Там, где кончается волшебство - Грэм Джойс

– По-вашему, вы часто злитесь?

– Не очень.

– Но вы же разозлились третьего дня в конторе строительного общества, не так ли?

– Кто вас прислал?

– Тот, кто о вас заботится. Обеспокоенный друг. Не понимаю, отчего вы нервничаете?

– И как в таком случае фамилия этого друга?

– Какое это имеет значение?

– Вы врач?

– Мне все-таки безмерно интересно, зачем вы состригли волосы.

Ох, Мамочка, подумала я. Она бы знала, как поступить. И почему только я не обладала ее силой, позволявшей легко справляться со всеми этими врачами и священниками, которых она обзывала «фетишистами». Я выровняла дыхание, спокойно посмотрела на него. Сидит себе, застыл с блестящей ручкой над блокнотом, и что бы он там ни написал, все может быть направлено против меня. Его глаза под стеклами очков гипнотизировали, засасывали.

– Я бы с радостью с вами еще поболтала, но у меня полно работы, – изрекла я.

– Какой работы? Ведь вы же не работаете сейчас, насколько мне известно.

– Еще как работаю.

– И что вы делаете?

– Шью, стираю. Веревки видите во дворе? Все это надо разнести по домам. Прямо сейчас. Поэтому вынуждена с вами распрощаться.

– Белье еще не высохло.

– Еще как высохло. Уж мне поверьте: я просыпаюсь раньше вашего. – Я встала, показывая, что ему пора. – Если хотите, помогите сложить…

Он положил блокнот в портфель.

– Спасибо, но у меня и своих дел хватает. Пойду.

Уже в дверях я отдала ему пакет:

– Пирожные не забудьте.

Он взял пакет и, пожелав мне хорошего дня, вышел. Однако во дворе остановился и очень нарочито потрогал одну из простыней. Потер ее вонючими жирными пальцами и зашагал дальше.

Конечно, она высохла.

Я чувствовала, что кольцо вокруг меня сжимается.

После ухода доктора, не признававшегося, что он доктор, я вышла в сад. У нас был старый каменный стол с солнечными часами. Зимой я часто бросала на него крошки для птиц. На тот конец стола, куда ложилась тень от ржавой стрелки, я выставила по черному камешку на каждого, кто мог прислать врача. Их получилось шесть. А на другой конец стола я поместила белые камешки, символизировавшие тех, кто мог теоретически оплатить аренду. Их тоже получилось шесть. И так они стояли друг против друга, как шашки на игровой доске. Три человека были представлены и там и там: я заменила их коричневыми камешками.

Решила наведаться в полицию: вдруг что-нибудь узнаю.

Жилище Билла Майерса располагалось на краю деревни. Забавный домик с маленькими окошками, напоминающими амбразуры, по обеим сторонам от входа. Над дверью красовалась большая лакированная табличка с черно-белым гербом округа: баран, овца и драпающая от них лисица. Открыла жена Билла Майерса – Пегги, которую я почти не знала. Волосы Пегги были накручены на бигуди; в доме стоял тяжелый запах лака для волос. Она, похоже, вынула зубные протезы, и щеки заметно ввалились. Она мгновенно сообразила, кто я. В ту же секунду пригласила войти, выразила сочувствие по поводу моей утраты, засунула протез на место и сообщила, что Билл придет обедать через пару минут.

Пегги оставила меня одну в неприбранной кухне. У Майерсов было четверо детей – все школьники, – поэтому везде, где только можно, сушилась разномастная одежда: лежала на большой сушилке, висела на протянутой меж стен веревке.

Билл появился довольно скоро. К его возвращению миссис Майерс освободилась от бигудей и привела себя в порядок. Войдя, он запустил фуражкой через комнату; когда фуражка приземлилась на стул, он притянул к себе жену и поцеловал ее так, будто они не виделись по меньшей мере две недели – ну уж никак не несколько часов. И только потом заметил меня.

– Осока! Какими судьбами? Ты знаешь, как я скорблю по Мамочке. Мне очень, очень жаль.

– Со мной творятся странные вещи, – сразу перешла я к делу.

– Хотите пройти в другую комнату? – спросила Пегги, готовившая Биллу поесть.

Я ей ответила, что нет. Она мне не мешала, не знаю почему. Я рассказала Биллу про посещение незнакомого врача. Дала понять, что мне известно, зачем он приходил.

– Осока, с чего ты думаешь, что кто-то хочет от тебя избавиться? – спокойно поинтересовался Билл.

Ответила Пегги, повернувшись к нам с разделочным ножом в руке:

– С того, что то же самое они когда-то сделали с Мамочкой. Где-то в тридцатых, я ничего не путаю, Осока? Закрыли в дурку. Хотя таких нормальных, как она, еще надо было поискать.

Я лишь кивнула.

– Мать Билла мне рассказывала, давным-давно, – пояснила Пегги. – Мамочка нажила себе немало врагов. Они ее боялись, ох как боялись.

