Конан "Классическая сага" - Роберт Говард

Перед оцепеневшим от ужаса и неожиданности Аскаланте вдруг, изрыгая чудовищные проклятия, возникла жутковатая фигура. Это был боссонит Громель. Аскаланте оторопело уставился на него. Могучий торс капитана прикрывала только кольчуга, прорванная в нескольких местах.

— Неужто нас предали? — пролепетал Аскаланте, не сводя глаз с окровавленного меча капитана.

Громель только махнул рукой и сплюнул кровавой слюной.

— То ли предали, то ли просто застали врасплох, то ли то и другое вместе — ну их всех в утробу к Нергалу! — прорычал боссонит. — Провинция восстала, демон ее задери! Часовых сняли, лошадей увели, дорога на север перекрыта. Под покровом тумана они обошли нас с реки, жабы чертовы! Почти у всех часовых перерезаны глотки — привыкла деревенщина солому резать! Нас зажали с двух сторон, даже отступать некуда!

— Что же делать? — прошептал Аскаланте.

— Бежать, приятель, шкуру спасать! — опять сплюнул Громель. — Или сдаваться. Что я, собственно, и собираюсь сделать. Ну-ка, помоги эту рану стянуть, пока я не истек кровью.

Первым под прикрытием тумана повел к крепости своих копейщиков Конан. Следом, когда там уже завязался бой, двинули отряды лучников и конницы Троцеро, Просперо и Паллантида. Едва лучники подошли к лагерю, построившийся все же отряд легионеров сомкнул щиты и встал, выставив вперед длинные копья, засверкавшие в лучах ненадолго выглянувшей луны, подобно железным зубьям гигантского гребня. Троцеро приказал своим отступить и двинул вперед тяжелую конницу. После нескольких неудач она все-таки прорвалась. Началась резня.

Лагерь аквилонцы ставили на скорую руку. Протянувшись вдоль берега, длинной, северной стороной он выходил к лесу. Поэтому защищать стоянку было непросто. Обычно аквилонцы разбивали правильным четырехугольником военные биваки, защищенные либо земляным валом, либо бревенчатыми стенами. На этот раз единственной защитой от неожиданного нападения были только посты. Так что, когда часовых убрали, легионеры, хоть и превосходившие противника по численности, оказались застигнуты врасплох.

Кроме того, после последних событий боевой дух солдат был хуже некуда. Мало кто поверил тому, что, терзаясь позором, Амалиус Прокас сам отправил себя на тот свет. Солдаты слишком хорошо и давно знали старого ворчуна.

А новый командующий граф Аскаланте, по единодушному мнению легионеров, — болтун и выскочка. Конечно, он тоже служил в армии не первый день, но разве можно сравнить его со стариком. К тому же от всей этой истории за лигу вперед несло дворцовыми интригами, а боевые капитаны подобного не любят.

Ночной налет был отлично спланирован. Поначалу аквилонцам удалось создать вдоль северного рубежа некое подобие оборонительной линии, но, едва ударили с реки лучники, от обороны не осталось и воспоминания. Лязг мечей прозвучал погребальным звоном.

Никто так и не нашел командующего Аскаланте. Заметив случайно заплутавшую в лесу лошадь, придворный красавец вскочил на нее верхом и, огрев отломленной веткой, пустил в галоп. Быстрее зайца выскочил он на дорогу северней лагеря и помчался прочь.

Старый лис вроде Громеля не колеблясь сдал бы меч и войско, чтобы спасти шкуру. Аскаланте не смел позволить себе подобное — на то была дворянская честь. К тому же не меньше, чем Конана, он боялся страшного колдуна. Тот ведь ждал от него победы — впрочем, задача была бы не слишком сложная, не восстань Пуантен. Отчего-то колдун прозевал мятеж. А ведь такой оборот запросто сокрушил бы не только несчастного графа. Так или иначе, а теперь легионеры сражались, обливаясь кровью, и поражение было неизбежно. Аскаланте почел для себя за благо сбежать сразу от всех, вместе взятых. Нахлестывая коня, он мчал по лесной дороге и к рассвету был уже лигах в девяти от Ногары. Он несся к себе, на восток, где в пустыне он знал такие местечки, куда не доберутся ни киммериец, ни всемогущий Зуландра Тху.

Но чем больше чувствовал он себя в безопасности, тем сильней проникался ненавистью к варвару-северянину, обрекшему его на разгром и бегство и, стало быть, лишившему его всех обещанных почестей. Наконец, Аскаланте дал себе клятву когда-нибудь той же монетой отплатить проклятому «освободителю».

