сложили их в закрывающуюся емкость, стало ясно: они боялись, что какой-нибудь враг сумеет заклясть или отравить их, нарисовав руны на костях, которых касались их губы. Поэтому им приходилось избавляться от костей со столь дорого стоящей тщательностью. Он снова напомнил себе, что нельзя недооценивать таких людей.

К этому моменту Азраилу уже не терпелось приступить к делу. Во время трапезы он совершил немало мелких и крупных ошибок, и по их колебаниям и изучающим взглядам было видно, что легенда о пострадавшей за время болезни памяти начинает ползти по швам.

Крестьянин извлек небольшую белую бумажную трубочку и вставил ее в рот, затем вытащил драгоценный камень и вызвал из воздуха огонь. Огнем он поджег бумагу, и Азраил учуял благовоние, которое крестьянин вдохнул. Обстоятельства опять подверглись пересмотру. Крестьянин, как многие представители его сословия, явно вступил в ряды духовенства. Следовательно, ему запрещено носить оружие и он не подпадает под дуэльный кодекс, к тому же достиг некой власти над огнем.

У Азраила была только секунда, чтобы взглянуть на пламя, прежде чем оно погасло. Одного взгляда хватило. Во-первых, оно сказало ему, что крестьянин никакой не священник; магии у него даже меньше, чем у животного, нет ни охранных заклятий, ни иной защиты. Во-вторых, силы империи Ночи выступают на Эвернесс как раз сегодня вечером. В-третьих, девочка-фея и посланный Прометеем охотник-титан в данный момент находятся в Эвернессе. (Как умно! Пока Азраил тут попусту растрачивает время с мелкими сошками, силы Оберона маневрируют, чтобы довести до конца его поражение!) В Эвернессе присутствует еще одно существо, переодетое священником… нет, переодетое врачом, которое…

Но тут пламя погасло, и крестьянин выдохнул благовоние через ноздри.

Азраил встал и извинился, мол, он очень устал и хочет спать. Галенова мать проводила его в отведенную ему комнату и некоторое время с ним разговаривала. (На ней тоже не было защиты, хотя знаки сказали ему, что она как минимум одну ночь спала под крышей Эвернесса.)

Она говорила, как ему показалось, долго. Азраил не был уверен, чего хочет эта проститутка, да его это и не волновало. Но внезапно до него дошло. Хотя вслух она не сказала бы этого никогда, она просила прощения. Она винила себя, что оставила сына на попечение дедушки и это привело, как она себе воображала, к тому, что казалось ей безумием и болезнью.

– Мэм, – ответствовал он, – я благодарен вам, что вы отдали меня на попечение деда. Болезнь, от которой я столь недавно оправился, и вправду не приключилась бы, не будь я там. Но вы не правы, полагая, что это дурно меня повлияло. Нет, на самом деле я доволен более, чем могу выразить.

– Знаешь, это твой отец вечно бросал нас, уезжая в командировки на месяцы и годы. Я всегда думала, что мы особенно близки. Но мне не за что извиняться! Он оскорбительно вел себя по отношению ко мне, ты это знал? Не физически, конечно, он никогда бы не поднял на меня руки, но психологически оскорбительно. Он никогда не заботился о твоем образовании так, как я. Твой дедушка имел возможность отправить тебя в самую лучшую школу. Это бы хорошо смотрелось в твоем резюме. Если бы ты когда-нибудь составил резюме, как я тебе не раз советовала.

Она перескакивала с одного на другое, и Азраил не мог уследить за направлением ее мысли. Он догадывался, что ее заявление, будто ей не за что извиняться, означало как раз противоположное. Де Грэй решил, что недостаток суровости со стороны Питера испортил ее, но ему было приятно, что она признавала образование, которое мог бы дать Галенов дедушка.

Затем его настигло прозрение. Эта женщина, какой бы предательницей она ни была, по-прежнему любила сына и заботилась о своем маленьком мальчике, место которого Азраил так жестоко узурпировал. И кто он такой, со всеми его черными преступлениями за спиной и еще худшими на уме, чтобы осуждать женскую слабость? Она предала своего господина, это правда, но что это по сравнению с предательством Азраила?

Он взял ее руки в свои и склонил голову.

– Возможно, есть прощение для всех нас, мать моя. Я молюсь, чтобы было так. Ибо в противном случае впереди нет ничего, кроме тьмы. Тьмы, которая поглотит нас всех.

Она встала и поцеловала его в макушку склоненной головы.

– Не надо так мрачно! В книжке о позитивном мышлении, которую я прочитала, говорилось, что никогда нельзя терять надежду. Я постоянно представляла себе, как ты возвращаешься домой из больницы живой и здоровый, и смотри! Вот ты и вернулся. Даже если отцу на тебя наплевать, я рада, что ты вернулся. Усни!

И она вышла.

Он видел линии у нее на ладонях, когда держал ее руки в своих, и знал, что, несмотря на жалобы и пустую болтовню, она искренне любит своего мальчика, который был, пусть и через многие поколения, и Азраиловым сыном.

Он моргнул и с удивлением обнаружил, что слезы, предсказанные им на этот вечер, оказались его собственными.

Уилбур Рэнсом был счастливым человеком – счастливее, чем он того заслуживал, по собственному мнению. В своем возрасте он никак не ожидал, что его полюбит молодая и привлекательная женщина. И после свадьбы он никак не ожидал, что она сумеет так ловко управляться с чековой книжкой и семейным бюджетом. Она всегда думала вперед, всегда искала наиболее выгодные варианты, старалась – и успешно – сделать его жизнь комфортной, приятной и счастливой.

Только несколько вещей омрачали это счастье. Одной из них являлся этот здоровенный мужлан, ее бывший муж. Уилу следовало понимать, что такая женщина, как Эмили, представляет собой слишком лакомую добычу, чтобы ею не интересовались другие мужчины, включая ее бывшего. Другим недостатком был ее придурковатый сынок. Уил, как мог, старался скрыть, как он ненавидит лупоглазую, мямлящую, застенчивую и сонную физиономию слоняющегося по дому Галена и как он обрадовался, когда парня переправили к дедушке.

Но он никогда этого не показывал. Нет, Уил всегда обращался с парнем с дружелюбной сердечностью старшего брата, уверенный, что его истинные чувства надежно скрыты под ней. Не было такого, чего бы он ни сделал для этого парня. Уил не сомневался, что одурачил всех.

Если бы парень знал, как он к нему относится, мрачная ярость и отвращение, витавшие вокруг мальчишки, словно дурной запах, имели бы законное основание, но, поскольку он не знал, оправдания не было. Этот парень ведет себя просто нечестно. Испорченный сопляк. Что извиняло, по мнению Уила, его ненависть к пасынку.

Через пять минут после того, как Гален извинился и отправился спать (хотя он явно не устал, маленький лгун), выходя из ванной, Уил услышал шум спора и нарастающей ссоры в маленьком кабинете в конце коридора. Визгливый голос Эмили срывался на крик, а саркастическое фырканье Питера нарастало вместе с ним, как в контрапункте.