Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Погонин Иван

Родин отправился к дому. Он порядком замерз, прогуливаясь на ветру, поэтому ускорил шаг. С теплотой подумал о Марфе, еде, чае и водке, которую та уже, верно, подготовила к его приходу.

Беседу с инженером вряд ли можно было назвать полезной. Ничего он, по сути-то, и не сказал. Странно все это. Все кивают друг на друга, мол, я не знаю, спроси другого. Так и ходит он уже сколько времени от одного к другому. А дело все стоит, ничего не ясно, и где мальчик – тоже непонятно.

Глава 17

Дорога домой, на первый взгляд такая короткая, отняла у Родина последние силы. Погода на Сахалине была обманчива: ласковое осеннее тепло исчезало, как только солнце заходило за горизонт. С наступлением сумерек на острове властвовали холодные жестокие ветра, которые налетали с моря, как дикие кочевники, не щадя никого. Они хватали путников, распахивали их пальто, пробирались под рубашки и жгли кожу не хуже раскаленного клинка. Они сбивали с пути, не давали поднять головы, запутывали. Казалось, они готовы утащить любого в свое темное царство и там, заморозив, оставить навек в плену. Георгий, сгибаясь под очередным особо яростным порывом, вдруг поймал себя на мысли, что прекрасно понимает местных жителей, которые наделяли явления природы божественной сущностью: ну разве может такой ветрюган быть чем-то, кроме темных сил, которые замыслили нипочем не пускать его домой?!

Ноги с трудом передвигались, казалось, вся усталость от сумасшедшего дня в местной больнице навалилась в одночасье, будто спевшись с ветром-разбойником. В какой-то момент Родин даже решил, что он потерялся, заплутал, но именно в этот момент перед глазами замаячили крыши и огоньки поселка. У Георгия открылось второе дыхание, он будто потерпевший кораблекрушение кинулся вперед, как тонущие кидаются к спасительной суше. Каждое тускло светящееся окошко было маленьким маячком, который обещал, что герой не окончит свои дни бесславно и глупо, замерзнув насмерть в паре метров от собственного жилья. Правда, теперь Родину предстояло преодолеть новое препятствие: он вдруг осознал, что начисто забыл, как выглядит дом, выделенный ему на постой. Он помнил дверь, грубо окрашенную синей краской, помнил новую, недавно справленную крышу, которая торчала из-за невысокого, наскоро сбитого забора… Но таких домов вокруг было много: поселенцы ставили избы хоть и ладные, но без претензий на оригинальность, в местном суровом краю было не до излишеств.

Наугад постучавшись в ворота и разбудив, как показалось по лаю, целую свору собак, Георгий вдруг задумался о своей невесте: а поехала бы она за ним в эти края, случись чего? Ждала бы она на лавке в крестьянской избе, пока он вернется? Ответа Родин дать не успел, потому что дверь в дом отворилась и зычный голос с недовольством и парой матюгов поинтересовался, кто изволит гулять и честных людей беспокоить в такое время. Родин, ничуть не смутившись, в тон собеседнику ответил, что новый доктор заплутал.

Через секунду в воротах показался коренастый мужичок, густо заросший бородой. Он едва доставал Георгию до плеча, но был таким широким, что казался даже крупнее.

– Новенький? – поинтересовался он. – Эко тебя угораздило в такую непогоду шляться по ночи! Тебя небось в новый дом поселили, где Марфа хозяйничает. Ох, и огонь бабенка! Пойдем, провожу, а то в первый же день лекаря потеряем.

Мужик вышел на улицу, потеснив Родина плечом, следом из ворот выскочил огромный пес, подозрительно смахивающий на волка. Да и вообще, сам мужик напоминал лешего. Впрочем, как уже успел заметить Родин, в этих краях каждый второй напоминал ребенка леса.

– Ох, хорошая тебе досталась хозяйка!.. – Мужик шел легко, казалось, ветер, который только усилился, вообще не доставляет ему никаких неудобств.

– Да? Мне она тоже показалась приятной женщиной, – пробормотал Георгий, натянув воротник пальто выше ушей. Отвечал он, по правде сказать, из чистой вежливости: все, чего ему на самом деле хотелось, – упасть на кровать и заснуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Да, бывало совсем тоска наступит, да я-то тож, как ты, бобылем хожу, придешь к ней вечерком, а она только смеется да все говорит: «Заходи, я не жадная!» В городе своем ты такую не найдешь, все там больно важные, носы воротят.

