Акулы из стали (сборник) - Эдуард Овечкин

– Эдуард, что за хуйня у вас опять?

– В смысле, тащ командир?

– Блядь, Эдуард, ну не хлопай в мою сторону своими карими глазками, ну я ж не тёлка тебе половозрелая, на меня это не производит ровным счётом никакого впечатления. Ты вот знаешь, Финист мой ясный, что со мной в штабе сейчас делали?

– Никак нет, тащ командир!

– А меня в штабе, Эдуард, с утра отъебали уже за то, что вы вчера с хохлом этим усатым прапорщика из штаба флотилии до сердечного приступа чуть не довели. И спрашивали меня, Эдуард, ознакомил ли я тебя с приказом об отстреле собаки. А спрашивали затем, Эдуард, чтоб и тебя тоже отъебать за своенравность твою и спесивый нрав. И знаешь, что я им сказал, Эдуард? А я им сказал, что это я, маразматик старый, забыл до тебя приказ довести, а ты весь яхонтовый и примерный офицер, знаков отличия на тебе уже вешать некуда!

– Спасибо, Сан Сеич, – говорю, – буду должен!

– Хуёлжен! Суку-то спрятали хоть?

– Так точно, унесли на СРБ и там пристроили.

– Всё ночь не спали небось?

– Не спали.

– Ладно, матросы тогда пусть спят, но не ты, сука. Ты бди во все свои глаза, понял?

– Понял, чо непонятного-то. Всё как обычно.

– И не хами мне тут, – кричит командир уже из соседнего отсека. – Я спинным мозгом всё слышу!

Потом ко мне матросы делегацию из двух человек прислали. Делегация мне кланялась и пыталась целовать руки.

– Вы знаете, бакланы, что со мной командир с утра делал?

– Никак нет, тащ капитан!

– Он меня отъебал с утра за вашу бакланскую нерасторопность. Без предварительных ласк. И называл всякими непотребными эпитетами. И спрашивал меня командир, а не вы ли, бакланы, виноваты в этой ситуации. А я ему сказал, что вы не виноваты, что я виноват, потому что замечтался о жизни своей после демобилизации из рядов ВМФ!

– Спасибо, тащ капитан! – отвечает мне делегация. – Уж мы-то за вас!

– Ой, бля, – говорю, – идите спать уже, завасники нашлись тут! И не хамить мне там – я вас спинным мозгом слышу!

Ну вы поняли, в общем, как на флоте работает понятие «суровое братство морское» в нормальных коллективах.

Мичман Тоня

Несмотря на то, что этот рассказ, как и многие другие, пропитан чувством глубокой любви и уважения к женщинам, я не советую читать его феминисткам и упоротым моралистам. Мне-то всё равно, а у вас вдруг пищеварение испортится или на нервной почве волосы выпадать начнут. Короче, я предупредил, если что.

Тоня служила в отделе кадров дивизии и занималась личными делами офицеров. Тоня была, пожалуй, самой вредной, склочной и неприятной бабой, которую я встречал за всю свою жизнь. При этом любвеобильность её зашкаливала до высот, на которых ей начинал завидовать даже Эверест.

После каждого второго мужа она теряла паспорт и снова становилась девственницей, а потом, после свадьбы, приезжали дети от мамы из Саратова. На момент описываемых событий Тоня имела троих детей от шести разных мужей и была снова свободной наядой в активном поиске. Работу свою она делала отвратительно, в личных делах постоянно терялись документы, все нужные представления и документы проще было сделать самому, чем ждать, пока она соизволит спуститься с небес на работу. На Тоню постоянно жаловались, но командиры дивизии жалели её троих детей и мер по приведению Тони в горизонт не принимали – просили войти в положение одинокой женщины. «Нучтовамсамимсложносделать» и потерпеть.

И, естественно, как и любое человеческое существо на этой планете, от чувства собственной неприкасаемости Тоня в итоге охуела совсем. Я старательно избегал этот параллелограмм женского рода (полтора метра во всех трёх измерениях) как мог, но в итоге таки стал для неё личным врагом. Я вообще человек неконфликтный и всегда предпочитаю послать человека на хуй, а не заниматься с ним моральным противостоянием, так как считаю, что людей на земле много, а я-то один.

Тоня как-то прибежала ко мне, когда я стоял помощником дежурного по дивизии, чтоб, значит, озаботить меня своей работой.

– Здравствуй! – пропищала Тоня, протиснувшись в рубку.

А голос у Тони был такой писклявый и противный, что, когда она просто говорила «здравствуйте», уже хотелось взять и уебать её с ноги. А тут она ещё мне тыкает, а я так-то в четыре раза старше её по званию.

– Здравия желаю, товарищ мичман, – отвечаю ей нарочито строго.

– Слушай…

– Слушайте.

– …Слушайте, тебе…

– Вам.

