Судебные речи - Андрей Вышинский

Товарищи судьи, было бы очень просто сказать: «Вот Бердяев говорит, — поверьте ему, и кончено». В мою задачу не входит произносить защитительные речи, но вы знаете, что советский закон обязывает обвинителя, если он сомневается в предъявленном обвинении, формулировать это перед судом ясно и точно. Уголовно-процессуальный кодекс прямо так и говорит. Поэтому я, предоставляя все остальное защите, думаю, что имеющиеся у нас данные, связанные с тремя вагонами судака, не дают оснований обвинять в присвоении сумм ни Файно, ни Розенберга. Отсутствие улик требует прекращения дела в процессе следствия, как это предусмотрено п. 2 ст. 202 УПК, или оправдания в случае, если дело дошло до суда.

Я не могу говорить о невиновности, о благонамеренности, нравственности и тому подобных качествах Файно или Розенберга. Я говорю лишь, что против них — против Файно и против Розенберга — по этому эпизоду недостаточно улик, и я не могу поддерживать поэтому против них обвинение, связанное с тремя вагонами судака. Но относительно Бердяева я это обвинение поддерживаю. Здесь есть классический случай присвоения и расхищения народного достояния, и это не один случай.

У Бердяева целая система. Вот он заключает договор с Кочмарем, кооперативом Политуправления — Коопуром, заключает договор весьма странный. Он у кооператива Реввоенсовета покупает 60 тысяч аршин мануфактуры. Скажите, пожалуйста, разве нельзя найти в Москве мануфактуры, кроме как в кооперативе Реввоенсовета, в кооперативе, который днем с огнем не сыщешь? Бердяев, как всякий преступник, может привести тысячу объяснений, но у него дела с текстильным синдикатом, которому он должен 4 тысячи червонцев. Почему же он заключает договор с Кочмарем, конечно, пройдохой, который все совершенно свободно купит и продаст и оптом и в розницу?

Кочмарь берет 2400 миллионов рублей (знаками 1922 г.) и возвращает их спустя месяц без начисления курсовой разницы. Что это такое? Бердяев не ребенок, он отлично понимает, в чем тут дело. Афера общая. А когда Кочмарь беспричинно расторгает договор, он ссылается, как на мотив к расторжению договора, на то, что ему невыгодно при повышении цен на мануфактуру получать свои комиссионные проценты, и деньги возвращает. Бердяев попросту кладет себе их в карман, нигде их не приходуя. Когда его спрашивают, — что это такое, он говорит, что это «тантьема». Хорошее, удобное словечко… Тут и Розенберг виноват. Но это все цветочки, а ягодки будут впереди.

Такая же история с Вокарыбой. 2400 миллионов рублей по этому договору Бердяев получает обратно, денег этих не приходует и кладет себе в карман, и когда мы спрашиваем, почему он это делает, он опять отвечает: тантьема. Тантьема стала чем-то вроде всеспасающего средства; это источник счастья, эликсир жизни. Как только произнесут слово «тантьема», так зло превращается в добро, черное становится белым и добродетель торжествует. Но Бердяев говорит, что он это делал с разрешения Розенберга. В действительности же никакого разрешения не было, потому что если бы оно было, то Бердяев нам доказал бы это более обстоятельно, а он нам сказал, что он это сделал с разрешения Розенберга, данного ему «в общих выражениях». Но это, конечно, курам на смех. В общих выражениях не даются такие разрешения.

Мы знаем, что когда Розенбергу нужно было выдать Бердяеву тантьему, он написал бумажку о выдаче 20 тысяч рублей. Правда, он скрыл там, что это тантьема, как было между ними условлено, и спрятал концы в воду. Это опять тот фокус, к которому Розенберг нередко прибегал, совершая незаконные действия и пряча концы в воду. Но все-таки здесь есть какие-то следы произведенной выдачи денег. Тут же никаких следов нет. Просто Бердяев воспользовался тем злоупотреблением Властью, которое позволял себе Розенберг, устанавливая выдачу ему тантьем, использовал сложившуюся для него благоприятную ситуацию и стал расхищать те средства, которые попадали ему в руки. Так поступил он с суммой, вырученной за три вагона судака, так он поступил с деньгами от Кочмаря и от Вокарыбы и, таким образом, трижды совершил преступления, которые характеризуются ст. 113 УК[20]. В силу же достаточно серьезных материальных ценностей, которые были присвоены им, — ведь этими тремя вагонами рыбы можно было бы накормить целый завод, — и в силу занимаемого им положения, я считаю, что ч. 2 ст. 113 имеет полное основание быть к нему примененной.