– Но на дворе шестьдесят шестой год, – парировал Билл. – Такого больше не практикуется.

– Вот умора! – всплеснула руками Пегги. – Ну ты даешь!

Билл почесал репу.

– Черт знает что такое!

Потом они давай спорить, можно ли сейчас упечь человека в психушку. Из их дискуссии я вынесла, что требуется всего-то устное заключение врача, особенно в моем случае, поскольку я живу одна. Билл посерьезнел, нахмурился и повернулся ко мне:

– Осока, тебе сейчас нужно быть тише воды, ниже травы, а на тебя идут жалобы.

– Какие жалобы? Я ничего не делала!

– Ну, это ты так думаешь. А вот лорд Стоукс говорит, что ты вчера явилась в поместье, устроила дебош и…

– Дебош?

– А управляющий из строительного общества заявил, что ты раскидала листовки…

– Это неправда!

– И наконец, кормелловский малец сказал учительнице, что видел, как ты сидела в кустах с раскрашенным лицом…

Тут сердце у меня ушло в пятки.

– Учительница посчитала своим долгом рассказать мне, а я так обалдел, что сразу же отправился к отцу парнишки. Оказывается, он тоже тебя видел, но они же в тебе души не чают, все Кормеллы, и потом, старик говорит, ты никому не делала вреда, сидела себе в кустах, и все.

Я попыталась что-то сказать, но не смогла. Язык словно прилип к нёбу, голова шла кругом. Я посмотрела на Билла. Он двигал ртом, он что-то говорил, но я как будто слышала его из-под толщи воды.

– Так что ты делала в кустах, Осока? – поинтересовался Билл.

Я покачала головой.

– Конечно, объяснить можно что угодно. Но понимаешь, мы за тебя волнуемся, – проговорил он. – Могу я попросить тебя кое о чем? Посмотри мне в глаза и как на духу ответь: ты принимала наркотики на ферме Крокера?

– Не принимала.

– Клянешься?

– Клянусь, что я не принимала наркотиков на ферме Крокера.

– Потому что так оно и бывает: сначала балуешься наркотиками на ферме Крокера, потом, глядишь, уже сбриваешь волосы, сидишь в кустах и черт знает что творишь. С наркошами всегда такая история. Уж я-то знаю.

– Кончай давить на девочку, – вступилась Пегги.

– Осока, деревня у нас маленькая. Тебе полезно знать, что люди говорят. А ведь они все видят.

Мы замолчали. Я, кажется, смахнула слезу.

– Зажуешь чего-нибудь? – спросила Пегги.

Я отказалась. Сослалась на ожидавшие меня дела и встала. Они проводили меня до двери.

– Похороны ведь завтра? – уточнила Пегги. – Мы будем.

После нотаций Билла я возвращалась домой с тяжелым сердцем. Не знаю, чего я ожидала от общения с полицией, но что я точно получила, так это исчерпывающую картину того, как меня видят окружающие: наголо бритая психованная коротышка, которая лечит травами и закатывает истерики в общественных местах.

Обидно.

27

За дверью наяривал пылесос: вой то усиливался, то стихал. Пожалуй, надо постучать еще, подумала я. Шум пылесоса смолк, и Джудит открыла. Удовольствия на ее лице я не прочитала. Скорее, безразличие. Волосы были скручены в тугие завитки, смешно подрагивающие на затылке.

– Давай поговорим, – сказала я.

Джудит впустила меня, закрыла дверь и снова включила пылесос.

– Давай, – произнесла она сквозь шум мотора и снова принялась мучить несчастный ковер.

Она как будто вспахивала поле. Начинала с одного конца комнаты и шла по идеальной прямой к другому концу. Там она разворачивалась и возвращалась – очень медленно и очень скрупулезно, всего на дюйм перекрывая предыдущую полосу. Да, зрелище завораживало.

– Что-то ты немногословна! – проорала Джудит, перекрикивая пылесос. – Я думала, ты хотела поговорить.

– Хотела, – сказала я.

– Что-что?

– Вот я и говорю: хотела.

– Что-что?

Я отвернулась. Джудит продолжала пылесосить с маниакальным тщанием. От чистоты в ее доме просто глаза слепило; вся мебель была подобрана с идеальным вкусом. Все очень современное – ну прямо как она сама. А главное, она страшно гордилась, как выглядит ее малюсенькое типовое жилище. Меня же эти вещи совсем не трогали.

Прошло еще немного времени, и, к моему большому облегчению, она нажала кнопку «Выкл.». Вынула провод из розетки, аккуратно его смотала и убрала машину в шкаф, не преминув закрыть его на пластиковый ключ. Только потом предложила мне сесть, причем, когда я хотела опуститься на диван, она сказала «нет» и указала на стул, придвинутый к столу. Сама она присела на такой же стул и мрачно уставилась на меня, словно удав на кролика, глазами цвета ирисов с зелеными подтеками. Вот тут-то я поведала ей все – с мельчайшими подробностями.