Трудный Роман - Георгий Марчик

Роман явился едва ли не первым. И только когда уже почти все были в сборе и он в который раз окончательно решил: «Не придет!» — его сзади кто-то тихонько дернул за рукав. Оглянулся — Женя.

— А вот и я…

— Быстрей. Пора на посадку.

Он увидел Костю, кивнул ему. В вагоне они оказались рядом с Чугуновым.

— Как дела? — спросил Чугунов, лишь бы что-нибудь сказать.

Не сидеть же молча, уставившись друг на друга, как манекены в витрине магазина.

— Ничего, — меланхолично ответил Роман. — А тебе, наверное, даже во сне дела снятся?

— Откуда ты взял? — улыбнулся Чугунов.

— Телепатия, сударь. Наука такая о приматах. Слыхал?

— Не остряк ты, Гастев, а дурак, — беззлобно констатировал Чугунов.

— А ты умный… Особенно, когда помалкиваешь.

Они смотрели друг на друга, и в глазах была неприязнь. Но сегодня Роману особенно не нравится Чугунов, с его по-мужски уверенными манерами, как бы поучающим тоном, не нравится его чистое лицо с правильными чертами и внимательным, изучающим его, Романа, взглядом.

— Опять ссоритесь? — удивился Костя. — Что вы все никак не поделите?

Женя искоса взглянула на Романа и заметила:

— А это не делится. Это принципы. Впрочем, ты прав, Костенька, всему свое место и время. А сейчас давайте-ка лучше споем.

— Споем! — подхватил Черникин из соседнего купе. — Вот эту: «И снова вперед, и снова в поход нас новая песня зовет…» Марианна! Запевайте. Три-четыре!..

На станции высыпали из вагона на платформу. Со смехом и криком съехали с высокой насыпи под уклон в ложбину и цепочкой двинулись в деревню, где заранее была снята изба для постоя и ночевки.

Роман пристроился следом за Женей и Костей. Шли не спеша. Утро было солнечное, морозное, безветренное. И синий лес невдалеке, и искристое белое снежное поле, и голубое холодное небо, и ослепительно яркий диск солнца, и маленькая деревенька, оставшаяся сбоку, и даже вороны, похожие на черные угли на снегу, — все было неправдоподобно четким, контрастным.

Вытянувшись в длинную цепочку, широким пружинистым шагом группа двинулась дальше, легко преодолевая невысокие подъемы, ложбины, спуски. Потом пришли в деревеньку, шумно ввалились в пустую, просторную, только что отстроенную избу. Терпко, душисто, сладковато пахло сосновой смолой. Протопили печь. Ребята осваивали окрестности. Девчонки вместе с Марианной готовили обед.

К вечеру на небольшой поляне расчистили от снега площадку и на ней разложили костер. Громко потрескивая, выбрасывая вверх снопы быстрых искр, занялся огонь.

— Сучьев подбрасывайте! — командовал Черникин.

Пламя разгоралось все сильнее. В огонь полетело несколько подобранных ребятами крупных сосновых веток, сломанных снегом.

— Искры вточь как метеоритный дождь, — отметил Костя.

— А ты его видел когда-нибудь? — недоверчиво обернулась к нему Женя. Ее шерстяная красно-сине-белая шапочка съехала на самый затылок, что придавало ей лихой вид.

— А как же? Само собой. В Планетарии…

Негромко, баском затянул песню Игорь Чугунов:

— «Ночью звезды вдаль плывут по синим рекам…»

Песню подхватили. Затем зазвучала новая. Пели все подряд. Стало совсем темно. И казалось, кромешная темнота вокруг еще больше сгрудила у костра мальчишек и девчонок. Незаметно, по два-три человека исчезали ребята и быстро возвращались, повеселевшие. Словно в костер плеснули бензина, громче зазвучали голоса, звонче стал смех.

— Хочешь вина? — шепотом спросил Костя Романа. — Ребята захватили для настроения.

— У меня не взяли деньги, — раздраженно ответил он.

Юра Черникин разошелся больше всех. Он куролесил, то и дело подбрасывал в костер новые ветки, подталкивал то одного, то другого к огню. Девочки испуганно пищали. Черникин побежал в избу. Вернувшись, пробрался к самому костру и, придерживая руками под пальто какой-то предмет, закричал:

— Уважаемые дамы и господа! Сейчас состоится забавное зрелище — по приговору святейшей инквизиции предается вечной анафеме некий тунеядец. Ура!

— Ура! — недружно подхватили вокруг костра.

Черникин выхватил из-за пазухи маленького черного котенка, который испуганно мяукал и беспомощно барахтался, и бросил его через костер. Тот перевернулся в воздухе и, падая, ухватился лапками за верхушку обгоревшей сосенки, торчащую из другой стороны костра. Девчонки закричали. Роман рванулся к котенку, снял его с ветки.