Бердяев виновен также и в том эпизоде, на котором мы долго останавливаться не будем и который заключается в похищение у него государственных средств в ту знаменитую ночь в «Париже», где он был, очевидно, не совсем в трезвом виде, после бесконечных путешествий и на автомобиле и пешим порядком, после всех тех происшествий, которыми он заполнял свое свободное время. Это предусматривается ст. 108, с санкцией по ч. 1 ст. 105 УК.

Вопрос с Бердяевым стоит ясно и твердо, но суд, когда он будет оценивать его деятельность для определения ему наказания, должен будет, однако, принять во внимание целый ряд обстоятельств, учесть, что самая атмосфера, его окружавшая, была тяжелая, больная, вредная и мы условились в этом с самого начала, — что «объективные» обстоятельства толкали и разлагали и, в конце концов, разложили, не могли не разложить этого человека. Кроме того, нужно принять во внимание то, что из общей суммы убытков, которые были причинены Бердяевым, — 28 тысяч рублей золотом, — 20 тысяч у него были похищены, а им присвоены были лишь уцелевшие 8 тысяч рублей.

Положение Ковалева в процессе тоже достаточно ясно. Ковалев, во-первых, получает эту самую тантьему, 10 тысяч рублей, по распоряжению Розенберга, не имея на это никаких законных оснований и отлично понимая, что это вовсе не тантьема, которой он только, прикрывается. Да, если бы он получил из прибыли, тогда можно было бы еще говорить о тантьеме. Но о прибыли говорить не приходится. Это, таким образом, не тантьема, а простое присвоение денег, которое было им учинено по соглашению с Розенбергом. Затем он получает 200 рублей, — это те самые фиктивные «килечные» деньги, — скрывает это от бухгалтерии и, следовательно, опять попадает под ст. 113, но, поскольку его положение недостаточно ответственно, — под ч. 1 ст. 113. И, наконец, те деньги, которые он получил в виде свадебного подарка, 115 рублей, которые он взял якобы на «операционные расходы», — это тоже присвоение, и оно целиком укладывается в ч. 1 ст. 113 УК.

Преступления Эймонта. Во-первых, я здесь имею право, мне кажется, просить суд освободить меня от необходимости давать объяснения по общефинансовой части, так как все это достаточно хорошо выяснено было на судебном следствии, но в выводы обвинительного заключения необходимо внести некоторые поправки. Калькуляционный отдел в ведении Эймонта не находился. Это можно считать твердо установленным.

Бесхозяйственность в постановке всего финансового дела в Консервтресте была уже очерчена выше. Здесь нужно лишь сказать, что эта бесхозяйственность своим косматым крылом сильно задевает и Эймонта, он должен быть за это ответственным.

Я уже докладывал суду, что есть свидетельство самое яркое, классическое, как здесь говорила защита, — свидетельство бесхозяйственности, небрежности, свидетельство того, что Эймонт занимался не тем делом, которое ему было поручено, — фактически не руководил, не инструктировал, потому что те бумаги, которые писались, ничего не давали.

Вспомните свидетельство Никитина. Если потребуется, я дам объяснения во всей полноте, но суд, я думаю, хорошо помнит о том, что говорил Никитин: было 6–10 человек штата в бухгалтерии. Никитин неоднократно указывал на недопустимость такого положения вещей, но все оставалось безрезультатным. И когда, наконец, 20 августа 1923 г. (т. е. месяца за два до ликвидации треста) штат был увеличен, то лишь под упорным давлением Никитина.

Характеризуя бухгалтерию, можно сказать одно только слово «Лапицкий», и довольно. Кто ответит за Лапицкого? Эймонт, конечно. Говорят: штаты были малы. А кто отвечает за то, что были малы штаты? Заведующий финансово-счетным отделом. Когда мы допытывались у Никитина, почему не взяли лишних 2–3 человек, он сказал: «Недостаток материальных средств». Ах, вот что! А две тысячи рублей на дачу? А 211 червонцев Бердяеву подъемных после того, как он уже пропустил 1300 червонцев в «Париже»? А были средства ремонтировать комнаты? Были средства покупать на 10 тысяч рублей золотом прокисшее вино, которым торговали-торговали, а в результате оказалось, что за 3–4 месяца всего 8 бутылок продали, а остальное вино окончательно скисло? Это что — «недостаток средств»?

Очевидно, средства были, но не было хозяйственного, делового, добросовестного отношения к ним. Эймонт имел громадное влияние на Розенберга. Как показывает председатель месткома, он мог добиться всего, чего хотел. Очевидно, увеличения штатов он не добивался; он говорил, что это несвоевременно, что надо подождать. Все его отношение к бухгалтерии свидетельствует о том, что Эймонт хотя и понимал, что такое бухгалтерия, ибо он достаточно грамотный человек, но по своей преступной халатности и бездеятельности не проявлял к ней нужного внимания, т. е. совершил преступление, предусмотренное ст. 108 УК.