Под крылом Жириновского - Игорь Дьяков

– Что ж, господа, позвольте не представляться! Вы – из прошлого, я – из вероятного будущего. Пресса станет величать меня «русским Пиночетом», да уже и называла, аж до «Гитрела» доходило. А по мне – назови хоть горшком…

«Русский Пиночет» усмехнулся простодушно и жестом дал понять, что разглядеть его лицо не удастся.

– Мы вспомним законы Российской империи в приложении к новым условиям. По совести решим, что оставить, что добавить. Мы – за понимание истории как непрерывного процесса. Танком пройдемся по всем дутым разногласиям, которые только дробят общество. И тогда возрождение России будет означать духовное обновление всего мира. Конец же России будет означать и его конец.

Вот почему русский народ так легко расстается со всеми своими правящими режимами и господствующими идеологиями?! Царя Николая свергли. Попов («жеребячье сословие») осмеивали, да и само христианство затем – побоку, церкви взрывали. Теперь говорят, что и ига татаро-монгольского не было, а придумано оно только для того, чтобы скрыть миллионные жертвы времен христианизации Руси. И памятники товарищу Сталину, – говорящий чуть помедлил, глядя в затылок предыдущего оратора, – сносили. Над смещенным Хрущевым издевались. Жидко оконфузившихся коммунистов, заодно спустивших в унитаз и всю страну, не поддержали. Нынешнюю «демократическую» власть, сокруши ее кто, будут проклинать последними словами, хотя очень многие клянут дерьмократов и сейчас. Тем не менее «рейтинг» досдающего страну на новом посту (так эффективнее) Путина еще недавно был около 50%…

Поэтому нас называют Иванами, не помнящими родства.

Но дело-то в том, что все наши властные учреждения и действия (законы, указы и прочая) всегда были неправедными, лживыми. Честной же власти никогда на Руси (в историческом плане) не было. А нам подавай именно такую. И в этом наше главное отличие, одновременно и нимб, и ахиллесова пята. Никогда на Руси не было власти, защищавшей интересы русского народа.

Неправду, несправедливость русский народ видит и чувствует печенкой. Часть русских людей, естественно, могут и заблуждаться. Даже способны принимать черное за белое, и упорствовать в этом. Но большая часть народа дает все же правильный этический ответ. Это – истоки народного духа. Русский народ придал по крайней мере человеческое выражение лица и христианству, и коммунизму.

А сейчас народ и умирающая страна кричат нынешней власти: «Одумайтесь! Это отвратительно, мерзко – отправлять своих детей за границу на учебу, а наших лишать возможности учиться. Гнусно и подло – жрать черную икру в ледяных блюдах, видя, как ваши же родные или близкие умирают с голоду. Гадко и сволочно – совершать преступления, прикрываясь ксивами, а от народа требовать абсолютного подчинения…»

Всю свою историю Россия только и знает, что поднимается с колен, но наше время – пародия на все предшествующие. Потому что нет ориентиров, нет целей, нет маяков, нет ограничений! У нас Махно действует – Махно убивал, а сейчас власть в своей сути какие-то махновские приемы применяет: она и красных бьет, и белых бьет!

При этих словах раздался выразительный кашель предыдущего оратора.

Но Неизвестного было не сбить. Он продолжал:

– Мы не станем топтать наше прошлое, выстреливать чьи-то останки в стратосферу. Наше дело – созидание, но и расчистка авгиевых конюшен. Дело это веселое и посильное. Мы – счастливые люди: нам идеала придумывать не надо. Только фальшивки отбросить да вспомнить подлинный!..

Мы с оптимизмом смотрим в будущее, мы не будем стонать, скулить.

Просто перестанем прикрываться фиговым листком так называемой дружбы народов и запретим высасывать соки из русского народа – это более недопустимо, и этому положит конец русский народ. И это начнется 4 декабря этого года и продолжится 4 марта следующего года, и в ближайшие десятилетия мы окончательно определим свою национальную идеологию.

После царизма, коммунизма и ублюдочной демократии мы предлагаем четвертый путь. Это будет Русский Синтез: сочетание всего наилучшего, что было в нашей истории. Только надо урезонить питерских…

– Питерских? – переспросил «Столыпин».

– Я в курсе, – одобрительно заметил «Сталин». – Гражданской войны не было и нет. Была и, возможно, будет – интервенция.

Что он имел в виду – было понятно без пояснений. Это повторялось многократно.

