Почта святого Валентина - Михаил Нисенбаум

Голубоватый озоновый блеск и предчувствие эха: в холле института не было ни души, ровными рядами подцепляли воздух крючки гардероба — только в дальнем углу переливался огненными пчелами багровый палантин, очевидно кем-то забытый. Хронов сделал несколько неуверенных шагов, эхо ответило по-военному четко. За поворотом обнаружилась анфилада наглухо запертых дверей. Вдруг самая дальняя и высокая дверь распахнулась, и в коридор рухнула колонна ледяного света. Из светового столба вырвалась облитая сиянием фигура и двинулась строевым шагом прямо на Георгия. Через несколько ударов сердца перед ним остановилась маленькая строгая женщина, державшая под мышкой картонную папку с надписью «Дело №».

— День добрый! — отчеканила женщина. — Ваша фамилия?

— Хронов.

— Позвольте, сверюсь со списком.

Женщина раскрыла папку, достала оттуда плотный листок, сверкнула жемчужным ногтем по строчкам и кивнула:

— Возьмите экзаменационный листок, да не потеряйте. Пройдете кабинеты шестой, одиннадцатый, двести третий, потом занесете результаты в кабинет двенадцать «А». Все понятно?

— Скажите… Простите… А где все? Где Ануш?

— На экзаменах вам никто не понадобится. Только знания, — сурово ответила дама. — Еще вопросы есть?

— Очень много.

— Вот на экзамене и ответите. Ни пуха ни пера, господин Хронов!

Голова женщины упала на грудь в быстром поклоне и тут же гордо взлетела на место (челка при этом так и осталась лежать на глазах). Произведя поворот «кругом», администратор промаршировала в конец коридора, дверь отверзлась, и женщина вошла в световой столб. Хронов остался один. Где-то в соседнем измерении почудился плач младенца. «Хорошенькая, однако, выходит пиеса…»

Повернувшись, он увидел на двери круглую бирку с цифрой «6». На табличке было написано: «Кафедра привыковедения», а под табличку подсунут бумажный листок, чернильно кричащий: «Тихо, идет экзамен!»

Он постоял перед дверью, хотя понимал, что никакой очереди нет и он здесь — единственный экзаменуемый (хотя, отчего же единственный? Нюшку тоже надо проверить, мало ли что). Осторожно постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Его встретила темнота, было непонятно, что это за помещение, каких оно размеров, есть ли кто-нибудь внутри. Хронов кашлянул — ничего. Запах. Не учреждения, не класса, не лаборатории — ухоженного дома. Трудно было определить состав запаха: пахло немного шерстью девичьего свитерка, еле-еле — пудрой, слегка — свежемолотым кофе, но главное — мирным уютом. Георгий вдохнул и шагнул внутрь. Дверь за ним сама собой закрылась, причмокнув язычком замка. Тотчас за этим звуком сами собой разъехались портьеры, и вырезалась из небытия комната. Странно было видеть такую приятную комнату после холодного коридора, конвоируемого десятками одинаковых белых дверей.

Пара кресел в углу, точно двое приятелей, так давно знающих друг друга, что можно просто задумчиво молчать вдвоем на самой теплой глубине понимания. Диван, застеленный полосатой дерюжкой и пять-шесть маленьких пестрых подушек. Книжный шкаф, торшер, напольная каменная ваза, телевизор, проигрыватель, стопка пластинок, колонки красного дерева, удивленно распахнувшие черные динамики.

У порога Хронова ожидали тапочки его размера, не новые, но и не изношенные, без причуд и прикрас — именно такие, какие он выбрал бы сам. Он переобулся, прошел по ковру, растолстевшему от съеденного шума, и сел на краешек дивана.

Тотчас в ковре прорезалась щель, и квадратный лоскут ткани тяжело провалился куда-то под пол. В то же время из-под пола, подрагивая-позвякивая, вырос столик, на стеклянной поверхности которого стояли невысокий массивный стакан апельсинового сока, блюдо с горячими тостами и еще одно с волнистыми лепестками облитого жаром бекона.

«Где экзамен? В чем заковыка? — думал Хронов, жадно поглощая угощение. — Это что, укрепляющая процедура перед испытанием? Или экзамен на пищеварение?» Тут сами собой прокашлялись динамики, зажглись лампочки на панели вертушки, тонарм медленно опустился на черное озеро пластинки. Запотрескивала, точно угольки в печи, виниловая дорожка, и вышли из озера знакомые вступительные аккорды, беззаботные, словно походка гуляющего по морской набережной в первый день летнего отпуска. Мужской голос запел про капли дождя и про солнце, которое отлынивает от работы. Голос не пытался убедить, что он самый сильный и красивый голос на свете, он был добродушный и надежный — голос старого друга. Хронов подошел к окну и увидел осенний сад: кусты боярышника в шубе багряной листвы, яблоню, ряды хризантем на грядках. Да и здесь все было как надо. Песня отзвучала, за спиной опять задрожало-зазвенело, и столик с посудой медленно сгинул в подполье. Ковер снова сделался цел и ровен.

