Крылья Севастополя - Владимир Коваленко

- Посидим здесь, - сказал он, - подождем вашего возвращения.

Он расстелил реглан прямо возле своего самолета, лег и молча уставился в небо. Алеша Пастушенко пристроился рядом с ним.

Жизнь на аэродроме не утихала. На другой стороне, на стоянке минно-торпедного, то и дело прогревали моторы, один за одним уходили в ночное небо самолеты, видимо, на бомбоудар.

А мы ждали разрешения на второй вылет. Женя Акимов уже задремал на своем реглане. И вдруг над головами раздалось:

- Добрый вечер, соколики.

Мы вскочили. Луна поднялась уже высоко, и было довольно светло. Перед нами стоял майор. Я сразу узнал его, хотя расстались мы ох как давно…

- Есть разрешение на вылет, - сообщил майор. - Погода в районе цели чудесная. Счастливого вам возвращения.

Он начал всем поочередно пожимать руки, а когда повернулся ко мне, вдруг оживленно воскликнул:

- О, да тут старые знакомые! Рад тебя видеть, дорогой. Вернешься, утром заходи, поговорим. [155]

От этого дружеского приглашения стало как-то светлее на душе.

- Спасибо, товарищ майор, зайду.

Когда, небрежно приложив ладонь к козырьку, он отошел, Леша Пастушенко наклонился ко мне!

- Кто это?

- Майор Толмачев.

- Тот самый?

- Тот самый.

Наш «флажок»

…Да, это был Александр Толмачев. С того дня, как он внезапно уехал из нашей эскадрильи, прошла целая вечность. До войны Толмачев был флагштурманом нашей 45-й отдельной эскадрильи. Невысокий, стройный, очень сдержанный, необыкновенно серьезный, он был всего лишь лет на пять старше нас, но в то время такая разница в возрасте нам казалась весьма существенной, и мы смотрели на своего «флажка» (так между собой называли флагштурмана), как на старого воздушного волка.

Толмачев и вправду в штурманском деле был для нас непререкаемым авторитетом. Отлично бомбил и стрелял из пулемета, доказывал и показывал всем, как важна в ночных полетах астроориентировка, к которой мы относились с недоверием, рассказывал о радионавигации, хотя никакого радиокомпаса на МБР-2 не было. И еще много других интересных новинок преподносил нам.

За полгода совместной службы мы притерлись, привыкли друг к другу. Знали, что Толмачев до того, как попасть в военно-морское авиационное училище (которое кончали почти все морские летчики), окончил Высшее военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде, и это тоже вызывало уважение - штурман «в квадрате»: и морской, и воздушный.

Поздней осенью 1940 года, после маневров Черноморского флота, Саша Толмачев неожиданно простился с нами. Оказывается, он попросился в часть, где на вооружении были новые, более современные самолеты, у которых и скорость не та, что у МБР-2, и вооружение более сильное, и навигационное оборудование - что надо. Просьба была удовлетворена. Мы расстались.

А услышали снова о нем уже в первые дни войны. [156]

23 июня 1941 года наши самолеты совершили дерзкий налет на порт Констанца, где было сосредоточено много немецких и румынских кораблей. Удар был произведен днем, в ясную погоду, одними бомбардировщиками, без прикрытия истребителей. Было потоплено несколько кораблей, зажжены нефтехранилища. Все самолеты вернулись на аэродром невредимыми. Первую девятку командира эскадрильи П. Ф. Семенюка вел штурман Толмачев. Точность его расчетов особо подчеркивалась в сообщении.

С этого дня удары по портам врага следовали один за другим, и даже чванливые немецкие генералы, опьяненные первыми успехами на фронте, вынуждены были признать их силу и принимать срочные меры. Начальник генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии генерал-полковник Ф. Гальдер на четвертый день войны - 25 июня 1941 года - записал в своем дневнике: «Налеты авиации противника на Констанцу усиливаются. Германские истребительные эскадрильи стянуты на защиту нефтепромыслов. Русская авиация совершила также налеты на Браилу и Галац».

Действительно, опомнившись после шока, вызванного дерзким налетом на Констанцу, фашисты перебросили к черноморским берегам Румынии несколько частей истребительной авиации, усилили зенитную оборону всех портов - и морских, и речных. На Дунае наносить удары с каждым днем становилось все труднее.

13 июля 1941 года воздушная разведка донесла: в дунайский порт Тульча пришли транспорты с войсками и техникой. Медлить было нельзя: Тульча - ближайший порт, где сосредоточивались фашистские войска для форсирования Дуная у Измаила и наступления на Одессу.

