Город чудес - Эдуардо Мендоса

– Меня послал Онофре Боувила, – произнесла незнакомка. Жоан Сикарт ответил, что не знает, кто это такой. Женщина пропустила его замечание мимо ушей и продолжила: – Он хочет тебя видеть. Его тоже тревожит сложившаяся ситуация, он тоже не понимает, из-за чего разразилась эта бойня. – Она говорила тоном посла, вручающего ноту представителю правительства другой страны, – и Жоан Сикарт растерялся, не зная, как на это реагировать. Женщина добавила: – Если ты заинтересован в том, чтобы покончить с таким абсурдным положением вещей, встреться с ним там, где он укажет, или прими его здесь, на твоей территории. Он не откажется прийти при условии, что ты гарантируешь ему безопасность.

Жоан Сикарт пожал плечами.

– Передай ему, пусть приходит, если ему так хочется, – уступил он, – но один и без оружия.

– И при этом выйдет отсюда здоровым и невредимым, – настойчиво повторила женщина.

Даже через вуаль Жоан Сикарт ощущал беспокойный блеск ее глаз. «Наверное, это его любовница или мать», – подумал он. Беспокойство, которое чувствовала женщина, он отнес на счет своей силы; это придало ему решимости, и он самодовольно усмехнулся:

– Не бойся, – сказал он.

Они условились о времени, и Онофре не замедлил явиться. Увидев его, Жоан Сикарт презрительно скривил губы:

– Теперь я знаю, кто ты, – собачонка Одона Мостасы. Я о тебе много слышал. Зачем ты явился? – Он говорил намеренно холодным, пренебрежительным тоном, но Онофре сдержался. – Мне не нужны ни наемники, ни шпионы, – добавил Сикарт с издевкой. Наконец спокойствие Онофре Боувилы вывело его из себя, и он сорвался на крик: – Что тебе надо?! Зачем ты пришел?!

Охранники, ждавшие в вестибюле, не знали, что предпринять: вмешаться или ждать. Но тут же успокоились: «Он сам нас позовет».

– Если ты не хочешь меня спокойно выслушать, зачем тогда было соглашаться на встречу? – спросил Онофре Боувила, когда Сикарт унял свой гнев. – Здесь я подвергаюсь риску и ставлю под удар свою Репутацию.

Жоан Сикарт вынужден был с ним согласиться. Безусловно, беседа на равных с этим сопливым мальчишкой не могла вызвать ничего, кроме раздражения, тем не менее он не мог не оценить ту невозмутимую властность, с какой говорил с ним этот безоружный молокосос. В считанные минуты презрение к нему сменилось уважением.

– Хорошо, говори, – сдался он.

Онофре понял, что выиграл эту партию. «Он сдрейфил», – с удовлетворением отметил он про себя. И громким уверенным голосом стал убеждать Сикарта в нелепости вспыхнувшей войны, несомненно вызванной простым недопониманием: ведь никто не знал, как и почему она началась. При сложившихся обстоятельствах война может иметь эффект снежной лавины, под которой они все будут погребены.

– Я вижу, тебя это беспокоит, – сказал Онофре, – а меня и подавно, поскольку я погибну одним из первых. Именно поэтому мы должны предотвратить нежелательное развитие событий.

– Эй, парень! – живо воскликнул Жоан Сикарт, услышав доводы Онофре. – Ведь не мы первые начали, это вы на нас набросились.

– Какая теперь разница, кто из нас начал, если дело зашло так далеко, – возразил Онофре Боувила. – Речь идет о том, чтобы покончить с кровопролитием. – Он понизил голос и продолжил доверительным тоном: – Мы вовсе не заинтересованы в этой войне. Что она может нам дать? Нас меньше, и мы подготовлены гораздо хуже, чем вы. Вам ничего не стоит прихлопнуть нас одним щелчком – удача на вашей стороне. Я все это тебе толкую, чтобы ты не сомневался в честности моих намерений: у меня нет камня за пазухой, – я пришел заключить мир.

