Путь эльдар: Омнибус - Энди Чемберс

Джанн посмотрела туда, куда он указывал. Ее зрение поплыло и раздвоилось. Она видела босую, бледную ступню Галларди, торчащую из-под манжеты стандартных рабочих штанов ржаво-бурого цвета, и видела ногу толщиной с колонну, обвитую мускулами, тяжелую, как наковальня, разодранную и скрюченную из-за страшных ран, которые нанес Круссман, когда притащил сюда покалеченного и лишенного сил Галларди и связал его цепями.

Круссман никогда не бывал здесь, внизу. Это место принадлежало Токуину. Оно было свято для него. Место, куда он приходил молиться и отправлять культ, куда Галларди пришел как мастер. Джанн понимала, почему они боролись, но не могла понять то, что видела сейчас. Темнокожий человек с большим, изуродованным шрамом животом был так же истинен, как и все ее воспоминания, но все же она знала хромого мастера наковальни так же, как все сияющие черты своего собственного

(но ее ли на самом деле)

лица. Она качнула посохом в одной руке и протянула другую к нему.

— Я бежала и пряталась, — сказала она. — Я… я думаю, что спала. Думаю, что видела сны. Сны о нас. Не знаю, видела ли сны о тебе и о… нем… — она указала на тело позади себя, не в силах вспомнить имя технопровидца, с которым жила и работала на протяжении двух лет, — или запомнила ли их. Я видела, как ты борешься с ним…

(— Галларди! — закричал Токуин. Аугметика закрывала глаза и нос адепта, но его рот оставался плотью, не речевым устройством, и в его голосе слышался мерзкий органический страх. — Прекрати это! Прекрати то, что делаешь!

Он закашлялся и согнулся, когда кулак врезался в его живот, затем выгнул инкрустированную медью вспомогательную руку, растущую из основания его позвоночника — выгнул, как хвост скорпиона, чтобы заблокировать направленный вниз взмах пневмозажима, который Галларди стиснул в другом кулаке. Зажим с лязгом отлетел прочь, и рука со змеиной скоростью метнулась к подбородку Галларди, но то был лишь толчок, не удар. Токуин не понимал то, что происходило, он не сделал ту вещь, которую сделали все остальные, ту, которую память Джанн не могла собрать воедино. Токуин не понимал неправильность этого, не понимал, почему Галларди должен был принять руководство кузницей, чтобы всё не оказалось фальшью, с чем даже она, в некоторой степени, заставила себя примириться.

Токуин вновь толкнул Галларди и вцепился в него, и тот на какую-то секунду забился в хватке восьми механических пальцев, стиснувших его челюсть, прежде чем врезать зажимом по тонким сочленениям руки и стряхнуть ее с себя.

— Ты помешался, Галларди! — Токуин был машинным затворником, не бойцом, и теперь он ковылял назад по мастерской, дергаясь от обратной связи с поврежденной рукой. — Ты испорчен! Джанн! Вы все! Где Мерлок? Заставьте ее снова взять на себя командование! Вы все испорчены!

Он отступал все дальше в кузню, и Джанн хотелось остановить его, объяснить, насколько неправильно он все делает — со своим чужим голосом и странным половинчатым лицом, — но Галларди вновь приближался к нему.

— Эти вещи — они свели вас с ума! Галларди! Джанн, да приведи же его в чувство!

Одна из механизированных гидравлических тележек ожила и покатилась вперед. Токуин пытался управлять ею так, чтоб приводной блок оказался перед Галларди, а зубцы вилок попали ему под ноги, но тот крутанулся, обогнул тележку, словно в танце, качнулся в сторону, оттолкнулся от токарного станка и оказался рядом с Токуином.

— Сними эту вещь, Галларди, она разрушает твой разум, Галларди, послушай…

И тогда она убежала прочь, ибо ее друг намеревался до смерти избить технопровидца, и она уже видела, как рычал Круссман, рубя руку Хенга, в то время как Хенг ухмылялся и хихикал, глядя на него. Она знала, что Сабила попытается сделать все так, как должно быть, и уже знала, что должно произойти, даже несмотря на то, что не понимала, что вообще происходит. Она закрыла глаза руками и медленно пошла прочь, а позади нее Галларди начал убийство.)

— Нас двое, — сказала Джанн. Она неслышно ступала, медленно обходя Галларди по кругу, а тот прислонился к сварочному станку, свесив голову. Джанн могла видеть пот и сажу, покрывавшие его кожу, устало опустившиеся плечи. Должно быть, он работал всю ночь, без сна. Она не могла себе представить, насколько он изможден — но ведь он не мог устать, работая здесь, разве нет? Это было его место, его кузня, он был единым целым с ней. Как этот труд мог его утомить?

— Мы ведем войну сами с собой, — продолжала она. Галларди не пошевелился. Это была глупая фраза. Он знал, что они воюют. Разве он не ковал собственными руками орудия этой войны? Но это тоже не имело смысла, ведь она помнила, что Галларди завладел кузницей день-два назад. Каждый ответ был неправилен, каждый вопрос был неверен. Она продолжала ходить по кругу сосредоточенными, ритмичными шагами. Это приносило облегчение, словно возвращая все происходящее к привычному, знакомому.