— Кретин ты, Черникин. Впрочем, и другие не лучше. — Он быстро зашагал прочь в сторону дома.

Некоторое время оставшиеся молчали. Черникин обвел всех виноватым взглядом.

— Ну подумаешь, пошутил. Попугать хотел. Важность какая — котенок, — бормотал он, потирая кулаком глаз. — Я ведь не в костер его бросал.

— Ну, как тебе такое могло прийти в голову? — недоумевала Марианна. — Ты соображаешь, что делаешь?

— Соображаю, — виновато сказал Черникин и продолжал беспомощно оправдываться.

До него постепенно доходила жестокость и нелепость его выходки. Но на этом дело не кончилось. Он вытащил из кармана куртки мелкокалиберный снаряд и стал объяснять:

— Я ведь, верите, вначале хотел снаряд в костер бросить. Но испугался. Если взорвется, то и убить может. Ну, и решил вместо него котенка, — с этими словами он машинально швырнул в костер снаряд.

И тут же испуганно взвизгнули девочки и первыми врассыпную бросились от костра. Всех как ветром сдуло. Прошло минут десять — снаряд не взрывался.

— А если кто-нибудь подойдет к костру? — обеспокоенно спросил Костя. — Что тогда?

— Надо, надо… — начала было Марианна и замолчала. — О боже! — вздохнула она. — Что же делать?

Костя, сокрушенно махнув рукой, направился к костру.

— Вернись, Костя! — в страхе закричала Женя. — Костя!

Но тот даже не обернулся.

Через некоторое время он вернулся и, улыбаясь, указал на свой ботинок.

— Ногой вытолкал. Юрка, с тебя новые ботинки…

— Ладно. Куплю. — Черникин рассматривал подгоревший ботинок товарища.

— Не надо. Они у меня все равно старые.

— Я всегда говорил, что алкоголь — наш враг номер один. Это он во всем виноват, — с пафосом заявил Юра.

Из-за спины Марианны ребята делали Черникину страшные глаза.

— Какой алкоголь? — испугалась Марианна. — Вы что, выпили? А ну, подойди ближе…

— Что вы, Марианна! — спохватился Черникин. — Я в том смысле, что, если бы выпили, не такого бы натворили.

Все с облегчением заулыбались и отправились в дом спать.

— Ой, мамочка, кто-то ползет по щеке!.. — вскрикивает в темноте одна из девочек.

— Ведмедь, — тут же комментирует приглушенный мальчишеский голос под общий смех. — Гони его ко мне.

— А знаешь, что такое бионика? Кибернетика и бионика… Возьмешь, к примеру, ручку, но писать не будешь, а только думать, что пишешь, а прибор зарегистрирует и напишет за тебя все, что ты хотел. Понял?

— Марианна, кто сейчас из поэтов считается самым крупным?

И сразу множество голосов:

— Бертольд Брехт.

— Чудак, да он умер недавно.

— Пабло Неруда.

— Твардовский.

— Евтушенко…

— Марианна, ну? Скажите…

— Среди поэтов нет табели о рангах. Крупных много.

— Марианна, а если бы вы встретили среди нынешней молодежи Павку Корчагина, что бы вы ему сказали?

— А что бы ты сказала ему, Женя?

— Я бы спросила: «Как тебе живется среди нас, Павка? Ты такой хотел видеть молодежь шестидесятых годов?»

— Костя, а почему со времен истории Ромео и Джульетты прошло уже столько времени, а она продолжает нас волновать? — искательно спрашивает Наташа, и все замерли, приготовились рассмеяться.

— Потому, что настоящая любовь никогда не стареет и не умирает, — серьезно отвечает Костя.

— А вот кто скажет: для чего живет человек? — раздается мечтательный негромкий голос, но все его услышали.

На несколько секунд стало тихо.

Задумались.

— «Человек создан для счастья, как птица для полета!» — кричит Черникин.

— Горького все знают. А что ты сам думаешь? — спрашивает голосок.

— Чудак, да это не Горький, а Короленко сказал. Эх ты, знаток…

— Какая разница! Короленко тоже нормальный писатель. А ты все-таки скажи, как сам считаешь…

— Сам я ничего не думаю.

— Очень плохо. Иногда не мешает. — Это голос Наташи Семенцовой.

— Очевидно, для будущего… — несмело замечает кто-то из ребят.

— Человек живет для того, чтобы работать, учиться, любить, иметь семью — одним словом, для того, чтобы жить, — уверенно говорит Наташа.

— Ха-ха-ха! — искусственно смеется обиженный Черникин. — Вот так открытие. Это мы тоже все знаем.

— Фетишизируя будущее или прошлое, мы лишаем себя настоящего, — уверенно замечает Роман. — Все взаимосвязано.