Интуитивно Жоан Сикарт относился к Онофре с большим подозрением, однако его «Я» настойчиво хотело верить в его искренность: ему тоже была отвратительна эта бессмысленная война. Его люди гибли от пуль, полетели все выгодные контракты, замерла торговля, и город погрузился в вязкую атмосферу страха, нимало не способствовавшую успешному ведению дел. Встреча закончилась ничем. Они договорились увидеться еще раз при более благоприятных обстоятельствах. Убежденный в своем преимуществе над противником, Сикарт не подозревал, что движется семимильными шагами навстречу собственной гибели и сам себе роет могилу. К счастью, на следующий день сразу после восхода солнца зарядил проливной дождь, и в темном переулке произошла только одна стычка между двумя малочисленными группами: члены обеих банд враз вытащили оружие, которое теперь всегда носили с собой, и пальнули в сплошную пелену дождя. Вспышки выстрелов осветили потоки воды, стекавшей с крыш на улицу. Стоя по колено в грязи, они продолжали разряжать пистолеты и мушкеты, пока не кончились пули. Благодаря ливню в эту ночь не пришлось оплакивать мертвых. Было еще два инцидента: один шестнадцатилетний парень из банды дона Умберта Фиги-и-Мореры разбился насмерть, перелезая через высокую стену, когда бежал от реального или воображаемого преследователя: он имел несчастье поскользнуться и, падая, ударился затылком о каменную мостовую. В эту же ночь кто-то кинул огромную тушу дохлой собаки-ищейки в окно борделя, который имели обыкновение посещать Одон Мостаса, Онофре и компания. Никто не понял, кому предназначалось это зловещее подношение: из предосторожности в борделе не было посетителей. Несчастные девицы не сомкнули глаз, боясь кровавых набегов, а когда пробило три часа, вознесли Деве Марии молитву. Весь город гудел слухами об этой необъявленной войне, и только пресса молчала, не отваживаясь даже на простую констатацию факта.

На следующий день загадочная сеньора опять посетила Жоана Сикарта, сообщив о желании Онофре Боувилы назначить новую встречу, но при таком развитии событий и из соображений личной безопасности он не хотел бы приходить сюда.

– Не то чтобы он не доверял тебе, просто боится, вдруг ты не сможешь удержать под контролем своих людей… Согласись: с его стороны было бы большой глупостью добровольно совать голову прямо волку в пасть. Выбери какое-нибудь нейтральное место и можешь взять сколько угодно людей для охраны. Он же пойдет один.

Уязвленный в самое сердце намеком на трусость, Сикарт назначил встречу в крытой галерее собора. В условленный час все часовни и приделы собора заполнила охрана, а сеньор епископ мудро предпочел не замечать присутствия вооруженных людей в святом месте. Сикарт, контролировавший не только почти всю свою банду, но и имевший осведомителей в банде дона Умберта Фиги-и-Мореры, знал, что Онофре сдержал слово и отправился на встречу один. Ему не оставалось ничего другого, как еще раз восхититься отвагой своего партнера по переговорам.

– Пришло время заключить мирное соглашение, – заявил Онофре. Он говорил медленно, делая паузы, тихим, приличествующим случаю я месту встречи голосом, словно на него давила внушительность собора. После ночного ливня на галерее расцвели розы, и каменный парапет, омытый дождем, блестел, как алебастровый. – Может, завтра будет уже поздно. В такой ситуации власти не будут сидеть сложа руки. Публичные беспорядки вот-вот заставят их вмешаться. Они войдут в игру исподволь или накроют всех одним махом, другими словами, объявят чрезвычайное положение и введут в город войска. Это будет нашим с тобой концом, потому что шефы, безусловно, выкрутятся. А мы отправимся прямым путем на виселицу и кончим жизнь во рву замка Монжуик. Власти не преминут воспользоваться нами, чтобы преподать хороший урок черни. Не забывай, они до смерти перепуганы той заварушкой, которую готовят анархисты, и конечно же не упустят шанс продемонстрировать свою решимость и силу. Я абсолютно прав, и ты это знаешь не хуже меня. И потом, не исключена вероятность, что в этом замешан твой шеф.

По мере того как Онофре излагал свое видение вопроса, недоверие Жоана Сикарта только росло, но, к собственному удивлению, он все больше увязал в его словах. Доводы Онофре вцеплялись в него когтями и помимо воли оставляли на душе глубокие зазубрины.

– У меня нет причин подозревать моего шефа, дона Алещандре Каналса-и-Формигу, – высокомерно ответил он.

– Тебе виднее, – ответил Онофре. – Я, со своей стороны, не верю ни твоему, ни моему шефу и не собираюсь идти в огонь ни за первого, ни за второго.

В то самое время, когда Онофре, отнюдь не безуспешно, пытался заронить семена подозрения в душу Сикарта, загадочная незнакомка добралась до самого Каналса-и-Формиги. Она выдумала какую-то путаную историю, приправленную чувствительными переживаниями. Дон Алещандре заглотил наживку и велел провести ее к нему в кабинет, не забыв побрызгать себя духами из пульверизатора, хранившегося в ящике письменного стола вместе с револьвером. Незнакомка не захотела открыть лицо. С налету, без всяких преамбул, она заявила, что имеет достоверные сведения из первых рук о намерении Жоана Сикарта совершить в отношении него предательство.

– Стоит войне обостриться, он тут же перейдет на сторону врага, и ты останешься без прикрытия в самый ответственный момент, – сказала она срывавшимся от волнения голосом.