Неделя длинных ножей - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Володя… — она беспокойно оглянулась на дверь приемной. — А ты понимаешь, что когда Аркадий Иванович завтра придет на работу, ему могут рассказать, что ты здесь у меня был. А он этого не любит.
— Плевать, — хмыкнул Демидов, поднимаясь из кресла. — Пошли, ну! Завтра его это уже не заинтересует. Вернее, перестанет интересовать…
Она с видимой неохотой позволила поднять себя из кресла и отвести в кабинет Колошина.
— Сначала дверь запри, — сказала она, когда он увлек ее на диван.
…Звонок на сотовый поступил к Демидову, когда тот уже ехал обратно. Это был Коля Еремин.
— Володя, ты как в воду глядел. Именно Ангелиной он и заинтересовался… Вернее, не он. Прислал моего новоиспеченного кума, майора Терещенко, а сам сидел в его кабинете, пока тот ходил… Да, и еще насчет ордера на арест Дона выспрашивал.
— И что?
— Тут я отказать не имел права. Показал все, как есть.
— Ну спасибо… — протянул Демидов. — Спасибо, Коля. За мной, сам знаешь, не пропадет.
Что и требовалось доказать, удовлетворенно подумал он.
Колошин с подачи Турецкого выясняет, почему арестовали Дона и как он потом сбежал… Вот где прослеживаются их связи. А потом этот желторотый следак-практикант Денис проглотил наживку насчет Ангелины. И Турецкий тут же сообщил о ней Колошину. А тот, как услыхал, примчался проверять и узнавать, тем самым наглядно доказав, кто именно против него, Демидова, копает — Турецкий со своими следаками… Вот тут они все и проявились. Азартное это занятие — быть кукловодом. Дергать за ниточки. И любоваться, как куклы пляшут. Только опасное. Авдей Зеленский, уж на что виртуоз в этом деле, а и то боится.
Похоже, прокуратура ведет в отношении моей персоны негласное расследование, размышлял Демидов. Было бы гласное, я бы уже знал. Ну да, все правильно, боятся меня спугнуть… Выходит, уже сегодня вечером прокуроры будут знать и про ордер на арест Дона…
Вот такая выстроилась цепочка. Только зачем эти приключения Колошину? Скоро ведь уходить на пенсию… Что он еще мог узнать? Ничего и очень много. Например, что от него прячут все, что касается Демидова. А такому опытному сыскарю, как Турецкий, это скажет больше, чем иная конкретная информация. Что здесь еще копать и копать… То есть Колошин слишком много знает, чтобы так просто и спокойно уйти на пенсию. С такими знаниями уходят совсем в другое место.
Демидов набрал другой номер.
— Анжела, это я, — сказал он, услышав ее мелодичное: «алло!»
— Это кто «я»? — спросила она. — Вы куда звоните?
— Перестала узнавать? — усмехнулся он. — Ладно, не придуривайся, только не бросай трубку.
— Володечка, ты? — проворковала она.
— Ну наконец-то узнала… — сказал он. — Послушай. Тебя тут могут разыскивать некоторые люди. Ничего страшного… Ты поняла?
— Володечка, а это опасно?
— Да нет, говорю же, только делай, как я скажу…
— Ты совсем пропал. Когда я тебя снова увижу?
— Скоро, совсем скоро… — произнес он нетерпеливо. — Скорее, чем ты думаешь. Послушай меня. Во-первых, на время заляг на дно. На телефоны не отвечай. Как будто вообще тебя нет, понимаешь?
— А Интернет? Тоже? Я без него уже не могу… У меня здесь столько появилось друзей, столько знакомых. Присылают мне свои фотографии, виртуальные открытки, пишут всякие глупости, просят о свидании.
— На всякий случай убери свой сайт. А то не утерпишь, знаю тебя, опять свяжешься с кем-нибудь. Словом, я тебя сам найду в ближайшие дни. Ты меня поняла?
— А ты? — жалобно спросила она. — Я тебя давно не видела. Как твоя спина? Ее кто-то другой массирует? Как ее зовут? Я ее знаю?
— Тебе бы в прокуратуре работать, — усмехнулся он. — Сам позвоню. Пока.
И отключил сотовый. Что с ней делать? Девочка из хорошей семьи. Жила в Виннице. Приехала в Москву поступать в консерваторию… Хотела петь, играть на рояле. Не поступила. И было море слез возле памятника Чайковскому на Большой Никитской, где он увидел ее, проезжая мимо. Он остановился, спросил, кто ее так обидел и за что… А сам внимательно разглядывал прелестное заплаканное личико, дивную фигуру. Настоящая провинциальная красота, еще не осознавшая свою истинную привлекательность. Только какая-нибудь старая грымза могла ее провалить на экзамене, возненавидев за такое личико, за такие плечи, красивую грудь. Принимал бы экзамены он, Демидов, принял бы только за внешние данные…
— Не надо плакать, — сказал он ей. — Все вполне поправимо.
