Хемингуэй - Максим Чертанов

Оба восхищались «звездами», Мануэлем Гарсией и Никанором Вильяльтой, в честь которого решили назвать сына, если таковой родится. Эрнест писал Биллу Хорну: «Здесь собрались восемь лучших тореро Испании, и пятеро из них были пронзены рогами! Быки поднимали на рога по одному тореро в день. (Ничего подобного, конечно, не было, и Хорн, знавший своего друга, это понимал.)…Где-то в октябре у нас появится малыш. Надеемся, мальчик, и ты будешь его крестным отцом. Первые месяцы своей жизни он провел на лыжах, один раз видел на ринге Колотушку Сики, дважды Карпентьера и пять раз бой быков, так что, если внутриутробное влияние не пустые слова, то все должно быть в порядке. Нам обоим ужасно хочется парня».

В Испании он продолжал писать миниатюры: несколько — о корриде, другие — на основе репортерского и военного опыта, своего и чужого. А в начале августа в издательстве Макэлмона «Контакт паблишинг компани» вышел сборник «Три рассказа и десять стихотворений»; рассказы — «Мой старик», «Не в сезон» и «У нас в Мичигане», стихотворения — те, что вышли в «Поэтри» и четыре новых: «Оклахома», «Пленники», «Монпарнас» и «Встреча с юностью».. Микроскопический тираж — 300 экземпляров — был напечатан с пропусками, с путаницей в нумерации страниц; Хемингуэй, вернувшись в Париж, написал Макэлмону письмо, полное упреков.

Кажется, он только теперь осознал, что у него будет ребенок, и заволновался. Боялся отцовства, по свидетельству парижского знакомого Гая Хикока; это подтверждает и Стайн в «Автобиографии Алисы»: «Он пришел к нам часов в десять утра и остался, он остался к обеду, он остался до самого вечера, потом он остался к ужину а потом сидел часов наверное до десяти вечера и потом вдруг ни с того ни с сего заявил что его жена в положении и следом и так знаете горько, а я, я еще слишком молод чтобы стать отцом». Отцовства побаивается всякий молодой муж, к тому же у него были причины для беспокойства: всё время жить на деньги жены немыслимо, заработок дает только журналистика, но он ее ненавидит — как быть? Гертруда утверждала, что это она дала совет. «Если вы будете и дальше работать в газете, — говорила она, — вы перестанете видеть вещи, вы будете видеть одни лишь слова, а это не годится». Эрнест ее послушался: «Они вернутся в Америку и он будет работать как проклятый целый год а потом с тем что он заработает плюс те деньги которые у них уже есть они снимут постоянную квартиру и он пошлет к черту газетную работу и станет писателем».

Гертруда помогла или Хемингуэи обошлись без ее указки, но они решили уехать. Нанесли прощальные визиты; Паунд дал Хедли совет, для которого, видимо, были основания, — «не пытаться переделать мужа». Всем обещали, что вернутся, как только ребенок сможет перенести путешествие по морю, то есть года через два. 26 августа отплыли, прибыли в Квебек, оттуда в Торонто. 10 сентября Эрнест вернулся на работу в «Стар» и получил оклад 125 долларов в неделю. Там сменилось руководство — Боуна заменил Гарри Хайндмарш. Он был так плох, что Хемингуэй горько пожалел о Боуне и впоследствии писал редактору «Стар уикли» Крэнстону, что работать под началом Хайндмарша «всё равно что служить в германской армии под начальством дурака-командира». Но неизвестно, было ли бы намного лучше, если б у руля остался Боун: работа в ежедневной газете требовала от Эрнеста делать то, чего он не любил, — писать о концертах, заседаниях муниципалитета, происшествиях (первая его заметка была о сбежавшем каторжнике). Все это он перерос. Он начал набрасывать сатирический роман о Хайндмарше «Зять» (Хайндмарш женился на дочери владельца газеты), но бросил, объяснив это тем, что романист не должен писать книг, в которых главный герой представляет собой реальное лицо, ненавистное автору — «эмоции искажают перспективу».

Другая горесть: Америка не заметила его книги, была только крошечная заметка критика Бартона Раско в «Букмен дейбук», приложении к нью-йоркской «Трибюн», где мимоходом упоминалось, что другой критик, Эдмунд Уилсон, видел миниатюры Хемингуэя в «Литтл ревью» и что у него, Раско, есть книга «Три рассказа и десять стихотворений», но недосуг ее читать. Уилсон был тонким, умным критиком и серьезным авторитетом; обнадеженный Эрнест написал ему умоляющее письмо:

«Дорогой мистер Уилсон!

В светских и литературных заметках Бартона Раско я прочитал, что Вы обратили его внимание на мои материалы в „Литтл ревью“. Посылаю вам „Три рассказа и десять стихотворений“. Насколько я знаю, в Штатах никто их не рецензировал. Гертруда Стайн пишет мне, что написала отзыв, но я не знаю, сумела ли она опубликовать его. В Канаде никогда ничего не узнаешь. Я хотел бы послать несколько экземпляров для отзыва, но не знаю, следует ли делать на них дарственные надписи, что является обязательным в Париже, или нет. Поскольку моя фамилия неизвестна и книга не выглядит импозантно, она, вероятно, будет встречена так же, как ее встретил мистер Раско, который не нашел за три месяца времени прочитать экземпляр, присланный ему Галантье (он мог прочитать ее за полтора часа)… Надеюсь, что книга Вам понравится. Если она Вас заинтересует, но можете ли Вы прислать мне фамилии четырех-пяти человек, чтобы я послал им книгу для отзыва». Уилсон книгу прочел (уже в ноябре), написал коротенький благосклонный отзыв, но заметил, что «Мой старик» — подражание Андерсону. Автор был не согласен, но благодарил: «Насколько я могу судить в настоящее время, единственное мнение в Штатах, к которому я отношусь с уважением, это Ваше». Он так никогда и не признает влияние Андерсона в рассказе, но Уилсон отныне станет его лучшим критиком и первым в мире «специалистом по Хемингуэю».

Но переписка с Уилсоном завязалась не сразу после приезда. Поначалу было совсем тяжко. Выручали знакомства: Эрнест сошелся с молодыми репортерами Морли Каллаганом и Мэри Лоури, оба пробовали писать беллетристику, показывали Эрнесту, он хвалил, поддерживал. У Мэри был в редакции закуток, куда Эрнест ежедневно приходил обругать Хайндмарша и отвести душу: «Он врывался как ураган, бушевал и хохотал по всевозможным поводам». Часто ходили на задания вдвоем с Мэри — это делало терпимым самое скучное мероприятие. Да и не все задания были скучными: насильственные смерти случаются не только в Испании. Одну из первых совместных с Лоури работ пришлось писать о жертвах землетрясения в Японии — многие из них были американцами, репортерам удалось обнаружить одну спасшуюся семью в Торонто.

«— Что вы делали, когда толчки прекратились? — спросил репортер.

— Мы вышли на берег. Нам пришлось ползти. <…> Мы дошли до здания британского консульства, оно тоже обрушилось. Осело, как печка. <…>