Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд

Первые этажи отводятся под магазины, мастерские, гаражи, кафе. Изначально эта архитектура была так хорошо спланирована, что и по сей день может служить почти любой цели.

Мы с Дэви радостно шагали, вглядываясь, восклицая и призывая друг друга подойти и посмотреть. Я сказала:

– Буш-Бонтан и другие французы часто повторяют, что старый Париж полностью утрачен. Теофиль Готье умер от горя из-за того, что натворил здесь архитектор Осман. В одной моей книге, написанной в тысяча девятьсот одиннадцатом году, говорится, что Париж сделался американским городом. Но даже при этом здесь, вероятно, осталось гораздо больше прекрасных старых домов, чем в любой другой столице мира. Мы с тобой прошагали полчаса и не увидели ни одной уродливой улицы.

– Что меня печалит в современных зданиях, – произнес Дэви, – это то, что, когда увидишь наружную часть, уже точно знаешь, какой будет внутренняя.

– Норти говорила то же самое о Нотр-Даме. Но надо признать, что она торопилась попасть к Ланван.

Сама улица Сентонж населена ремесленниками. Ее дома семнадцатого века, выстроенные изначально для аристократов и зажиточных буржуа, не были снесены (за исключением одного квартала, где департамент Сена учинил кошмар), но истерзаны, искромсаны, поделены и переподелены людьми, жившими и работавшими в них последние две сотни лет. Вот какие ремесла процветают на этой улице: выделка сафьяна, меха, каучука; золотое и серебряное ремесло, ювелирное дело, изготовление пуговиц, ключей, лент, наручных часов, париков, обуви, искусственных цветов, стеклянных колпаков. Здесь есть импортер губок, мастер по ремонту швейных машин, специалист по ремонту автомобилей, печатник, повивальная бабка. Их может быть еще много больше, только скрытых; остальные же выставляют рекламные вывески, чтобы видели прохожие.

В конце улицы мы дошли до искомого стеклодува, который по-прежнему был там, очень улыбчивый. Они с Дэви поприветствовали друг друга так, будто в прошлый раз виделись не сорок лет назад, а всего неделю. Кусок стекла, извлеченный из кармана Дэви, был изучен. Да, его можно скопировать, причем легко, но придется подождать примерно два месяца.

– Это не имеет значения, – сказал Дэви на своем идеальном литературном французском. – Моя племянница живет тут, она жена нашего посла. Когда заказ будет готов, отошлите его ей.

Снова улыбки, комплименты, торжественные заверения в любви:

– Как мы беспокоились о вас, когда Лондон бомбили.

– А как мы беспокоились о вас во время оккупации. В тысячу раз хуже, когда они маршируют по улицам, чем когда пролетают над головой.

– Да, пожалуй. Мой сын был выдворен… мой зять убит – c’est la vie [80]!..

Оказавшись опять в саду Тюильри, мы сели, чтобы начать нашу, как говорят политические деятели, дискуссию о Дэвиде. Я описала прибытие «святого семейства» и их последующее поведение. Дэви заинтересовался.

– Дорогая моя! Недоброжелательные французы! Как они это восприняли?

– Мило и вежливо, как всегда, по отношению ко мне.

– Жаль, я не могу слышать, что они говорят друг другу наедине. Конечно, я видел отчет Мокбара о дзен-буддистах и не обратил на него внимания, но, похоже, в кои-то веки в его бреде содержится зерно истины. Послушай, посмотри на эту статую древнего галла. Что он делает?

– Похоже, ест пекинеса – или целует его?

– Нет… это его собственная борода, но почему он держится за нее обеими руками?

– Весьма своеобразно.

– Ты могла бы сообщить, что мой крестник женился.

– Никто не знал. Епископ города Бери увидел это в газете – Альфред звонил ему, и они погоревали вместе. О, Дэви, ну разве современный мир не тягостен?!

– Отвратителен. Нет больше никаких норм поведения.

Мы сидели, грустно глядя на галла.

Потом Дэви произнес:

– Я знаю, что мы должны сделать для Дэвида. У него, вероятно, старый стереотип эмоциональной нестабильности и отсутствия рационализма плюс серьезное нарушение работы желез. Ему наверняка потребуется серия инъекций и курс психотерапии. Я рассчитываю, что Юнгфляйш найдет нам подходящего специалиста – там, где есть американцы, в изобилии есть кушетки психиатра. Сумасшествие – их национальная индустрия. Что тут смешного?

– Иными словами, пошлите за доктором. Дэви, как это похоже на тебя!

– Нет, Фанни. Разве я вызывал врачей для Полины? Разве я ее выгонял?

– Хорошо, признаю`. И, возможно, в твоих словах что-то есть. Но будет ли он сотрудничать, хотела бы я знать. Он стал таким трудным.

– Он обрадуется. Он очевидный эксгибиционист – это подтверждается его бородой, трубкой, странной одеждой и китайским ребенком. Чем больше обращать на него внимания, тем больше он будет доволен. Говори что хочешь о современном мире, мы должны выкрикнуть троекратное «ура» науке. Посмотри на меня! Родись я на пятьдесят лет раньше, я бы сейчас кормил червей.

– Не исключено, поскольку тебе было бы тогда сто шестнадцать лет. Дядя Мэттью часто повторяет, что ты самый крепкий человек, какого он встречал в своей жизни.

– Нехорошо со стороны Мэттью, когда он прекрасно знает, какой я хрупкий. – Дэви был раздражен. Он поднялся и сказал, что должен идти домой и отдохнуть перед обедом.

– Мы пригласили несколько человек повидаться с тобой.

– Боже! Кажется, вы всегда обедаете в одиночестве, так что я составил маленький план на обед у Милдред. Там можно рассчитывать на интересный разговор.

Когда мы с Дэви добрались до площади Согласия, то увидели, что там что-то происходит. Толпа мужчин в макинтошах, вооруженных фотокамерами, толкались друг с другом на мостовой перед отелем «Крийон». У вращающихся дверей отеля стоял, прислонившись к стене, Мокбар. Я никогда не могу устоять перед толпой.

– Давай выясним, кого они ждут? – сказала я.

– Это может быть только какая-нибудь отчаянно скучная кинозвезда. Никто другой в наши дни не вызывает подобного интереса.

– Но только если мы не подождем, то позднее услышим, что случилось нечто захватывающее, и будем злиться. – Я указала ему на Мокбара: – Вот он, враг. Он больше похож на фермера, чем на репортера отдела светской хроники.

– Леди Уинчем – как поживаете? – Это был репортер из «Таймс». Неожиданно я поняла, что не могу припомнить ни его имени, ни имени Дэви.

– Вы знаете друг друга? – тихо промолвила я.

Мое замешательство было прервано шумным прибытием полицейских на мотоциклах.

– Кто это? – прокричала я человеку из «Таймс».

– Гектор Декстер. Он выбрал Свободу. С минуты на минуту ожидается прибытие его с женой из аэропорта Орли.

– Напомните мне…

– Тот американец, который поехал в Россию прямо перед Берджессом[81] и Маклейном[82].

Я смутно что-то припоминала. Поскольку все казались взволнованными, я видела, что он, вероятно, очень важный человек. Шум стих, когда полицейские сошли со своих мотоциклов. Дэви произнес:

– Ты должна его помнить, Фанни, – в то время был ажиотаж.