Алхимия единорога - Антонио Хименес

Я почувствовал, как сердце мое сильно забилось. Неужели передо мной и впрямь «Книга еврея Авраама»? По крайней мере, все указывало на это, в том числе каббалистические знаки.

Когда Рикардо раскрыл книгу, я мягко, но настойчиво протянул руку, чтобы пощупать страницы — похоже, они были не из бумаги. Материалом для многих старинных книг служила выделанная козлиная кожа, однако эти гладкие листы скорее напоминали кору дерева. Не походили они и на пергамент, которым пользовались древние египтяне. Страницы книги были словно промасленными, гибкими, а не ломкими.

Не садясь, Рикардо торжественно огласил посвящение на первом листе:

— «Авраам Еврей, священник, левит, астролог и философ, приветствует еврейский народ, гневом божиим рассеянный среди галлов. Славьтесь».

— Эти строки я могу прочитать сам. Дальнейшее — дело Канчеса.

И Рикардо пояснил, что в предисловии говорится об опасности, которая угрожает тем, кто, не будучи писцом, возьмется читать эту книгу или же воспользуется ею в дурных целях.

Загадочная рукопись была богато иллюстрирована, и Канчес объяснял нам смысл рисунков: так обычно читают книжки детям.

— Вот этот старец — Время. — Канчес указал на седобородого старика. — Он пытается подрезать крылья Меркурию. Видишь? Вот почему Меркурий-ртуть утрачивает летучесть в сернистых облаках высокой температуры. Но у него в руках — жезл-кадуцей, а это означает, что он не одинок. Здесь изображено создание амальгамы и время, потребное для такого процесса.

Потом Канчес заговорил о дубах, о красных и белых цветах, о драконах, об ангеле с копьем, о Сатурне, о Юпитере и так далее. Я ничего не понимал, но слушал как зачарованный. Канчес словно постиг смысл всех вещей. Этот склон был для меня слишком крут, мне подумалось, что я не обладаю и двумя процентами познаний Канчеса. Для меня все это было китайской или арабской грамотой. Я готов был признать свое поражение, но все же не впал в отчаяние, понадеявшись, что однажды, изучив рукопись досконально, тоже сумею в ней разобраться.

— Рикардо, а где твоя лаборатория? — наивно спросил я.

Он ответил с улыбкой:

— В Синтре, естественно, где же еще?

— Но почему не здесь?

— Наивная душа, здесь ведь нет исходного продукта — или прикажешь использовать воду из-под крана? Для Великого делания необходимо открытое поле, природа, живая роса. А еще плавильный котел. Город опасен, хотя многие работают и в городах. А мне больше по душе сельская местность, таинственный и чистый воздух Синтры, энергетические токи ее лесов, ее океанский бриз, ее твердые скалы и ласкающая их соленая пена. Ах, Синтра, Синтра — нам всем следовало бы работать там! Что ж, друзья, теперь вы узнали о секретах этой книги.

Лично я ничего не узнал и ничего не понял, а потому сказал:

— Ты, вероятно, оговорился. Я не нашел никакой формулы, я слышал только загадки, логические забавы и более или менее внятные переплетения слов. Например, мне неясно, что означает фраза «зрю человека в белых одеждах, он воплощает собой первичную материю, славнейшую материю творца»…

— Это нормально, Рамон. Ты ничего не понимаешь, потому что не имеешь представления о Великом делании, ты никогда этим не занимался. У тебя в голове нет ясности, поскольку само делание — неясно. Пока ты чужак. Тебе следует погрузиться в его тайны, и, если тебе удастся быть гибким и прочным, как тростник, Великое делание откроется перед тобой, и ты постигнешь даже то, чего не удалось расшифровать нам.

Я заметил, как странно ведет себя Витор, который не раскрывал рта. Он смотрел на книгу, исполненный слепой веры, однако не проронил ни слова. Этот человек умел молчать.

— Итак, — снова заговорил Рикардо, — мы с пользой провели время, и, надеюсь, не в последний раз. Я сделал копии для каждого из вас, но последнюю страницу оставляю себе. Точнее сказать, две страницы — предпоследнюю я забыл отксерить.

— А разве ты не обещал, что раздашь нам все страницы, кроме последней? — вмешался Канчес.

— Да, но две все-таки лучше. Ладно, мне пора на самолет в Лондон. Не забудьте, в начале апреля встречаемся в Синтре. А еще лучше, в конце марта. Нужно же привести в порядок наши лаборатории. А тебе, Рамон, я советую на несколько дней отправиться вместе с Витором в Синтру. Не упускай случая познакомиться с чудесами, которые распахнут твой разум и направят дух. Тебе следует увидеть Бадагас прежде, чем для тебя придет время действовать. Попроси на работе отпуск за свой счет и живи полной жизнью; это тебе пригодится. Весной я передам тебе две недостающие страницы, и тогда ты сможешь приступить к опыту. Не знаю, насколько в ближайшие месяцы ты будешь свободен в средствах, но в любом случае хочу заранее обеспечить тебе возможность спокойно путешествовать.

— Рикардо, что еще за выдумки?

Но он уже протягивал мне конверт, набитый купюрами по пятьсот евро.

— Я не могу этого принять.

— Потому что смахивает на подачку или потому что я тебя вроде бы покупаю?

— Не надо меня унижать. Ты прекрасно знаешь, что я не согласен ни на то ни на другое.

— Тогда ради нашей старой дружбы, — произнес он цинично.

Я заколебался: искушение было слишком велико, и, кроме того, мне вовсе не улыбалось возвращаться в свою контору. Я мог бы попросить отпуск или попытаться снова сказаться больным, но Рикардо продолжал настаивать, и я все-таки сунул конверт в карман. Конверт был таким толстым, что едва поместился там.

— А что ты будешь делать с книгой, Рикардо? Вернешь на место, раз уже скопировал?

— Я купил ее. Она моя, не забывай.

— А вдруг откроется, что книга исчезла из Амстердама, из Музея изумрудной скрижали? Представляешь, что тогда начнется?

— Как-нибудь обойдется. Книгу я оставлю здесь, а с собой заберу полную копию.

Рикардо притронулся к глобусу, и полушария разошлись. Он положил книгу в глобус и снова закрыл тайник.

— Здесь она будет в большей сохранности, чем в бронированном сейфе.

Мне так не показалось, однако я ничего не сказал. С Витором я договорился созвониться на следующий день, а с Рикардо и со старым непредсказуемым Канчесом распрощался надолго.

— Прощайте, юноша, — иронично бросил мне Канчес.

— До скорой встречи, дедушка Мафусаил. Однажды ты объяснишь мне, почему Фламель написал, что ты умер, так и не добравшись до Парижа.

— Довольно, — вмешался Рикардо. — Конец раздорам.

У дверей дома меня дожидалось такси, и я назвал шоферу адрес гостиницы.

Была полночь; у меня еще оставалось время, чтобы снова встретиться с Инес. Сейчас я мог думать только о ней. Я позабыл обо всем, что обсуждалось за ужином, мне не терпелось заключить эту девушку в объятия. Я позвонил Инес, и мы договорились встретиться в пабе «Россио».