Портьеры поехали из углов, сдавливая просвет в сужающуюся щель, которая вскоре вовсе исчезла. На мгновение ему показалось, что в комнате запахло Нюшиными духами. Потом кто-то включил телевизор, и знакомая актриса в домашнем халатике прорыдала: «Мне будет сорок!» — «Когда?» — «Не знаю. Когда-нибудь!» — Актриса разбрасывала по комнате бумажные платки. Георгий с удовольствием посмотрел эту сцену, затем герои легли спать, экран погас и в комнате наступила ночь, длившаяся не более минуты. Шторы вновь разъехались, со знакомым дребезжанием на прежнем месте вырос стол с апельсиновым соком, тостами и беконом, далее песня про капли дождя, запах духов, затемнение, уже показанная сцена из фильма и полный мрак.

Хронов толкнул дверь, в которую вошел, но дверь не поддалась. Помрачнев, он вернулся на диван. Теперь этот цикл приятных событий будет повторяться много раз. Сколько? Чем это должно закончиться? Пока все эти приятные вещи не станут вызывать омерзение?

«Неужели они думают, что на десятом или двадцатом стакане сока я решу задачку с привыканием! Да я скорей описаюсь. Положим, мне все понятно. Дальше что? Сколько съесть тостов, сколько прослушать капель? Пока не стошнит, экзамен не сдан? А если скажешь „хватит“, не распишут? Ну Илюха, попадись мне только». Пока приятный мужской голос пел про то, что напоминает себе парня, лежащего на слишком короткой кровати, Георгий взял пульт от телевизора и несколько раз ткнул в сторону экрана. Реакции не последовало. Сближаются шторы, вспыхивает экран, ей будет сорок — когда — когда-нибудь. — Экран гаснет, в комнате наступает еще одна ночь, четвертая за последний час.

Перекидывая пульт с ладони на ладонь, Хронов протыкал взглядом омут неосвещенной комнаты. Ожидаемо щелкнуло слева вверху, вспорола темноту светлая щель, шторы поехали в стороны. На сей раз он не прикоснулся к завтраку, просто снял со стола и поставил рядом на пол стакан и тарелки. «Смени пластинку», — сказал он мужественному певцу.

Столик поехал вниз, но тут Хронов неожиданно для себя сунул пульт телевизора в уменьшающийся зазор между полом и столешницей. Пульт хрустнул, но выдержал. Столик судорожно заподергивался, заклацал о пластик, где-то внизу заныл невидимый моторчик. Показалось или нет? Из-под пола поползли какие-то шепотки, и вдруг незнакомый мужской голос неуверенно произнес:

— Только вот аппаратуру портить не надо! Ногу из стола выньте.

— Кто ты, хозяин мой невидимый? — спросил Хронов былинным распевом, но удержать тона не смог. — Кончай балаган!

— Мы не можем, понимаете? Выньте ногу уже!

— Ну уж нет. Сейчас нога как сломается, будете отвечать! О-о-ой! Слышите? Указательный палец хрустит!

Внизу опять нервно зашушукались.

— Осторожно, переключаем вверх! Медицинская помощь требуется?

Столик принялся понемногу расти, а пульт провалился куда-то вниз и на сей раз, похоже, разлетелся на куски.

— Мне нет. А вам? — Хронов поднял стакан сока, отсалютовал столику, залпом выпил и вышел. Дверь оказалась незапертой.

7

Пока жених с малолетним другом выплавлял за детсадовским павильоном заветное кольцо, в ступени института на Зоологической уткнулась «хонда», из дверей которой вывалился букет изнемогающих от смеха красавиц. Из них особенно выделялась одна — в платье из японского красного шелка с рисунком из черно-золотых пчел. На плечах переливался палантин из той же магической ткани. Увидев вывеску, девушки еще раз прыснули со смеху, но тут же переодели лица в смиренную торжественность. В пустом холле института Нюша кашлянула, и этот звук разбудил шаги в дальнем конце коридора. Маленькая женщина в штатском, стряхнув незримую пылинку с лацкана своего кителя, обратилась к девушкам без всякого радушия:

— Добрый день. Почему вы вчетвером, осмелюсь спросить?

— Это мои подруги. Они приглашены.

— Приглашены замуж?

— На свадьбу.

— Свадьба — это не сюда. Здесь Институт брака. Многоженство противоречит федеральному законодательству.