Летчиков, отдыхавших после полетов, подняли по тревоге. В штабе их встретил командир полка Н. А. Токарев. Он был необычайно суров.

- Задание ответственнейшее, - сказал Николай Александрович. - От его выполнения зависит жизнь сотен тысяч наших бойцов, а может, и судьба всего южного участка нашего фронта. Уничтожить транспорты надо во что бы то ни стало. Группу поведу я. Высота на боевом курсе - максимум две тысячи метров. Порт Тульча, вы знаете, сильно укреплен зенитками, рядом аэродром, к тому же цель - в глубине вражеской территории, так что внезапность налета исключена, воздушный бой, видимо, неизбежен. Считаю целесообразным также выделить один самолет [157] для подавления зениток. Их надо поразить точно, с небольшой высоты, особая ответственность тут ложится на штурмана. Предлагаю поручить это задание экипажу… - Он на секунду умолк, переводя испытующий взгляд с одного летчика на другого, и остановил его на Толмачеве. Штурман встал.

- Экипажу капитана Семенюка, - сказал Токарев. - Лучше капитана Толмачева этот район никто не знает.

- Есть, - коротко ответил Толмачев.

…Уже больше часа они находились в воздухе. Шли пока общей группой. И вот - Тульча. Она раскинулась в том месте, где широкий Дунай, приближаясь к Черному морю, разрывается на три рукава. При подходе к Измаилу несколько пар истребителей И-16, покачав крыльями, подошли к группе бомбардировщиков и пристроились немного выше и чуть сзади, чтобы в случае необходимости отразить нападение «мессеров».

Толмачев не отрываясь следил за портом, высматривал зенитки. Он видел их и в прежние полеты, иногда даже наносил их расположение на карту, но все же основное внимание тогда уделял бомбометанию. Теперь задача иная: найти зенитки, снизиться как можно ниже и точно поразить их осколочными и фугасными бомбами, чтобы дать возможность остальным самолетам нанести прицельный удар по кораблям.

Близость цели заставила летчиков еще больше сжать строй, все внимание - на ведущего. Скоро боевой курс - открываются бомболюки. «Пора!» - решает Толмачев и коротко бросает летчику:

- Отворот!

Бомбардировщик резко ныряет вниз, набирая скорость. Группа осталась выше, над облаками, а их самолет теперь идет к цели, прямо в пасть зверю. В считанные секунды проскочили молочную белизну облаков, под крылом мелькнула лента Дуная. Прямо по носу - квадраты городских кварталов на берегу широкой реки, огромные коробки транспортов у причалов. Толмачев уже видит характерные треугольники зенитных батарей с орудиями у каждой вершины, он знает, что и их самолет прекрасно виден с земли, но зенитки почему-то не открывают огонь, словно замерли.

«Почему молчат? - мелькнула мысль. - Неужели хитрят, ждут группу?»

Толмачев припал к прицелу, поймал батарею.

- Влево пять! - скомандовал он. [158]

И в этот миг раздался тревожный голос стрелка-радиста Егорова:

- Слева «мессеры!» - И сразу же застучал крупнокалиберный пулемет: ду-ду-ду! ду-ду-ду!

Так вот почему молчат зенитки!

- Так держать!

Одна кассета осколочных бомб ринулась вниз, навстречу зенитке. А Толмачев уже ловит новую батарею, наводит на нее самолет.

Неистово застучали оба пулемета стрелков, значит, и снизу подбираются «мессеры».

- Спокойно, Саша, не промахнись! - Это Семенюк. Голос ровный, неторопливый, словно они бомбят на полигоне, а не под атакой истребителей.

Сбросили еще одну кассету осколочных бомб, потом еще, еще. Полетели фугасные бомбы. Зенитки молчат. Голос радиста Егорова:

- Еще пара истребителей.

И вдруг ликующий голос:

- Есть один! Ага, гад, получил!

Самолет содрогается от пулеметных очередей. На левой плоскости мгновенно расцвело несколько «лилий» - снарядами «мессера» разворочен металл. Черная тень истребителя мелькнула под плоскостью, потом шарахнулась в сторону - «мессер» разворачивался для новой атаки…

Высота падала. Стрелка альтиметра уже приближалась к единице - всего тысяча метров отделяла самолет от земли. И в эту секунду сердце штурмана радостно дрогнуло: он увидел, как над транспортом взвился огромный огненно-черный столб и корабль начал оседать на правый борт. Поднялись взрывы и в других уголках порта. Толмачев понял: группа Токарева бомбит, удар по врагу нанесен точный, смертельный. Только сейчас ожили зенитки, но их бешеная ярость уже не страшна: поздно!