Чародеи на практике - Елизавета Шумская

Поджигает заранее приготовленный пучок туго скрученных трав – полынь, папоротник, еловые ветви, «царские кудри», вербена, еще какие-то, по виду луговые. Немного морщится: огонь не сразу занимается. Но вот пучок загорелся, и Ива делает шаг к краю воображаемого треугольника. С тихой песней заговора обходит его, будто вписывая его в круг. Потом очередь воды: окропить землю на месте бывшего треугольника, ставшего теперь частью круга.

Затем знахарка запускает руку в мешочек на поясе, и появляется черта, видимая и простым взором. Ее рисует мука. Самая обычная. Однако круг из нее получается идеально ровный. Лишь немного смазанный.

Глаза девушки начинают отсвечивать желтовато-красным огнем, а голос становится все ниже. Несколько зерен овса падают в каждую из трех чаш, что стоят около свечей. Тонко дрожит магия.

Позови меня. Позову тебя…Ты услышь меня… Услышу и я…

Рука зажимает ритуальный волнообразный кинжал. Его кончик больно упирается в тонкую кожу запястья. Он совсем холодный и отчего-то нагреваться не спешит.

– Я зову тебя…

Кожа легко рвется при более сильном нажатии. И тут же начинает жечь. Кровь побежала веселыми красными струйками. И сразу же стало как-то легко и жутко. Глаза у Ивы невольно расширились. Она протянула руку вперед, и алая жидкость жизни начала капать в четвертую – центральную – чашу. Травница мысленно отсчитывала секунды.

Почему-то не хотелось ни останавливать кровь, ни зажимать рану, – все казалось таким правильным. Кровь над могилой. Холод под кожей. Огонек свечей в глазах. Живая, почти ощутимая тьма за пределами круга. И магия. Много магии. Она плещется вокруг. Кружится. Бьется о невидимые стены. Что-то хочет. Какого-то завершения… какого-то… Надо как-то ее оформить…

«Почему нет никаких звуков? Куда они исчезли? А, нет, есть. Но только тут, до пределов круга». Думается е трудом. И никак не понять, что еще надо.

А капли перестали стучать по чаше. Теперь они падают с таким звуком, как если бы капали в воду. Легкое удивление. Знахарка чуть опускает взгляд и понимает, что кровь уже закрыла донышко.

«Многовато. Хватило бы и нескольких капель».

В этот момент по девушке пробегает дрожь. Сильная. Такая, что она еле удерживается на ногах. В коленях отчего-то слабость. Это магия. Перенасыщение. «Слишком много. Переборщила. Вот гоблин, ее же надо оформить!»

Это тут же встряхнуло травницу. Коротко и четко она отдает последнюю команду. Вкладывает в отрывочные слова всю свою решимость. Всю свою волю. Всю свою силу.

– Эзгио, явись!

Ребята ни живые, ни мертвые наблюдали за этим действом. Они не любили в этом признаваться, но следить за работой подруги нравилось всем. Прежде всего потому, что это всегда было какое-то странное, абсолютно ненаучное колдовство. Но на него отзывалось все вокруг. В том числе и что-то в самих магах. Даже эльф, глядя на эту картинку, чувствовал себя не совершенным и прекрасным, а очень, очень живым: ему казалось, что он буквально ощущает, как течет кровь по его венам. И она звала его. А может, не его? Но что-то явно отзывалось на колдовство знахарки. Это поражало. Равно как и то сильное чувство, которое рождалось внутри. Хотелось что-то делать, совершать какие-то безумства… Нет, не безумства – просто быть проще. Проще в желаниях. Драться – яростно и… наслаждаясь каждым нанесенным и полученным ударом. Да, даже получать чужие тумаки казалось сейчас благом, это помогало чувствовать себя живым, а тело свое – телом смертного… Любить – не чисто и возвышенно, это ему давно уже вот где стояло! – сейчас так хотелось любить по-другому, бросив ее… нет, не конкретно ее, а просто какую-то другую, на траву, не думая, и отдаваться страсти, беря и властвуя… Хотелось колдовать, не творить изящные и безупречные заклинания, а призывать всю силу, что даровали ему звезды и природа, ощущать свои стихии – Воду и Землю – как часть себя, как свою кровь… Хотелось сокрушительной власти в руках, власти над добром и злом… Впрочем, добра и зла тоже сейчас не существовало, все заполняла сейчас только Природа и желание быть сильнейшим, чтобы жить, выживать… Да, именно этого ему и хотелось – жить, несмотря ни на что.

Златко, Дэй и Грым чувствовали примерно то же. Но нечто подобное иногда им приходилось переживать и в обычной жизни: им были знакомы эти эмоции, их сила. Для Калли же в нормальном состоянии это все было глубоко чуждо. И поэтому сейчас поражало. Он смотрел на красную, почти бордовую при таком освещении кровь, которая капала с запястья знахарки, и не мог наглядеться. Эта подсвеченная тремя огоньками жидкость казалась олицетворением жизненной силы, чем-то по древности и могуществу сравнимым лишь с землей.

«Вода. Земля. Кровь, – билось у Светлого в голове. – Жизнь…»

Эльф не помнил, чтобы когда-либо раньше ему доводилось испытывать такие эмоции. По крайней мере, такой силы, и это поражало его. «Человеческая, людская магия… подумать только…»

Однако действо явно подходило к концу, вот уже прозвучали слова вызова и…

…и ничего…

Калли, да и все остальные, не могли в это поверить… Но ничего не произошло.

Дух не появился.

Маги смотрели на могилу. Ничего и никого. Воздух не сгущался над захоронением, не появлялся таинственный необъяснимый свет, никаких призраков и потусторонних голосов тоже не наблюдалось.

Ива стояла в центре круга и пыталась прийти в себя. Она никогда раньше не делала ничего подобного, но со слов тетушки знала: что-то должно произойти. «Да ты не волнуйся, девочка моя. Момент появления духа ты не пропустишь. Уж поверь мне», – тогда сказала по этому поводу старая ведьма.

«И что? Ну и где этот дух, а?»

– Что-то я не понял? – вслух возмутился Грым. – Где этот гоблинский шаман?!

– Да я все думал, – раздался голос откуда-то сбоку, – сами вы догадаетесь, что я буду говорить только с Бэррином, или нет?

Он не был похож ни на призрака, ни на бесплотного духа.

Если бы маги не знали, что Эзгио давно умер, то никогда бы не поверили в это.

Шаман сидел на одном из камней в расслабленной позе, привалившись спиной к одной из стен пещеры. Правая нога упиралась в камень рядом. В зубах Эзгио держал какую-то небольшую палочку. На нем был все тот же замшевый балахон с бахромой, поверх которого висела гроздь амулетов и прочих непонятных, но явно колдовских вещичек. Шаман казался чуть ли не живее самих студентов Магического Университета. Морщины, мешки под глазами, складка меж бровями от постоянного напряжения. И взгляд… Самое главное – взгляд. Так смотрят только живые. Столько было в нем чувств, огня – от ненависти и отчаяния до превосходства и силы, – казалось, в нем билась сама Жизнь.