Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani - Елена Веселая

Я снова сажусь за опись. Ирина нарезает круги, заглядывает через плечо. Я уже готова взорваться, но меня спасает Павел. Он появляется в магазине, чтобы забрать Ирину на обед в ресторан.

Я раньше не знала, что такое счастье. Счастье — это когда тебя оставляют в покое.

11 апреля, вторник

Славка вваливается в магазин победителем. Тащит огромную папку с фотографиями. Ирина раскладывает шедевры на прилавке, разглядывает с видом знатока.

— Я думаю, стиль нам подходит. Но мне хотелось бы видеть на этих снимках звезд.

— Кого именно?

— Молодых актрис. Балерин. Певиц, наконец. Алсу, Валерию, Ирсон Кудикову.

Меня просто передергивает. Я точно знаю — так мы вряд ли приобретем новых клиентов. А вот старых потеряем. Но не спорить же с ней. Остается надеяться, что Славке не удастся уговорить пародийную блондинку. Или что у Ирины не хватит денег, чтобы заплатить Алсу.

Ирина фонтанирует идеями:

— А Волочкова? Она же когда-то что-то покупала здесь? Может, мы ее уговорим?

Катя тут же встревает:

— Вы знаете, Лев Сергеич давно мечтал сделать рекламную компанию с Волочковой…

Я не выдерживаю:

— Но даже он отказался от этой идеи — ее образ если и способен сегодня работать, то только в провинции. А Москва высокомерна, быстро забывает и славу, и скандалы. Анастасия сейчас здесь не танцует. У нее теперь имидж примерной жены и матери. В качестве секс-символа не проходит.

— Не умничай!

Я замолкаю от резкого окрика. Но замечаю, что к идее Волочковой хозяйка больше не возвращается. Славка обещает подготовить список кандидаток из числа знаменитостей. Потом говорит:

— А может, пригласить каких-нибудь светских дам, известных тусовке? Это будет лучше работать в нужной среде, чем портреты нищих актрис, на которых повесили чужие украшения.

— В этом случае я могу сняться сама.

Даже Славка поперхнулся от ужаса. Поспешил ретироваться, обещав вернуться со списком.

Катя в очередной раз подваливает к Ирине, чтобы получить указания. Та просто отпихивает ее взглядом:

— Я попрошу впредь со мной не заговаривать. Вы имеете право говорить только тогда, когда я вас о чем-то спрашиваю. Это правило для всех. Надеюсь, вы все усвоили и мне не придется к этому возвращаться.

Она поворачивается к нам спиной, собираясь уходить. Мы молча смотрим друг на друга. Интересная жизнь у нас началась, девочки…

Вдруг слышим страшный грохот и не менее страшные ругательства. Ирина, задев каблуком за порог, растянулась прямо у входа. Мы стоим как парализованные.

У Майки глаза просто квадратные от ужаса. Никто не двинулся с места — нам же только что было запрещено разговаривать с ней! И уж тем более — прикасаться.

Ирина лежит на пороге минут пять, после чего, давясь злыми слезами, велит помочь ей встать. Катя с Майкой бросаются к ней. Она неловко встает, резким движением натягивает край юбки на порванный чулок, окидывает нас всех испепеляющим взглядом и удаляется. Мы чувствуем себя уже уволенными. Честно говоря, в таком напряжении долго продержаться будет нелегко.

С другой стороны, она должна быть довольна — ее распоряжения выполняются беспрекословно и буквально.

Мы с Майкой заканчиваем писать сводку далеко за полночь. Закрываем магазин и выходим на улицу. Последнее время мы мало разговариваем — совсем нет настроения. Но я все время чувствую, что Майка хочет спросить меня о Василии. Я о нем и думать забыла — неприятности последних дней заслонили все, размыли все мысли и ощущения.

Мы молча доходим до метро. Приближается час, когда, по словам одного моего знакомого, метро превращается в тыкву. Едем в пустом вагоне. Майка вдруг говорит:

— А можно, я у тебя переночую? А то мне страшно идти одной так поздно.

Я киваю. Мне до сих пор неприятно приходить домой в одиночестве. Да и Василий Федорович будет рад Майке — за время моей поездки в Базель они явно сдружились.

Мы пьем чай на кухне. Кот вспрыгивает Майке на колени и громко мурлычет. Предатель — хоть бы раз меня так встретил! Нет, со мной он всегда суров, как с прислугой, которая обязана его содержать. Тратить на меня эмоции он не намерен.

Есть, разговаривать, смотреть телевизор не хочется. Наконец я прерываю молчание:

— Даже не знаю, как мы будем дальше работать. Она нас в покое не оставит.

— А чего она к тебе так прицепилась?

— Это долгая история. Мы когда-то работали вместе.

— Что, чего-то не поделили?

— Ума не приложу. У меня поводов злиться на нее гораздо больше, чем у нее на меня. Она добилась всего, чего нет у меня: денег, положения, мужика, в конце концов.

— Да кому такой мужик нужен?

— Реально — нет. Но формально Павел, наверно, котируется на рынке завидных женихов.

— Не знаю… Я бы повесилась с таким! Он же зануда — у него это написано на роже. А от его ювелирных упражнений просто тошнит.

— Ну, тебе зануда, а Ирине нравится. Думаю, не только ей — уж больно самоуверенно он держится.

— А помнишь, как она ему по морде дала, а он сделал вид, что ничего не заметил? Фу, гадость! Слизняк какой-то!

— Может, их связывают не только личные отношения, но и бизнес? Я так и не понимаю, кто теперь наш главный хозяин.

— Судя по тому, кто торчит все время в магазине, это она. Он, слава богу, никуда не лезет. Мне, когда я его вижу, сбежать хочется. Он так смотрит, как будто я у него в гинекологическом кресле на приеме!

Я невольно хохочу.

— Правда-правда! Он даже в лицо не смотрит. Наверно, это у него профессиональное. Как будто говорит «Проходите. Раздевайтесь». Я бы к такому врачу ни за что не пошла. Мне кажется, он все время врет.

«Ничего себе, — думаю. — Майка-то у нас психолог. Разобралась в Павле раньше меня».

Видимо, я ее недооценивала. Всегда считала не слишком умной, живущей эмоциями. Не принимала в расчет могучую силу женской интуиции. Наверно, она права, когда говорит, что меня легко купить без денег — достаточно пригреть, выказать интерес. Майку же простым интересом не проймешь — она его вызывает буквально у всех. Научилась фильтровать мужчин — смотрит на них отточенным взглядом снайпера. Приходится себе признаться: я этому не обучена и, видимо, уже никогда не научусь.

Майка внезапно спрашивает:

— Он не звонил?

— Нет.

Мне не хочется говорить о Василии, но я понимаю, что она ждет именно этого. Чтобы избежать вопросов, я задаю их сама:

— Что тебе в нем так понравилось?

— Он добрый. Сильный. Красивый. Естественный. Ему не надо никому ничего доказывать. Мне с ним весело и спокойно.

Весело? А я не знала, о чем с ним говорить. Ничего веселого, во всяком случае, в нем не нашла.