Она доверчиво заглянула ему в глаза и послушно протянула ему руку.
В тот вечер, когда после ужина с цыганами в гостинице «Советская», куда он ее привез, она с готовностью отдалась ему в шикарном номере, правда, только после того, как он позвонил куда надо и через полчаса дождался ответного звонка от референта ректора консерватории.
Тот сказал, что завтра Анжелу ждут на переэкзаменовку. И к девочке отнесутся со всем вниманием.
Анжела поступила, но училась плохо. И расхотела петь. Вскоре как-то на квартире, которую он для нее снимал, она в очередной раз расплакалась и сказала, что больше в консерваторию не пойдет. Там над ней все смеются. А профессор сольфеджио специально завалил ее на экзамене и зовет к себе на дачу, чтобы она пересдала ему именно там.
Ей это надоело, она больше не желает… Она не хочет больше туда ходить. Недавно была на конкурсе моделей, но и там ее не взяли. То слишком велика грудь, то ноги толстоваты. А им нужны вешалки… Зато потом те, кто ее отсеяли, просили о свидании… И ей надоело, что все к ней пристают, а она все время его ждет… А он, противный, всегда занят.
И надула губки.
— Что ж, я знаю за тобой единственный великий талант, — сказал он ей, — о котором ты сама хорошо знаешь. Ты создана быть гетерой!
— Кем-кем? — переспросила она.
— Я тебе принесу книгу об одной великой женщине, которая творила историю, — сказал он. — У ее ног были правители и философы.
И принес на другой день книгу о древней обольстительнице Аспазии.
В конце концов она создана именно для этого, думал он. Глупо стараться держать ее только для себя. Но если пустить дело на самотек, ее изнасилует, а потом зарежет какая-нибудь шпана. Или заразят. Кроме того, она требует слишком много времени, которого у него нет. Не говоря уже о деньгах.
Зато из нее можно вылепить современную Мату Хари, решил он. Она будет оказывать услуги сильным мира сего, получая от них необходимую информацию. Некий массажный салон, в котором станет принимать нужных гостей.
Первым ее клиентом был Тенгиз, известный в криминальном мире авторитет и конкурент Дона.
Демидов в это время сидел на каком-то совещании и посматривал на часы: вот сейчас она раздевается…
Старался об этом не думать, а все равно думал. Он рассеянно слушал выступающих, представлял себе, что сейчас происходит в той квартире, которую он для нее снял, и в той постели, где до него прежде других мужчин не было.
И когда он лично сворачивал шею Тенгизу, то постарался для большей злости это вспомнить.
Он, Демидов, вообще был у нее первый. И в последнее время она постоянно говорила ему, что больше всего хочет, чтобы он остался для нее единственным. Если единственной будет она.
Через это пришлось переступить, поскольку сам он никогда не переступит через своих детей, свое дело и через других женщин, вроде Зины, секретаря Колошина.
Кстати, о Колошине. Чуть было не забыл. Он набрал его номер.
— Он только что опять звонил, — вполголоса сказала Зина. — Уже из машины по пути домой. Велел, чтоб я с утра нашла Котова. А ты что, хотел с ним поговорить? Может, не надо сегодня? Он устал очень. И озабоченный какой-то.
— Ладно, пусть завтра, — сказал Демидов.
Он свернул в малолюдный темный переулок, снова достал сотовый. Набрал номер Балабанова.
— Все остается в силе, — сказал он. — Он скоро будет.
— Встречаем, — сказал Балабанов. — Будь спок. Завтра коллеги встанут на уши.
Демидов отключил сотовый. Он ехал медленно, раздумывая, не забыл ли чего? И куда теперь ехать, домой или… Решил, что лучше все-таки домой. Все дела не переделаешь.
…Колошин подъехал к дому, когда уже совсем стемнело. Подумал, что машину лучше поставить до утра в гараж, чем держать на улице. Правда, нужно бы еще позвонить Турецкому, но это можно сделать и завтра с утра. Ему будет очень интересно…
Возле гаражей фонари на столбах почему-то не горели, и свет его фар выхватил из темноты группу подростков, которые, похоже, дрались. Оттуда же послышался девичий визг:
— Пусти, козел!
— Отстань, говорю!
— Ты что делаешь?! Ой, мама, ты куда меня тащишь?
Аркадий Иванович увидел, как несколько парней свалили отбивающуюся девицу в снег. Он выбрался из машины. Парней было пятеро и с ними еще две девицы, которые равнодушно курили в стороне.