— Не между нами, но внутри нас. Ты можешь почувствовать это? Две вещи в тебе? Ты видел это во сне? Ты чувствуешь, что ты… не принадлежишь себе? — Она на три четверти прошла круг, и движение как будто помогало ей находить слова, так как мысли выстраивались в одну линию, подобно лунам в небе. Она вновь подумала о том, как Галларди корчился и бился, когда полузабытый другой протянул металлическую руку и словно подтолкнул его

(но оно не выглядело как его)

лицо, почти что столкнул его с черепа. Это что-то значило. Она была уверена в этом. Она позволила глазам наполовину закрыться и начала кружиться, замкнув свой хоровод вокруг Галларди. Даже при том, что она осознавала, насколько нелепы эти движения, круги внутри кругов успокаивали ее, помогали мыслям течь плавно и спокойно в берегах, которые казались знакомыми.

Она открыла глаза, и зрение ее прояснилось — лишь на момент, но этого было достаточно. Галларди стоял посреди бессмысленного хора лязгающих, наращивающих число оборотов машин, механизмов Токуина с рычагами, заклинившими в рабочих позициях, с грубо приклеенными или припаянными к ним фрагментами металла или пластекового мусора. Один уже перегрелся и прекратил работу, два других зловеще дребезжали. Пол был усыпан инструментами и обломками. Контейнеры и подвижные полки, где Токуин с почтением размещал свои инструменты и запасные детали, были перевернуты и разбиты, и их содержимое кучами валялось рядом. Посреди всего этого находился Галларди, полуголый, с тусклыми глазами, грязный, как животное, стоящий у рабочего постамента и с грохотом обрушивающий свой молот, как будто он был старым кузнецом из хибары на окраине улья, обрабатывающим железный клинок. Однако вместо молота он размахивал одним из тех тяжелых инфразвуковых жезлов, определяющих плотность, которые они использовали, проверяя на прочность сегменты трубопровода. У датчика на конце (который в тусклом свете для неясного зрения мог выглядеть как навершие молота) уже треснула оболочка и были видны разбитые внутренние детали, а на постаменте лежал не раскаленный докрасна кусок металла, но раздробленный вдребезги габаритный фонарь с подъемного крана.

Галларди вновь опустил импровизированный кузнечный молот, и повсюду разлетелись осколки пластека. Из-за своих размеров и веса он никогда не был особо грациозен, но Джанн постоянно восхищалась мощной, уверенной расчетливостью, с которой он двигался. Теперь его движения были пусты, судорожны, не как у живого существа. Женщина попыталась прочесть выражение его глаз, но, едва бросив взгляд на его

(нет, пожалуйста, чем стало его)

лицо, она закричала, завертелась на месте, снова взглянула, но не смогла стереть из памяти то, что уже узрела, и выбежала из кузни. Если бы он крикнул ей вслед — даже назвал ее имя, даже просто закричал бы без слов — может, она нашла бы в себе храбрость, чтобы остаться, но на нее вновь налетела скользкая, калейдоскопичная дымка, рассеивающая и раздваивающая мысли, и, хотя Джанн и сопротивлялась ей, где-то в этой дымке ей явилось знание о том, что это было предопределено, это было правильно. Галларди был прикован к этому месту. Ее видения не изменят этого.

(— Сможем мы это поднять? — спросил в ее памяти Галларди. Они стояли и смотрели на вещь, которую нашли. Сложно было не смотреть на нее. Ее форма была в своем роде приятна для взора, скользившего по мягким изгибам и изящным виткам. Джанн подумала о странных зубчатых контурах грибов, которые росли в прохладных туннелях под беспорядочной застройкой города-улья, где они отдыхали после вахты, а затем подумала об очертаниях мускулистых рук и плеч парня, с которым она пошла на свидание, когда последний раз была там. Это заставило ее покраснеть, но никто из остальных этого не заметил. Круссман и Хенг тихо переговаривались, Галларди просто разглядывал вещь. Она была искусственной, но все искусственные вещи, которые когда-либо видела Джанн, отличались тяжелым, как кувалда, высокомерием Имперского дизайна — тупые углы, твердые поверхности. Здесь же Джанн не могла найти ни одной прямой линии или плоской грани. Она не решалась подходить к этой вещи ближе — никто не решался до тех пор, пока они не расскажут Мерлок, что нашли, — но села на корточки и наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть ее. Если это были рукояти управления, то вот это должно быть сиденьем, а если это сиденье, то те штуки за ним были подножками, как на их багги для подъемного крана, на которые можно было вскочить и ехать. А позади, под спутанной мерцающей тканью, чьи цвета как будто рябили и дрожали в уголке глаза… двигатель? Механизм? Или контейнер? Что-то вроде ящика, пристегивающегося к мотоциклу? Джанн подумала, не было ли там груза, чего-то, что перевозили на этой штуке. И как горько ей было сейчас, что они не разбили ее, не подожгли своими факелами, не проехались краном взад и вперед по этим контейнерам, расколов их в щепы, прежде чем кто-то успел хотя бы открыть их и заглянуть внутрь.)