– Да… действительно, – деликатно отозвался Родин.

Ну, не станет же он объяснять, что и в городе таких «нежадных» пруд пруди, а он на самом деле уже почти под венец шагает. То есть сейчас он, конечно, шагает к доброй Марфе, но как только в Старокузнецк вернется, так тут же сменит направление в сторону семьи и жизни приличного человека.

– Ну, все, дохтур, бывай! Вот твоя хата!

С этими словами мужичок на прощанье похлопал Родина по спине так, что тот чуть не влетел носом в собственные ворота, но те, на счастье, как раз отворились.

– Ох, барин, чего же вы так задержаться изволили? Совсем озябли! И наряд-то у вас не по погоде, – тут же начала ворковать вокруг столичного гостя Марфа.

Родин даже и не понял, как ей удалось так незаметно проводить его в дом, раздеть и усадить за стол. Явственно ему вспомнилась его нянюшка, которая точно так же, под тихое свое воркование, могла успокоить и его, и братьев, как бы сильно они не расшалились. Она будто окутывала заботой, убаюкивала, подавляла волю. И все так играючи, ладно и складно, словно все идет своим чередом и только так идти и может. Наверное, именно так и действовала в сказках Василиса Премудрая.

Родин ел и чувствовал, что полностью расслаблен впервые за долгое время. И не было в его голове ни одной мысли. Было ему хорошо и спокойно, будто все происходящее не больше чем детская забава, от которой самая большая неприятность – разбитое колено.

К чаю Марфа подала варенье из диковинной ягоды жимолости (кислое и сладкое одновременно) и рюмку водки. Так, признаться, доктор еще не чаевничал, но в чужой монастырь со своим уставом не лезут, так что выпил он и закусил горбушкой со сладким угощением, запил все обжигающим чаем, заваренным с какими-то травами, и окончательно понял, что вот он и нашел свой рай на земле, по крайней мере на этот вечер.

Родин благостно улыбнулся, сладко зевнул и от души потянулся, уже предвкушая здоровый сон, но тут встретился глазами с хозяйкой. Марфа выглядела немного удивленной и растерянной.

– Барин, когда любиться-то будем? Ты уже, почитай, одним глазом десятый сон видишь…

Родин как услышал вопрос, так чуть со стула не упал, насилу поймал равновесие. Эка хозяюшка оказалась щедрая: сама себя первому встречному предлагает. Такое не во всех домах терпимости увидишь, а тут забесплатно представление. Георгий насилу подавил первый порыв просто выгнать наглую особу вон, но потом рассудил, что самому справляться здесь с хозяйством будет невыносимо, поэтому сменил гнев на милость.

– Да ты что, Марфа, у меня же невеста есть! Я ж, почитай, женатый человек, – начал увещевать Родин. Он еще хотел добавить про «побойся Бога», но решил, что смелости женщине не занимать, так что весьма вероятно, что надлежащего пиетета она ни перед Богом, ни перед дьяволом не испытывает.

– Ну и что?! Эка невидаль! – махнув рукой, улыбнулась Марфа. Для нее все эти надуманные тонкости межличностных отношений не имели никакой силы. – Раз уж меня к вам приставили, значит, так надобно.

Вот так – никаких рефлексий, раздумий или душевных метаний. Все по-простому, на инстинктах. В этом суровом краю, когда здоровые мужики к вечеру могли помереть от зверья, хвори али еще какого несчастного случая, верных не было. Не было никакого права собственности на другого человека. Марфа и представить не могла, что ее «надобно» может обидеть какую-нибудь женщину или даже расстроить чью-то семейную жизнь. Для нее в любовных утехах не было чувства, как у самки, которой движет природная необходимость.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Все это Георгий читал на лице этой молодой русской бабы, которая ничего в жизни, кроме убогой жизни на отшибе цивилизации, не увидит, которая нарожает ораву детей от таких вот случайных любовников, которая рано состарится и сгинет здесь, всеми забытая… И так стало Родину ее жалко, что захотелось ему приласкать Марфу, проявить сочувствие в той форме, в которой она его поймет и оценит.