Зверь из бездны - Евгений Чириков

– Торжествующая добродетель! – произнес Борис громко, так, чтобы услыхала Лада, и захохотал…

Глава двадцать третья

Это была кошмарная ночь несчастных людей, вообразивших на несколько часов себя счастливыми. Поруганная заплеванная любовь билась, как птица в клетке, изо всех сил стремясь вырваться из гнусной действительности хотя бы путем самообмана. Собрав все свои силы, эта любовь била крыльями. Темнота ночи – они погасили даже слабый огонек ночной лампочки, – казалось, прикрыла все «настоящее» непроницаемой завесой тайны. Были Лада и Володечка тех дней, когда они, только что поженившись, чистые и лучезарные в своей чистоте, праздновали свое соединение в этом самом беленьком домике и даже в этой самой комнатке, в которой тогда, чудилось, поселилось само человеческое счастье… Ничего не случилось, не опоганивали любви, не изменяли друг другу, не было страшной разлуки, похожей на черную бездну мерзостей. Будто эта ночь – продолжение былого, ничем не омраченного счастья… Призраки прошлого точно сожгли всю наносную грязь подлого времени. Время исчезло. Нет его! Есть только прежние Лада и Володечка… да вот этот, похожий на ангела, ребенок, подарок Господа, живое кольцо, спаявшее их навсегда, до смерти…

Только когда солнышко всплыло над вершиной гор и искоса заглянуло, точно одним глазом, в занавешенное окошко, скользнув лучами по косяку, – они опомнились от всех обманов черной ночи, встретились глазами, поняли, что есть «настоящее», и оба испугались. Лада тревожно взглянула на запертую дверь и, закрыв истомленный взор, прошептала: – Теперь уйди! Скорей…

И Владимир вспомнил, что там, за дверью, – брат, что Борис не спал, когда он уходил сюда, вспомнил, что он все-таки «волк», судьба которого загадочна, и потому надо прятаться от людей. Быстро вскочил, обвился одеялом и, отбросив крючок двери, боязливо прислушался. Точно не муж, а вор или преступный любовник, которому необходимо скрывать связь с Ладой. Скользнув по ее лицу, он словно испугался или изумился: Лада, но не та! Измученное лицо, впавшие крепко сомкнутые глаза, сжатые губы и словно нахмуренное думами чело. Точно чужое лицо. Разбежались от света все призраки старого, помогавшие обманывать себя. Владимир уже начал осторожно приоткрывать дверь, чтобы выйти, как вдруг позади его раздалось рыдание в подушку. Что случилось? Заплакала и девочка в кроватке, стоявшей в ногах матери. Это свет солнышка прогнал призраки, помогавшие Ладе забыть действительность, и она опомнилась от всех самообманов. Владимир растерялся, метнулся к девочке, но та испугалась.

– Уйди же, ради Бога! – сквозь рыдания повторила Лада, не поднимая лица. Владимир вышел и столкнулся с бабушкой, которая, заслыша плач ребенка, пошла в Ладину комнату:

– Вы что тут?.. Испугали! Как не стыдно…

Владимир почувствовал еще более себя «волком» или вором, что-то пробормотал и торопливо скрылся за другой дверью. Борис одевался. На лице его, измятом бессонной ночью и «звериными» муками, блуждала странная, злая улыбочка.

– Что, с законным браком можно поздравить?

Владимир смутился и рассердился: какая грубая и циничная шутка. Ответил вопросом:

– А ты что, уже встаешь? Так рано?

– Я уезжаю…

– Куда?

– В Севастополь. С рыбаками в Балаклаву, а оттуда как-нибудь…

– Может быть, и мне…

– Я еду на фронт. Решил окончательно. Надоело, и потом… Я здоров и не желаю дезертирствовать…

– Как же мне?

– А уж это решай сам.

Рылся в шкафу, укладывал белье и вещи в чемодан, тихонько насвистывал, избегал смотреть в лицо брата. Точно чужой, малознакомый. Это покоробило Владимира.

– Но ты еще вернешься, Борис?

– М-м… Не знаю. Как сложатся обстоятельства.

– В доме мне, пожалуй, опасно долго оставаться…

– Я тебе высказал свой взгляд. А уж как ты думаешь и решишь, это твое дело. Дезертиров у нас расстреливают – имей это ввиду.

– У вас даже и не дезертиров расстреливают. Я это испытал на своей шкуре.

– Случается, – обиженно произнес Борис, стягивая ремни чемодана.

– Может быть… Может быть, ты бежишь от меня? В таком случае я…

– Я не бегу, а исполняю свой долг.

– Почему ты так… таким тоном… говоришь со мной?

– Каким?

– Точно ты сердишься, оскорблен чем-то, недоволен…

– Только самим собой.

Борис понес чемодан из комнаты. Когда пихнул дверь ногой и она распахнулась – предстала бабушка с девочкой на руках. Девочка протянула ручонки к Борису:

– Папа, на!

– Я тебе не папа. Вон твой папа!.. Теперь у тебя новый папа… или старый папа…

– Вы куда это? – спросила бабушка.