На рассвете Конан лично объехал луг, еще вчера бывший лагерем Пограничного легиона, и выслушал отчет каждого из капитанов. На земле остались лежать сотни и сотни убитых легионеров. Однако много аквилонцев отступило в лес, где сейчас за ними охотились люди Троцеро. А целый полк числом около семи сотен перешел под давлением обстоятельств, а также капитана Громеля на сторону повстанцев. И сдача их — в основном пуантенцев и боссонитов — несказанно обрадовала киммерийца: кто-кто, а он хорошо знал цену этим прекрасно обученным, бывалым солдатам. Громеля он помнил еще по прошлой войне, приветствовал от души и назначил капитаном Освободительной армии.

Усталые бойцы снимали тем временем с убитых неповрежденные доспехи и складывали тела для погребального костра.

Вдруг появился Просперо. Забрызганные потемневшей кровью латы его казались красными в лучах занимавшейся зари. Просперо был весел.

— Что скажешь? — спросил его киммериец.

— Хорошие новости! — весело отозвался Просперо. — Нам удалось целиком захватить обоз — там оружия и провизии на два таких войска, как наше.

— Здорово! — ухмыльнулся Конан. — А как насчет лошадей?

— Возвращаются уже. Так что добрые скакуны у нас теперь тоже есть. А Паллантид взял в плен несколько тысяч солдат — когда они поняли, что дело безнадежно, просто побросали оружие. Паллантид просил узнать, что с ними делать.

— Пусть предложит вступить в нашу армию, а тех, кто не согласится, отправит на все четыре стороны. Безоружные, они нам не страшны, — сказал киммериец. — Если мы все же выиграем эту войну, лишние сторонники не помешают. Так что скажи ему, пусть люди сами выберут, что им делать.

— Отлично, командир! Какие еще будут указания?

— Ближе к полудню выходим на Каларию. Троцеро говорит, что королевских войск там уже нет и город ждет нас не дождется.

— Так мы прямиком доберемся до Тарантии, — хмыкнул Просперо.

— Поживем — увидим. — Конан сощурился. — В Боссонии и Гандерланде узнают о разгроме легионеров не раньше, чем через несколько дней. Но и тогда времени у них будет достаточно.

— Это точно. А поведет наверняка граф Ульрик Раманский, — отозвался в тон Просперо и повернулся к подходившему Троцеро: — А ты что скажешь, любезный мой господин?

— Конечно же Ульрик, кто же еще? — подтвердил граф. — Жаль, не успели мы связаться с баронами — они бы его чуть попридержали.

Конан пожал могучими плечами:

— Передай, что выходим в полдень. Поеду-ка я сам взгляну на пленных.

Через некоторое время Конан объезжал строй бывших легионеров, то и дело повторяя один и тот же вопрос:

— Ты тоже решил вступить в Освободительную армию? Почему?

Вдруг он заметил, что луч поднявшегося уже высоко солнца что-то высветил на волосатой груди оборванного пехотинца. Присмотревшись, киммериец увидел маленький обсидиановый полумесяц. Мгновение он соображал, силясь вспомнить, где он мог его видеть. И, ухватив талисман двумя пальцами, спросил, скрывая волнение:

— Откуда у тебя эта побрякушка?

— Я подобрал ее в шатре нашего прежнего командующего, господина Прокаса, в то самое утро, когда его… когда он умер. Я думал, эта штуковина принесет мне удачу.

— Амалиусу Прокасу удачи она не принесла, — сощурился Конан. — Отдай ее лучше мне.

Солдат торопливо снял цепочку и протянул Конану. В этот момент к ним подъехал Троцеро. Конан показал ему талисман и шепнул:

— Я вспомнил, где это видел. Его носила на шее танцовщица Альцина.

Брови Троцеро поползли вверх:

— Понятно тогда…

— Позже поговорим, — перебил его Конан и, кивнув солдату, продолжил смотр.

Солнце поднялось уже высоко, когда обоз Освободительной армии последним переправился через реку, и к полудню войско снялось с места, начиная шествие по Пуантену, держа курс сначала на Каларию, а после на Тарантию. После стольких месяцев на чужбине солдаты рады были вновь оказаться на своей земле. Еще не отдохнув после тяжкой ночи, они весело двинулись на север по дороге в дубовых лесах Пуантена, громко распевая походные песни.

Впереди них быстрее ветра летела весть: идет Освободитель! Она летела, словно на крыльях, от деревушки к деревушке, от городка к городку, сначала шепотом, потом громче и громче, нарастая подобно грому, от которого рушатся троны.

Конан с друзьями, отобедав прекрасной свежей кониной, ехали в превосходном настроении. Судя по всему, некому было помешать победному продвижению войск через Пуантен. Ближайшие королевские части были в нескольких сотнях лиг. Амалиус Прокас лежал в могиле, и до самых стен Тарантии путь мятежникам был открыт. Там их, конечно, уже встретят запертые ворота и Черные Драконы — конная гвардия короля, которая будет защищать монарха до последнего. Но Львы чувствовали теперь поддержку всего народа и потому считали, что им никакой враг не страшен.