Сначала войска вторжения ищут в «нужной» стране свое «меньшинство», или любое меньшинство, чтобы на него опереться. В Ираке – это были мусульмане-шииты, потому что Ирак – это суннитская страна. Какая разница между ними? Да никакой, просто нужен повод, чтобы население стало резать глотки друг другу из-за этой самой разницы. Если же такого меньшинства нет, оно создается. Как, например, в России в 1917 году, когда Нью-Йорк прислал тов. Бронштейна-Троцкого с нью-йоркскими гангстерами на пароходе, и Троцкий-Бронштейн просто создал это искусственное меньшинство в виде «большевиков», сделал их «авангардом» и во главе этого «авангарда» истребил за несколько лет несколько десятков миллионов русских.

Главное в тактике войск вторжения – это не корячиться самим на палаческой работе, а передать всю грязную работу по геноциду «пятой колонне». В нашем случае – нацменьшинствам. Кроме того, финансируются и призуются деньгами и оружием все отморозки, которые готовы уничтожать население своей страны.

Вот и вся недолга!

Автобус остановился. Мне надо было выходить около громады Борисоглебского монастыря. Назавтра в недавно открытом храме предстояло много встреч.

И тут шофер, до того не проронивший ни слова, протянул мне вымпел:

– Возьми на память. Мне так интересно еще не было. Тебе, наверное, тоже.

Он оглянулся на третьего «выступавшего», который сейчас отрешенно смотрел на скалообразную монастырскую башню.

– Им, – сказал водитель, кивнув в небо, – питерским и прочим, ставить палки в колеса этим ребятам – дело гиблое. Это не телега, а и вправду танк! Пока, может, свидимся!

Я взял в руки вымпел, до того «расчищавший» дорогу.

Это был вымпел польских харцеров (пионеров) – точно такой же, какой мы с друзьями сняли с вершины дерева на вершине Ай-Петри – Медведь-горы, что под Гурзуфом около Артека.

Через год я там бродил с будущей невестой.

К чему все это? Ничего не понял-понял.* * *

Назавтра в храме на Илью-пророка (2 августа) шла служба.

Церковь, построенная в первой трети XVI века, последние шестьдесят лет стояла заколоченной. Но более чем полувековой хлам был выброшен за два дня. Тогда глазам открылись следы былых бесчинств, они оказались как бы законсервированными.

Глаза святых на древних фресках выбиты. Сами фрески в доступных с пола местах злобно расцарапаны. Распятие изрешечено пулями, иконостас разбит, выбиты окна, местами вырваны доски пола. Сорвана крышка с саркофага, под которым погребены основатели монастыря. Или динамита не оказалось, или, что возможно, не взял динамит могучих стен, – но все, что возможно без динамита, было сделано… И вот прошло два месяца.

Затеплилась жизнь в древнем храме. Уходят под купол леса, бесшумно работают художники-добровольцы. Иконостас еще импровизированный, дверь в заалтарную часть представляет собой просто раму на петлях. Лучи проникают сквозь щели в досках, которыми заколочены пока окна. Все напоминает времена первых христиан. Жизнь – затеплилась…

Отец Александр, сухощавый нестарый человек с печальными глазами, слегка усталым, но потому очень «домашним» голосом рассказывает об Илье-пророке…

А взгляд грустных глаз дополняет слова проповеди. Взгляд читается как книга: «Нас, русских, постигших духом и разумом глубину происходящей с Россией трагедии, понявших – быть может, уже с некоторой отстраненностью, – ЧТО есть Россия в этом мире, – осталось мало. Мы не можем далее таиться. Но, будучи узнанными, мы будем растерзаны. И в этом примут участие наши соотечественники, даже «мирские» друзья наши. Нет нам спасения в этом мире. Но достоин ли этот мир сострадания?..»

Отец Александр говорит-размышляет, рассказывает-делится о том, что настанет время, и человечество настолько погрязнет во грехе, что не сможет терпеть пророков, обличающих его, желающих спасти его, – и уничтожит их.

И вместо чуть надтреснутого голоса отца Александра – толчками изнутри, из-под завалов наносного сознания – возникали волошинские строки:

Не слыхать людей, не видать церквей,

Ни белых монастырей, —

Лежит Русь, – разоренная, кровавленная, опаленная…

Боже мой! На величественном фоне исторического прошлого, цельности его и нравственной – в итоге – положительности каким жалким, обеспокоенным возможностью разоблачения фигляром, мелким жуликом выглядит наше настоящее!

После службы в дело пошли колокола. У подножия звонницы стояли-сидели разного возраста люди, – мужчины и женщины. Приехавшие на «Икарусах» интуристы, задрав головы, очень серьезно вглядывались в выщербленные, но ясного голоса, колокола, откопанные, поднятые со дна озер и речек, до времени сохраненные в старых колодцах и заваленные рухлядью в хозяйственных пристройках изб. «Тили-тили-бом-бом! Тили-тили-бом-бом!» – нарастало, обнимало древнее пение все окружающее нас. И время от времени: «Встань-нь… встань-нь…»