– На фронт, ваше превосходительство.

– Нет, кроме шуток?

– Какие тут шутки! Вас защищать.

Бабушка смотрела, широко раскрыв глаза, и не знала, что сказать еще.

Видимо, у ней была мысль о Ладе: знает ли Лада, что Борис уходит? Была мысль о том, что «тайна» раскрылась, и тревога о том, что же теперь будет?..

– А как же… – начала было она оппозицию.

– С вами остается Владимир Павлович, а я испаряюсь.

– Но ведь он… А Лада знает, что вы уходите?

– Не докладывал.

– Вы, по крайней мере, простились?..

– Вчера еще.

– Значит, она знает?

Бабушка пошла к Ладиной двери и, приотворив ее, тревожно сказала:

– Борис уезжает на фронт…

В ответ последовал новый взрыв рыданий.

– Ну, это уже начинает делаться смешным! – сказал Борис, подхватил чемодан, сдвинул на затылок ухарски офицерскую фуражку и крикнув: «Счастливо оставаться!» – быстро пошел к балкону. Бабушка следом за ним, с ребенком на руках. Борис, посвистывая, шел к морскому берегу, а бабушка с отчаянием смотрела на его спину и повторяла:

– Борис Павлыч! Борис Павлыч!

Даже не оглянулся. Исчез под спуском. Бабушка сидела с ребенком на балконе и беззвучно плакала. Это было так странно: ей казалось, что Борис поступил подло, что именно он – муж. Владимир Павлович так, нечто вроде «грешного увлечения». Ушел и всех бросил. Владимир… что ж он за муж? Это бродяга, которому надо прятаться и который опять убежит к «зеленым» или «красным», и они останутся одни. Владимир лежал в постели, придавленный и ошелом-ленный всем, что слышал, видел и теперь сразу понял. Борис – ее любовник! Борис! Родной его брат! Так вот она, разгадка вчерашней ночной сцены на балконе. Подлец! Какой, брат, ты подлец! Не хватило порядочности сказать прямо в лицо… Испугался пули. Напрасно: скорей он пустит ее себе в висок… Но она, Лада? Зачем же она сама позвала его ночью, и… такое надругательство над всем прошлым и настоящим. Будущего нет… Впрочем и настоящего теперь нет. Ничего нет! Вспомнил Спиридоныча и повторил его любимую фразу шепотом:

– Ничего нет… Ничего неизвестно. Ничего!

Боже мой, какой кошмар: Лада, в одной рубашке, как полоумная, выбежала из своей комнаты, метнулась на балкон и стала кричать:

– Вернись! Вернись! Ради Бога! Ради Бога!

И снова рыдания. Заткнул себе уши, чтобы не слышать ее отчаянных вскриков, полных безумной тоски и безответных призывов. Наконец затихла. Кошмар оборвался. Слушая эти вопли, Владимир взял в руки револьвер и дрожащими руками стал щелкать взводом. Что-то попортилось: пуля не вставлялась. Торопился, и от этого еще больше не ладилось… Но неожиданно вопли оборвались, сразу сделалось тихо, и в этой тишине прозвучал голос девочки, такой спокойный, радостный, прозрачный, точно птичка райская запела после грозы и бури. И Владимир отбросил револьвер. Святая детка! Как цветочек на навозе. Прекрасный благоуханный цветок чистой первой любви, затоптанной и поруганной нами самими. Ну что делать?

Торопливо одевался, сам не зная еще, зачем и куда он торопился. Надо было торопиться, а куда и зачем – неизвестно. «Ничего неизвестно. Ничего!»… Неожиданно растворилась дверь. Даже испугался: перед ним с искаженным мелкими судорожными подергиваниями губ лицом и странными потухшими глазами стояла в одной сползшей с плеча сорочке Лада и кротко и ласково говорила:

– Володечка! Ты собираешься? Не уходи!.. Ради Бога, не уходи.

Она села на диван и опустила голову. Была похожа на сумасшедшую Офелию.

– Смотри: я тебя люблю… Я сама не знаю, что это такое…

Толкнулась скорбь и жалость в душу к Владимиру. Она такая несчастная, такая скорбная, что в душе уже нет ни оскорбления, ни злобы, а только одна жалость!..

– Почему вы с Борисом не сказали мне, что вы любите друг друга? Я все понял бы и… что ж делать? Простил бы тебя… ушел бы… опять.

Лада вся вздрогнула и схватила его крепко за руку:

– Нет, ты не уйдешь!.. Нет!.. Я тебя так люблю… Я тебя долго ждала.

– Но ведь ты любишь Бориса? – сказал он отвернувшись.

– Бориса?.. Я не знаю, Володечка… Я и тебя люблю… Ты не веришь? Может быть, я тебя люблю даже больше… Я не знаю… Верно, я схожу с ума… Приласкай меня!.. Ну, вот… я заперла комнату… никто не увидит… Иди ко мне!

– Не могу, Лада…

Отошел к столу и, опершись на него руками, опустил голову. Лада подошла и вдруг увидала в стеклянной пепельнице золотое кольцо: