Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь? - Валида Будакиду

– Ты не знаешь, кто моя дочь?! – мама совершенно отказывалась понимать. Она была просто уверена, что весь Город «обязан знать её и её дочь»! Мама, снова собравшись с силами, было предприняла ещё одну попытку оттолкнуть Фрукта, чтоб ворваться в комнату, однако Лорд, устало зевнув, равнодушно улёгся прямо в дверях, как будто там и только там его законное место. Теперь, чтоб пробиться в квартиру, надо было сперва перешагнуть через него. К такому подвигу мама, видимо, пока не была готова даже ради спасения чести и достоинства собственной дочери. Она беспомощно оглянулась назад. Там в пролёте лестницы маячил пуховый платок Анны Васильевны, Пашенькиной мамы.

«Так вот как она сюда попала! – догадалась Аделаида, пристально вглядывающаяся в замочную скважину, стараясь разглядеть как можно больше в маленький тоннель, соединяющий её с внешним миром. – Анна Васильевна решила не оставлять подругу одну и пошла в слякоть на улицу, чтоб оказать посильную помощь в поисках заблудшей дщери! Мало ли какие пикантные подробности можно увидеть?! Ну, а завтра, конечно же, с первыми лучами солнца новость о том, как они вместе спасали „блудницу“ разойдётся как световое излучение при ядерной атаке». И потом даже те, кто доселе не знал ни Аделаиды, ни её семьи, просто будут приходить к ним во двор, как японцы в Лувр, чтоб самим взглянуть на щекотливые экспонаты – несчастных отца, мать, и «испорченную» дочь.

– Я новенький и пока не со всеми родителями одноклассников знаком, – Фрукт в открытую и с удовольствием блефовал, проявлял актёрские способности. – Меня зовут Манштейн Игорь Моисеевич, а вас?

– Послушайте, – вкладывая в слова как можно больше сарказма и боясь перешагнуть через огромного пса, застывшего в дверях, мама решила воззвать к совести Фрукта, – тебе не стыдно врать?! Ты хорошо знаешь – мою дочь зовут Лазариди Аделаида! Вам это имя о чём-нибудь говорит?! Ты ведь сын уважаемых родителей…

– Безусловно говорит! Это моя одноклассница!

– Так где она, эта «твоя одноклассница»?! – терпение мамы иссякало.

– Послушайте! – Фрукт, видно, затруднялся назвать маму «мадам», а имени и отчества, скорее всего, действительно не знал. – Вы задаёте весьма странные вопросы, тем самым ставите меня в неловкое положение: почему вы среди ночи ходите по городу и ищете свою дочь? И ещё непонятней, почему вы ищете её у меня? Я имел неосторожность когда-либо дать вам повод? Или она моя кузина, чтоб со мной в кулуарах шептаться?!

Аделаида, сидя в шкафу, просто заслушивалась! Откуда Фрукт, их классный Фрукт, взял такие манеры?! Всё происходящее было каким-то сюрреалистичным, как в кино. За сегодняшний вечер вышла перегрузка. Красная кнопка зажглась. Её мозг отказывался понимать и воспринимать происходящее как реальное действо: Манштейн кокетливо любезничал с мамой; Анна Васильевна маршировала, как на настоящем плацу, потому что мёрзла; Аделаида – сидела в платяной, пахнущей нафталином нише у Манштейна дома; Лорд делала вид, что спит…

– Конечно, она ко мне заходила ненадолго с ребятами, я этого отрицать не смею, – тем временем продолжать скрипеть Фрукт, – но, как вы изволили заметить, пошёл снег, и они всем классом решили прогуляться, – Фрукт расщаркивался так, что было одно заглядение! – Зря вы так волнуетесь! Адель наверняка давно уже дома, а вы здесь мёрзнете… Вы когда будете от меня обратно идти, справа дом обойдите – там лучше освещение, слева-то все фонари побиты и асфальта нет.

– Хорошо! Я уйду! – с достоинством произнесла мама. – Но завтра тебя вызовут к директору школы!

– Да хоть к светлейшей госпоже Голде Мейер! – лучезарно улыбнулся Фрукт и, щёлкнув пятками, отвесит поклон. – Завсегда к вашим услугам! За сим разрешите откланяться!

– Хам! – бросила мама с силой хлопнув дверью.

– Где? – удивлённо обернулся назад Фрукт.

– Ну ты клоун! – Аделаида выскочила из шкафа. – Ну, ты даёшь! Они ушли?

– Смотрю в глазок, их не видно, значит, ушли.

– Слушай, я такого цирка от тебя не ожидала! Ну ты мою маман и заболтал! Она даже не сообразила спросить: где твои родители?

– Да, а я бы докладывал ей по форме, где они! Я ж не спрашиваю, где её родители? Имеешь понятие о личном пространстве?

– Ну, Фрукт, ты даёшь! Ты, видать, сильно маминых книг начитался! А моя читает только журнал «Семья и школа»! Такой мерзкий, ты себе не представляешь! Вычитала в нём, что копить деньги дети ни в коем случае не должны, и выбросила мою копилку!

– Да ладно?! Ничего, потом сама себе купишь. Но тебе правда домой пора. Смотри: я посетившим нас дамам посоветовал идти направо, а ты обойди слева и напрямки через лесопосадку. Ты целых минут пятнадцать выиграешь, если пошевелишься.

– Через лесопосадку?! Да я там днём никогда не хожу! Там ведь всё что хочешь с тобой могут сделать! И закопают, и даже никто не найдёт!

– Ничего не бойся. Лорд тебя проводит. Я бы и сам мог, но, – Манштейн захихикал, – не могу вас компрометировать! Вдруг кто-нибудь увидит?! Сейчас на улице много народу снегу радуется. Давай, брат, – обратился он к собаке, – собирайся! Пойдёшь провожать нашу гостью!

Аделаида действительно вернулась домой раньше мамы. Она тихо открыла своим ключом.

– Гдэ мама? – папа дремал на диване перед телевизором.

– Дома, – равнодушно ответила Аделаида, – разве нет?

– Он за табой пашла! (она за тобой пошла)

– Куда пашла?

– Нэ знаю!

– И я не знаю!

До маминого прихода Аделаида успела залезть в кровать и притвориться спящей.

Глава 11

Зима кончилась быстро и незаметно. Прямо с тёплого пальто перешли на свитеры, а через неделю уже надо было снимать колготки.

Аделаида так и не смогла полюбить весну. Зимняя одежда несомненно лучше скрывала недостатки фигуры. Да и горожане зимой по холоду только и думали, как быстрее добраться до пункта назначения, и уж только самые-самые любопытные могли обратить внимание на Аделаиду, остановиться и смотреть ей вслед. Весной же всё было наоборот: пробуждённые от зимней спячки жители при первых же лучах солнца выползали из убежищ, как улитки, чтоб пройтись по улице и взад и вперед, и ещё раз и взад и ещё вперед, чтоб посмотреть на мир вокруг себя, подышать полной грудью. Они прогулочным шагом дефилировали по крупным улицам целыми семьями, вяло переговариваясь, некоторые даже улыбались. Молодухи гордо несли на руках нажитых за зиму младенцев, беременные выставляли вперёд надувшиеся животы. Рядом семенили отпрыски постарше, научившиеся нетвёрдо стоять на слабых ножках. Все видели – в каждой семье зима не прошла даром! Колясками никто не пользовался, не потому, что их не было, а просто было принято носить детей, как украшения, на груди, чтоб окружающие сразу отмечали прибавление в семействе. Знакомые останавливались и подолгу беседовали, восхищались приплодом, тайно сравнивая его со своим. Прохожие, внимательно разглядывая, такие кучи аккуратно обходили и шли искать своих знакомых. Тут уж никуда не спрячешься! Люди для того и вышли, чтоб себя показать, но, главное – на людей посмотреть. Именно весной на свежий глаз

Аделаида и получала по полной. За зиму от неё успевали отвыкнуть. Равнодушно мимо не проходил практически ни один человек. Но она за всю жизнь привыкла, и как только она возвращалась домой, сразу же всё забывала.

Весной, но только очень ранней, она попала на знаменитый Красный мост, где к Дню рождения Владимира Ильича Ленина устроили Комсомольский слёт нескольких школ братских советских республик. На тот самый Красный мост, где матушка Манштейна любила посиживать в выходные с удочкой в руках. Ужасно интересно было на него живьём посмотреть, потому что Аделаида о нём так много слышала. Говорили, что там самая хорошая рыба, красивая природа. Красный мост являлся символом братства трёх ближайших республик.

Мама воскресное утро всегда представляла словами:

– Утро на-а-а-ачалось!

«Утро на-а-а-ачалось» был обычный воскресный скандал – ни из-за чего, ни к чему и без резюме. Просто скандал. Как поддерживающая гимнастика, чтоб держаться в форме. Объём «утро на-а-а-ачалось» бывал разным. От десяти минут до падения мамы на пол и очередной «скорой». В этот раз был со «скорой». Аделаида бы в другой день и не вышла из дому, потому что-то на этот раз уже ей самой было плохо. Снова у неё немели руки и ноги. Она, всё ещё всхлипывая, помыв нос холодной водой, чтоб не был таким красным, поплелась в школу, потому что надо ехать на политическо-патриотическую экскурсию.

А-а-а-а! Как меня разнервировала с утра а-а-а-а! – в ушах до сих пор звенел мамин голос. – Тебе плевать, ты через пять минут всё забудешь, а мне сейчас плохо будет! Пальто одень, сволочь! – крикнула в дорогу мама, вся погружённая в заботу о здоровье Аделаиды. – Там лес и река – значит, будет холодно!

Сколько раз в жизни Аделаида потом пыталась проанализировать причину маминых хотя бы воскресных истерик, но никогда, ни разу не смогла докопаться до истинной причины. Она никогда не могла найти или вспомнить ту искру, с которой всё начиналось. Ни в своём поведении за столом, ни в своих словах она не находила ничего крамольного. Ну вообще ничего! Не видела никакой причины. Все были здоровы, сыты, квартира государственная, которую никто не отбирал, зарплата ежемесячная, муж на коротком поводке. Чего надо-то? После какой секунды у мамы перемыкало и с чего оно перемыкало – навсегда осталось загадкой. Словно утреннее воскресное солнце вставало на определённую высоту и давало толчок, типа: «Пора! Начинай своё сольное выступление! Члены семьи заждались!»