– Вам тут звание досрочно присвоил министр обороны. Надо теперь, чтоб вы написали представление на себя на досрочное присвоение воинского звания!

Я смотрю на свои плечи, на которых уже красуются новенькие погоны капитана минус лейтенанта, вручённые мне недавно Виктором Степановичем, и отвечаю:

– Было бы удивительно, товарищ мичман, если бы министр обороны выполнял вашу работу, я считаю. Чуть менее удивительно, но тем не менее странно выглядело бы, если бы её стал делать я. Приказ министра обороны у меня на руках, погоны на плечах и в удостоверение личности внесена запись, так что ни одной причины не нахожу для того, чтобы ущемлять в правах свои должностные обязанности.

– Да что ты себе позволяешь, капитан! – начала визжать покрасневшими щеками Тоня.

Щеки ее составляли восемьдесят процентов от лица.

– Товарищ мичман! – рявкнул на неё я. – Объявляю вам два наряда вне очереди за неуставное обращение к старшему по воинскому званию! Доложите об этом своему непосредственному начальнику и немедленно покиньте дежурное помещение!

Тоня аж присела от неожиданности. Вот я спокойно сижу, а вот я ору на неё из-под козырька фуражки. Умею изобразить, да. Она выскочила из дежурки и поскакала наверх своей жопой шестьдесят восьмого размера, наверняка жаловаться или начальнику штаба, или комдиву. Пф-ф, тоже мне – напугала ежа. Беру чистый лист бумаги формата А4 и начинаю писать рапорт на имя командира дивизии за ненадлежащее отношение к офицеру военно-морского флота, тем более при исполнении им служебных обязанностей.

Через пятнадцать минут прибежал начальник штаба дивизии, я как раз уже лист на другую сторону переворачивал, так увлёкся описанием нанесённых мне тяжких моральных травм и их возможным влиянием на безаварийное плавание крейсера.

– Эдуард! Ну нахуй ты её ко мне послал? У меня от её визга возникает непреодолимое желание стакан шила залупидонить немедленно! Чем тут ты её обидел, цветок этот наш, блядь, экзотический?

– Вот, тащ капитан первого ранга, буквально пару строчек осталось дописать.

– Ну, дай посмотрю!

Читает мой рапорт. Хихикает.

– Ну, ты написал, прям принцесса с тонкой душевной организацией, а не трюмный упырь! Короче, скажи мне как офицер офицеру: будешь делать на себя представление?!

– Принципиально не буду. Объяснить вам про ППО[17], ППР[18], береговые наряды у моих мичманов, выход в море через неделю и эту пизду охуевшую?

– Да не, не надо. Ладно, закачу стакан для смелости и заставлю её. Но ты же понимаешь, что ты для неё сейчас будешь как Маринеско для Гитлера?

– Спасибо за столь лестное сравнение, тащ капитан первого ранга! Посчитаю это одним из высших достижений своей военной карьеры!

Но речь, в общем-то, не о том пойдёт, а об одной многоходовой операции по привлечению Тони к исполнению своих должностных обязанностей с помощью хитрости, коварства и секса.

Когда мы пришли из автономки, то, естественно, с нас попросили список людей на награждение. Командир, логично рассудив, что на подводной лодке не бывает неравенства в героизме и медальки всякие никаких преференций абсолютно не дают, подал список экипажа. Ему ответили из вышестоящих штабов, что мы там охуели, и дали квоту на тридцать человек из ста восьмидесяти. Собрали мы по этому поводу офицерское собрание и решили от наград отказаться: или всем, или никому. Потом старпом собрал нас отдельно по секрету от командира и рассказал, что есть шанс, что ему дадут Героя России, если, конечно, мы отменим свой демарш. Конечно, мы отменим, это же наш любимый командир! В общем, решением офицеров и мичманов выделили тридцать семь человек и подали список ещё раз. Ну и, наверное, через недельку после этого стою я дежурным по кораблю, сижу со старпомом в центральном и что-то там помогаю ему заполнять.

Приходит грустный командир.

– Слышь, Серёга, – говорит он старпому, – этот ангел из кадровой службы слишком занят хуй знает чем, чтоб представления на нас сочинять. Настойчиво предлагает нам самим этим заняться!

– Сан Сеич, надо выебать её силами штаба дивизии и заставить работать. Ну совсем уже наглость потеряла!

– Прошу разрешения! – это в центральный пришёл старлей Паша (молодой, холостой, красивый и с усами).

Паша пришёл ко мне что-то там откорректировать в своих контрольных листах. Я сижу боком к командиру со старпомом, Паша стоит к ним спиной. Командир смотрит на Пашу, потом на старпома, показывает пальцем в Пашину спину и многозначительно поднимает палец вверх, делая вот так бровями. А про Пашину любовь и абсолютное обожание женского пола в сексуальном плане можно рассказывать двое суток не закрывая рта.